Я гладила грани артефакта, а губы шептали сами собой заученные слова, – они давно слились в моей голове в один длинный-длинный знак, в котором совсем потерялись и глагольные формы, и падежи.

Мир вокруг меня дернулся – и застыл: привычный, плоский, бледный. Зверь накрыл нос хвостом и, убаюканный тенями, затих.

С каждым разом получалось все проще и проще.

Наверное, однажды зверь уснет так глубоко, что уже не сможет проснуться. Что ж, если такова цена – Полуночь знает: я готова.

Что бы я ни говорила себе поутру про мужские запахи и обнюхивание, Арден об этом не знал и вечером снова обнаружился на нашем с Ливи ряду.

Я была вымотана длинным днем в мастерской и занудным клиентом: дядечке поделочный изумруд был все недостаточно изумрудным, он перебирал камни почти полтора часа, причитая и жалуясь, и только громадным усилием воли я заставила себя не подсунуть ему вместо камня граненую стекляшку. По субботам нам читали дисциплины специализации, и обычно я с огромным удовольствием проводила часы в мире чудесных артефактов, но сегодня почти жалела, что вообще когда-то задумалась об образовании.

Арден был омерзительно свеж, надел свободные брюки с ярко-красными кожаными подтяжками и излучал доброжелательность.

И пах, да. Лесом, заклинаниями и далее по тексту.

– Кесса, – сказал он, белозубо улыбаясь, – извини за вчерашнее. Я только неделю в Огице.

Я пожала плечами:

– Проехали.

– Погуляешь со мной завтра?

Я заморгала. Ливи ненавязчиво обошла нас широким кругом, встала позади Ардена и отчаянно мне закивала: мол, соглашайся, тетеря, такой красавчик, я же говорила.

– М-м-м, – неопределенно сказала я.

– С меня пунш, – соблазнял Арден.

Ливи страшно завращала глазами и пыталась показывать что-то жестами: больше всего было похоже, что она грозилась открутить мне шею, если я откажусь.

– Ладно, – сдалась я. – В полдень у башни с часами.

Арден расцвел, как будто я согласилась не на пунш, а на некромантский ритуал и взять всю вину на себя.

Медный круг оттягивал шею. Зверь в тенях дернул ухом. Арден улыбнулся, а я почему-то вдруг разозлилась, – но тут в кабинет зашел преподаватель, вокруг зашуршало, захлопали тетради, и виды отражателей оказались для меня во много раз интереснее любой потенциальной личной жизни.

Конечно же, я передумала почти сразу.

Конечно же, Ливи разболтала о «свидании» («прогулке», шипела я, отстаивая терминологическую корректность) девчонкам, и утром воскресенья они вломились в квартиру, когда я еще не успела придумать каких-нибудь убедительных аргументов никуда не идти.

– Однотонное белье, – наставляла Ливи.

– Шерстяные подштанники, – вторила ей Трис.

Щелк, щелк, щелк – это Бенера зарылась в мой шкаф и перебирала там вешалки, пытаясь выбрать что-то подходящее из весьма скудного ассортимента.

– А-а-а, – возмущался на руках Ливи Марек.

Вот уж кому вся эта девичья дребедень была глубоко по барабану: он висел на матери, грыз ее косу и явно не мог взять в толк, почему вся эта суета – и не вокруг него.

Юному джентльмену было восемь месяцев, он отрастил себе смачные щеки, а сейчас у него вовсю резались зубы. Как со всем этим Ливи умудрялась посещать занятия, было для меня загадкой. На первом курсе она таскала нас с девочками на дискотеки в порту, к концу года – вопреки воле рода – успешно вышла замуж за старшекурсника и почти сразу забеременела. Летом ее супруг поступил на корабль и из первого же плавания вернулся с новостью: где-то там в другом порту ему встретилась-де прекрасная нимфа, такая же веселая, только без орущего младенца. Последовал бурный скандал и скоротечный развод.

Практичная Трис тогда высчитывала, как будет выгоднее: трясти содержание или потерпеть, но Ливи терпеть не хотела, Ливи хотела выдрать ему усы и собрать с ними икебану. Род в лице сестры, бабушки и прочих лиц твердил: «Мы же говорили», – а Ливи в ответ грозилась выйти из рода и уехать в лунные горы.

Все это совершенно не мешало ей теперь пытаться устроить нашу с Бенерой личную жизнь, равно как и самой с интересом присматриваться к потенциальным кавалерам.

– Мужики – козлы, – весомо сказала Трис. – И морозить ради них жопу – не дело!

И кинула в меня подштанниками.

Щелк, щелк, щелк: Бенера все никак не могла на чем-нибудь остановиться. Как это бывало с лунными, она никогда не мерзла, и, забываясь, рассматривала легкие блузы наравне с теплыми платьями; в какой-то момент мне даже показалось, что она снова немножко не здесь, как с ней иногда случалось, но тут Бенера наконец определилась и вынула темно-синий свитер с треугольным воротом.

– А как тебе его запах? – спросила она между делом, запуская тонкие пальцы мне в волосы. На ногтях плясали искорки, и от их прикосновений растрепанные лохмы вились локонами.

– Никак, – проворчала я.

Трис смотрела на нас со смесью укора и умудренной жизнью усталости: мол, я-то понимаю, что ничего хорошего из этого не выйдет, но главное, чтобы вам было весело.

В целом я тоже не ждала от этой прогулки ничего такого уж и с удовольствием обменяла бы ее на хорошую книгу. Но пессимизм Трис как-то исподволь заставлял меня делать все ровно наоборот и мотивировал даже лучше восторженности Ливи.

– Во имя Рода! Ты что же, совсем не понюхала? А что, если он тебе не подходит?

– Такое вполне возможно, – пожала плечами я. – Может, ты и права. Наверное, не стоит идти.

Ливи взвыла и мстительно ссадила Марека на руки Трис.

– Еще как стоит! А что, если он – твоя пара? Ну, в смысле другая. Да даже если и нет, он такой красавчик!

– Совершеннолетний, опять же, – мрачно поддакнула Трис. Марек тянул ее за ухо, пытаясь, видимо, оторвать сувенир на память.

Трис не повезло: ее истинный оказался ее на семь лет младше. Она была яркой девушкой и молодым специалистом, а он – прыщавым подростком. Вот уже второй год Трис ездила в Кланы раз в сезон и ждала, пока он повзрослеет и поумнеет, но пока об особом прогрессе не было слышно.

– А правда – вдруг? Он вроде свободный. И нюхал тебя с интересом!

– Хватит. – Из-под свитера мой голос звучал глухо. – Не смешно. Вот уж кого я точно ни с кем не перепутаю, так это свою пару.

– Ты ни с кем его не перепутаешь, – говорит тетя Рун.

Мне девять, и ее руки пока ничем особенным для меня не пахнут: кисловатая нотка теста, печной дым, квашеная капуста, – все то, чем окутан человек. Слышать ее зверя я пока не умею.

Все слова про истинных я знаю давно: ты узнаешь его сразу, кто бы он ни был, где бы ни пересеклись ваши пути. Полуночь не сводит вместе дороги случайных душ.

– Как Ара?

На мгновение она забывает плести мои косы, но затем пальцы снова приходят в движение.

– Как Ара, – спокойно говорит она.

Ара – моя сестра. Она прекрасна, как Принцесса Полуночи, она играет на гитаре и пишет стихи, плетет охранные чары, как кружево, и, обласканные морозным ветром, они кажутся собранными из снежинок и отражений звезд.

Все любят Ару. Ару нельзя не любить. Однажды я вырасту и буду на нее похожа.

– Ты можешь не идти, – снова напоминает тетя Рун.

– Но там Ара.

Мы идем, но там не Ара. Там обледенелая фигура, отчего-то немного похожая на Ару. Но Ары там больше нет.

Она лежит на столе вся в белом, – много позже я узнаю, что это ткани выцвели от каких-то минеральных солей в воде, но платье не смогли снять, не повредив тела.

Лицо у нее серое, искаженное.

Мне не нужно чуять, чтобы знать: ее зверь уже ушел. Ее душа давно отлетела. Ее сердце остановилось в ледяной воде, куда она кинулась с моста.

– Почему он уехал? – в который раз спрашиваю я. – Как он мог уехать? Он же не мог ее не узнать!..

– Тш-ш, – шипит тетя Рун.

В волосах Ары – лед. Она уродлива и страшна, но я-то знаю: она прекрасна, как Принцесса Полуночи, она лучше всех.