— Да потому что я вышла замуж за вас не для того, чтобы оставаться одной; в одиночестве я скучаю, — с полной определенностью отвечала молодая графиня.

— Ах, сударыня, если вы хотите начать дискуссию именно по этому поводу, — заявил Майи, — позвольте мне вам сказать, что я не мог бы в одно и то же время развлекать вас и исполнять обязанности королевской службы.

Беседа принимала серьезный оборот, и граф, как мы видим, приготовился быть резким, ибо заметил жесткий блеск, начавший по временам вспыхивать в глазах молодой женщины.

— Как мне помнится, сударь, — продолжала графиня, — в нашем брачном контракте не было пункта о том, что вы намерены жениться на мне, чтобы служить королю.

— Я женился на вас, сударыня, чтобы поддержать и сделать еще более высоким то положение, которое я занимаю при дворе, — возразил Майи, — и если это принесет выгоду, то, коль скоро мы всем владеем на равных правах, вы сможете воспользоваться половиной ее.

— Я понятия не имею, ждет ли меня в будущем выгода, сударь, зато знаю, что пока на мою долю досталась скука; я не ведаю, есть ли у вас служебное продвижение в настоящем, но что свои развлечения вы имеете, это уж точно.

— Развлечения? Какие? На что вы намекаете, сударыня? — спросил граф, изумленный ее тоном, ровным и решительным, как то несильное, но неугасающее пламя, которое присуще немецким печам.

— Позавчера вы были в Комедии, — сказала графиня. — Вы развлекались или, по крайней мере, казались человеком, развлекающимся весьма усердно.

— В Комедии, сударыня, это возможно; но, как вам известно, в Комедии у всех такой вид.

— Охотно верю, сударь, что вы были там по обязанности, но, как бы то ни было, вы явились туда без меня.

— Сказать по правде, сударыня, можно подумать, будто вы, оказывая мне тем самым честь, ищете со мной ссоры!

— И это не было бы ошибкой, господин граф! Я действительно ищу ссоры с вами, — промолвила молодая женщина самым невозмутимым и безукоризненно сдержанным тоном.

— О графиня, надеюсь, вы не поставите ни себя, ни меня в смешное положение ревнивцев.

— Это положение совсем не смешно, граф, и вот как я о нем сужу. Вы женились на мне, я теперь принадлежу вам, стало быть, вы должны в порядке взаимности принадлежать мне. Но я не получила вас, хотя вы меня получили; подведем итог: я в проигрыше, ставка досталась вам.

— Объяснитесь, сударыня.

— Все очень просто. У вас есть любовница! У меня же любовника нет; вы забавляетесь, а я скучаю. И получается: господину графу — удовольствия, госпоже графине — участь покинутой.

— Любовница? У меня?! — вскричал Майи с тем бурным негодованием, которое всегда охватывает мужчин, когда они не правы. — У меня — любовница?! Доказательства, ну же, сударыня, я требую доказательств!

— О, нет ничего легче, чем их вам предоставить. Позавчера сюда приходил мужчина, он жаловался и требовал от меня, чтобы ему вернули возлюбленную, которую вы отняли у него.

— Мужчина? Что еще за мужчина?

— Откуда мне знать? Солдат вашего полка.

— Не пойму, о чем вы изволите говорить, сударыня, — краснея, произнес Майи. — Я не имею обыкновения умыкать маркитанток.

— Это отнюдь не маркитантка, сударь, — спокойно отвечала графиня. — Это актриса.

— Какая-то провинциальная фиглярка?

— Это вовсе не провинциальная фиглярка, напротив, весьма красивая и весьма достойная девица, которая позавчера дебютировала во Французской комедии и фигурировала в афише под именем мадемуазель Олимпии.

— Час от часу не легче! — вскричал граф. — Выходит, драгуны де Майи имеют в качестве любовниц девиц из Французской комедии? Выдумки! Бред!

— В самом деле, господин граф, вы же понимаете, что я не брала на себя труда собирать сведения; для меня факт установлен, и мне этого довольно, так что нет нужды подтверждать его как-нибудь иначе.

— Установлен? — вскричал граф. — Значит, то, что у меня есть любовница, для вас установленный факт?

— Да будьте же искренни, — отвечала г-жа де Майи, — признайте это, сударь! Отпираясь, вы лишь доставляете себе же неприятные минуты, притом совершенно напрасно.

Задетый в своем самолюбии, Майи выпрямился:

— А если бы у меня и впрямь была любовница, сударыня, если бы я имел связь с актрисой, разве это причина, чтобы такая умная женщина, как вы, устраивала мне сцены ревности?

— Начнем с того, сударь, — возразила графиня с необыкновенной невозмутимостью, — что никаких сцен я вам не устраиваю, я и не ревную; я просто теряю вас… Чего вы хотите? Я сожалею об этом, а потому…

— А потому?

— … мне придется принять свои меры.

— Ах, так вы примете меры! — насмешливо воскликнул Майи. — Посмотрим, каким образом вы это сделаете, если позволительно осведомиться об этом?

— Надо признать, — медленно произнесла графиня, как будто говоря сама с собой, — что мужчинам присущ эгоизм, доходящий до дикости. Вот вы уже и грубите мне, вы поднимаете меня на смех. И за что же? Всего лишь за то, что я ясно все вижу.

— Дело совсем не в том, ясно вы все видите или нет, — заметил Майи.

— Тогда в чем же?

— В том, что это не признак благовоспитанности — выслеживать собственного мужа.

— Я отнюдь никого не выслеживала, сударь, и могу похвастаться по крайней мере одним преимуществом, особенно с той минуты, как мы начали этот разговор.

— Похвастаться преимуществом? Это каким же?

— Тем, что благовоспитанность свойственна мне никак не меньше, чем вам. А коль скоро вы претендуете на то, чтобы давать мне уроки хорошего тона, господин граф, прошу вас принять один такой урок и от меня.

— Урок, мне?

— Именно так, сударь, почему бы и нет?

— Слушаю вас, сударыня.

— Я молода; у меня есть свои достоинства; если вы этого не видите, тем хуже для вас и для меня, но я предоставлю вам одному остаться одураченным: либо принимайте меня абсолютно всерьез и в полной мере, либо верните мне свободу.

— Что вы такое говорите? Это серьезно? — вскричал граф, доведенный до отчаяния хладнокровием и неумолимой рассудительностью графини.

— Вы не можете сомневаться в этом, сударь, судя по тому, каким образом я говорю с вами.

— Как? Вы мне предлагаете разрыв?

— Самый решительный.

— Мне? Вашему супругу?!

— Вне всякого сомнения. Я не предложила бы этого супругу, будь мой супруг моим возлюбленным.

— Но простите, сударыня, вы молоды, неопытны, хоть и проявляете свой характер на редкость решительно; я, знающий жизнь, не могу позволить вам совершить столь невыгодный шаг.

— Я вас не понимаю, сударь. В чем состояла бы для меня невыгодность подобного шага?

— Сударыня, когда мужчина свободен, он благодаря своей свободе пользуется всеми благами и радостями жизни.

— Но женщина тоже, сударь.

— Так вот для чего вы хотите стать свободной?

— Совершенно верно.

— Я восхищен вами.

— Значит, вы согласны?

— Однако…

— Что однако?

— Вы, стало быть, уже кое-что подготовили?

— Подготовила? Что именно?

— Замену для вашего мужа.

— Вы не отдаете мне отчетов, сударь; позвольте же и мне поступать так же.

— Но все же, сударыня…

— Впрочем, сударь, я не вижу, зачем нам усложнять рассмотрение этого вопроса. Хотите, я объяснюсь откровенно?

— Признаться, это доставило бы мне удовольствие.

— Что ж! Надобно вам знать, сударь, что до сей поры никакой замены для вас у меня не было. В противном случае, как вы сами понимаете, я бы не просила ничего, кроме расставания, или, вернее, вовсе бы ничего не просила, между тем сейчас я прошу с равным жаром либо разрыва, либо истинного воссоединения.

Майи погрузился в размышление.

Графиня, устремив на него испытующий взгляд, заметила:

— Сказать по чести, я поняла, каковы мужчины. Они вечно отступают перед очевидностью, обвиняют женщин в капризности, а сами капризнее женщин, облаков, воды!

— Да послушайте, сударыня, это же тяжелое решение.

— Что вам кажется таким тяжелым?