Молоток. Молоток, сказал отец. У него была желтая ручка. Стальная головка. Он был тяжелый, но адреналин внезапно хлынул в меня от возможностей. Идеи.

Что я могу сделать с ней с помощью этого молотка.

Я поднял его, сначала с трудом, но когда гнев сменился страхом, стало легче.

А когда я обнаружил, что она поднимается по лестнице, прижимая к уху домашний телефон, стало еще легче.

Я был на верхней ступеньке.

Я подумал о том, чтобы спихнуть ее вниз, но это показалось мне не совсем правильным. Падать с балкона моих родителей было не так высоко. Малакай кричал дольше, чем она.

Это было несправедливо.

Я покачнулся, когда ее глаза встретились с моими, и ее рот открылся. Я была достаточно сильной. Мой отец отдал нас всех в спорт. У меня были крепкие мышцы.

Молоток ударил ее в висок.

Телефон выпал из ее рук, но она ухватилась за перила и не упала. Не более чем на несколько шагов.

Я сделал один шаг вниз, мои ноги чуть не подскользнулись от мочи. Я устоял на ногах. Сделал вдох. Согнул пальцы на желтой резине рукоятки и снова замахнулся.

Я услышал, как что-то треснуло.

Она даже не вскрикнула.

Но в этот раз она упала.

До самого низа.

Она не двигалась, лежала лицом вверх, ее голова вздымалась у виска. Я медленно подошел к ней и услышал, как кто-то кричит на другом конце телефона, там, на ступеньках. Я не слушал. Не вернулся за ним.

Но я замахнулся снова.

И еще раз.

Пока ее теплая кровь не покрыла мои теплые ноги.

Я не останавливался, пока чьи-то руки не взялись за мои руки, вырывая у меня оружие.

Хаос (Mayhem).

Преступление, которое приводит к обезображивающим, необратимым травмам. Это может включать потерю конечности. Глаза. Повреждение мозга.

Вот что она получила.

Ей пришлось забыть. Она попала в дом престарелых, и через несколько месяцев ее отключили от аппарата жизнеобеспечения. Она должна была умереть.

А я нет.

Я не смог забыть. Мои родители пытались. Бруклин пыталась.

Я не смог.

Я слышала его крик.

Я слышал, как его маленькое тело ударилось о землю.

Я никогда не забывал.

Отец Томаш и его хлыст были ближе всего к тому, чтобы забыть, потому что во время боли трудно вспомнить. Трудно думать.

Но когда боль проходит, она всегда возвращается.

До нее. Пока я не встретил маленького дьявола в лесу, она всегда была там, в моем мозгу.

Но потом появилась она… и прошлое затихло.

Мои запястья привязаны к стулу, веревка впивается в кожу. Я моргаю, мои веки такие тяжелые, в горле так чертовски сухо.

В комнате сыро, но меня окружают только кирпичные стены. Кирпичные стены и гобелен передо мной, белый с красным знаком.

Я зажмуриваю глаза. Заставляю себя сделать несколько глубоких вдохов, заставляю себя выдыхать дольше, чем вдыхать.

Я снова открываю глаза.

Это крест Левиафана. Такой же носит отец Томаш. У меня чешется спина, когда я думаю о нем. Кнут. Боль. Онемение.

Помогал ли он с Ноктем в этом году?

Знает ли он худшее, что я когда-либо делал?

Элла знает.

Элла знает, и она не убежала. Она не ушла. Элла знает, что худшее, что я когда-либо делал, родилось из любви и закончилось смертью.

Она знает, чем это может закончиться, и все равно не ушла.

Я стиснул зубы, не в силах отвести взгляд от гобелена.

И тут я слышу голос.

— Маверик.

По моей коже ползут мурашки. Нет. Этого не может быть.

— Маверик, — повторяет Сид, ее голос — горловой шепот. Я поворачиваю голову, обвожу глазами темную комнату. Но здесь никого нет.

Это не реально.

Это нереально.

— Маверик, почему ты не смотришь на меня? — в ее голосе слышится отчаянный скулеж, и я крепко зажмуриваю глаза.

Она дома. Она с Эллой.

Они… в безопасности.

Разве не так?

Чьи-то мягкие пальцы обхватывают мои запястья.

Мои глаза распахиваются, дыхание вырывается с шумом.

Сид.

Ее серебряные глаза большие и печальные. Она стоит на коленях напротив меня, ее пальцы обхватывают меня чуть выше веревки.

— Маверик, ты любишь меня?

Ее здесь нет. Она бы не сделала этого. Не стала бы.

Но она сделает гораздо хуже.

Я опускаю глаза вниз, и вижу, что на ней черная майка, обтягивающая ее маленькую фигуру. Ее соски выделяются на фоне прозрачной ткани, а на ней короткие черные шорты.

Она отпускает одно запястье, подносит руку к бедру, сдвигая шелковистую ткань шорт вверх. Выше. И выше.

Я не могу отвести взгляд.

Я чувствую ее запах.

Лаванды.

Я почти чувствую ее вкус, когда она оттягивает шорты, обнажая темное кружево трусиков.

— Маверик, ты скучаешь по мне?

Я не отвечаю. Я закрываю глаза.

Я чувствую, как она бьется о мои пальцы. Она стонет мое имя, прижимаясь сильнее. А потом я чувствую ее прижатой ко мне, ее скользкую, влажную…

— Остановись.

Она сильнее прижимается к моей руке, ее пальцы впиваются в мое запястье с одной стороны, а другая, предположительно, удерживает ткань ее нижнего белья.

Я отказываюсь смотреть.

Я не хочу смотреть.

Но я чувствую ее запах. И мои пальцы хотят быть в ней.

Нет. Я не двигаюсь. Нет.

— Маверик, — стонет она. — Позволь мне прикоснуться к тебе.

Мой член болезненно твердеет, мой живот сжимается. Я отказываюсь открывать глаза. Это не реально.

— Остановись, Сид, — мой голос хриплый. — Пожалуйста, остановись.

Ее ногти впиваются глубже. Она задыхается, трется об меня быстрее. Тыльной стороной костяшек пальцев я чувствую все ее бугорки, ее влажную, скользкую кожу.

— Я знаю, что он любит меня, но не так, как ты. Ты бы позволил мне быть свободной, — хнычет она. — Ты знаешь меня. Ты любишь меня, — она прижимается ближе, ее губы прижимаются к моему горлу. — Ты знаешь, что мне нравится, Мейверик…

— Отстань от меня! — я отшатываюсь от нее, но не могу сдвинуть стул. Не могу встать. Не могу освободиться. — Отвали от меня! Ты не моя. Ты мне не нужна.

Тишина.

Я задерживаю дыхание, уверенный, что все еще чувствую ее. Но потом я открываю глаза, и ничего нет.

Она не была реальной. Она была ненастоящей.

Это не реально.

Это Ноктем, напоминаю я себе.

Я галлюцинации. Это урок. Это мой учитель. Я в порядке. Сид в порядке.

Элла…

Мои глаза расширяются, когда девушка выходит из-за Сигила. Бледные ноги под черной юбкой, белая рубашка, расстегнутая чуть выше груди.

Длинные рыжие волосы спускаются по плечам, зеленые глаза подведены черным, руки за спиной, когда она застенчиво смотрит на меня сквозь ресницы.

Но эта дьявольская ухмылка на ее лице напоминает мне, что она не стесняется.

Элла Кристиан совсем не застенчивая.

Она злится.

Она все еще злится на меня за многие вещи.

И она знает худшее, что я когда-либо делал.

Но она тоже не настоящая.

Она делает шаг ко мне.

— Привет, Мави.

Я улыбаюсь ее призраку.

— Это не мое имя, детка.

Ее веснушки кажутся такими реальными, такими настоящими, так идеально расположенными, что на мгновение у меня защемило сердце. Может быть, это не ее призрак. Может быть, она действительно простила меня. Может быть, эта битва закончилась. Может быть, она пришла, чтобы освободить меня, и это мой урок.

Темная часть моего сердца шепчет что-то еще: Может быть, она убила Рию. Может быть, она позаботилась об этом и для меня.

— Я знаю, красавчик, — говорит она, подходя ближе.

Я раздвигаю бедра и наклоняю голову.

— Присядь со мной.

Этим призраком я могу наслаждаться.

Она смотрит вниз на мои колени, на мою эрекцию, выпирающую из брюк.