На секунду я подумал об Элле в лесу. Я думаю о своей руке на ее лице, я думаю о приливе силы, о контроле. Об освобождении от желания кого-то поиметь. Сделать больно кому-то, кто не был мной. Я думаю о том, как хорошо она чувствовала себя на моем члене. Как приятно было взять у нее что-то.

Я думаю о прошлой ночи. На моей кухне. На полу. Ее руки вокруг меня. Она не расспрашивала о моем брате, когда я просил ее не делать этого. Не смотрела на меня как на чудовище. Она не ненавидела меня.

Я моргаю, заставляя себя вернуться в эту комнату, с этой проблемой. По порядку, Мав.

— Нет, Риа, — заставляю я себя сказать. — Прошлой ночью я не трахался, — я не могу сдержать горький тон своего голоса, потому что чем бы мы с Эллой ни занимались прошлой ночью… это было противоположно траханью. А может, это было одно и то же — мы обнажили друг перед другом наши души. Всего на одну ночь. Было бы лучше, если бы меня просто трахнули, но я этого не говорю.

Тем не менее, Риа продолжает смотреть на меня.

— А как насчет предыдущей ночи?

Я чувствую, как сжимается мое нутро, а сразу за ним — прилив гнева. Я сказал ей, что женюсь на ней, чтобы избавить ее от неприятностей. Сказал ей, что прокляну всю свою жизнь, чтобы она выжила. Но я никогда не предлагал ей любви. И, черт возьми, я никогда не предлагал ей верность, я никогда никому не предлагал этого.

— Да, Риа, — я качаю головой. — Это, блядь, проблема?

Она встает на ноги, обхватывает себя руками и смотрит на меня, словно набираясь храбрости. Я вздрогнул, ожидая, что она закричит на меня.

— И ты думаешь, что если мы поженимся, если мы… если мы будем делать все то, что делает ваш культ, это будет нашей жизнью? Я, здесь, в подвале, пока ты трахаешься с кем попало…

— Тебя бы здесь не было, — пытаюсь перебить я, но она продолжает.

— с кем ты, блядь, захочешь? А что насчет меня? Могу ли я приводить сюда мужчин? Могу я их трахать? Не хочешь вместе позавтракать, Мав, пока мы отправляем их в путь? Может, собрать им ланчи на день? — она выглядит так, будто вот-вот разрыдается, и я не хочу иметь с этим дело. Но, к моему удивлению, ее голос только крепнет. — Кто она? — требует она. — Ты трахал ее раньше? Она смотрит на меня. — Я знаю ее?

Я чувствую, как моя кровь становится горячей, пот выступает на шее, и мне хочется что-нибудь сломать. Мои пальцы впиваются в мои руки, сильно.

— Это не твое гребаное дело.

— О-хо, — прошипела Риа, — так теперь ты ее защищаешь? — она качает головой, в расстройстве проводит пальцами по волосам. — Она, должно быть, что-то из себя представляет, Маверик, если так тебя завела.

Я не могу больше терпеть это дерьмо. Я знаю, что поступаю неправильно. Мне не нужно, чтобы она кидала мне это в лицо. Я делаю единственное, что, как мне кажется, я могу сделать, а она не делает это легче.

— Тебе что-нибудь нужно? — спрашиваю я сквозь стиснутые зубы, двигаясь к лестнице.

Она опускает руки и делает шаг ко мне.

— Не уходи, — шепчет она.

Я делаю еще один шаг в сторону от нее.

Она качает головой.

— Нет, Мав. Пожалуйста, не уходи. Прости меня, я…

— Прекрати извиняться передо мной! — кричу я на нее, мои руки сжались в кулаки. — И перестань умолять меня остаться!

Она замирает.

— Ты не хочешь меня, Риа, — говорю я ей, грудь вздымается. — Ты не хочешь меня, и я не хочу тебя. Мне жаль, что я втянул тебя в это дерьмо, но мы оба знаем, что между нами ничего не изменится. Может быть, однажды, — я сглатываю свои эмоции, прочищаю горло. — Может быть, однажды мы полюбим друг друга. Может быть, однажды мы сможем стать… чем-то большим. Но сейчас ты должна решить, что ты хочешь делать. Если я выпущу тебя отсюда, пройдет совсем немного времени, и за тобой начнут охотиться, Риа. Неважно, куда ты пойдешь.

Она просто смотрит на меня, ее золотые глаза полны боли.

— Но если ты хочешь… попытаться быть со мной, чем бы это ни обернулось для нас… просто скажи, и я сделаю это. Чего бы ты ни захотела, я сделаю это.

Ненавижу, что при этих словах я чувствую сожаление. Ненавижу, что думаю об Элле и о том, как это разобьет ее сердце.

Но Риа качает головой, ее губы дрожат. Она на секунду закрывает глаза. И когда она снова смотрит на меня, ее бровь изгибается, она отвечает мне, как и последние два месяца: — Я не хочу выходить за тебя замуж, Маверик. Не сейчас. Никогда.

Отказ причиняет боль, даже если он исходит от того, кто тебе тоже не нужен. Я готов выбросить все свое будущее на помойку ради нее, а она… ну, она умнее меня. Сильнее меня, потому что она не готова сделать это.

— Ты хочешь, чтобы я отпустил тебя? — мягко спрашиваю я ее.

— А ты бы стал?

Я не знаю.

— Да, — лгу я. — Если ты этого хочешь.

— Когда они придут за мной?

— Скорее всего, у тебя будет около четырех недель. Ноктем.

Она вздыхает.

— Дай мне время подумать об этом, — затем она поворачивается, садится обратно на кровать и зарывает голову в руки.

Я не хочу брать Эллу с собой к Люциферу, но и оставлять ее тоже не хочу. Она только проснулась, когда я поднялся наверх после того, как разобрался с Рией, села в моей кровати и зевнула. Она не спросила, почему я не спал с ней. Я оставался, пока она не заснула, и, возможно, она решила, что этого достаточно.

Может быть, ей тоже нужно расстояние между нами. Может быть, она уже знает, что это обречено.

Я даю ей пару белых свитеров, самых плотных, какие у меня есть, и черную толстовку. Я одет во все черное, скелетная бандана вокруг горла, зашнуровываю ботинки у входной двери.

— Куда мы идем? — спрашивает она. Что-то в ее тоне заставляет меня чувствовать себя… хорошо. Как будто она не хочет, чтобы я сказал ей, что отвезу ее домой. Как будто она хочет… остаться.

Она стоит перед дверью, карликовая, в моей одежде, в одолженных черных носках.

Я выпрямляюсь, когда она сует ноги в свои белые кроссовки.

Я опускаю взгляд на них.

— Мы идем в дом моего друга, — я не говорю Люцифера, потому что она может попытаться сопротивляться со мной после той ночи. — Два дома вниз. На улице идет дождь. Ты их испачкаешь.

Она смеется.

— О, Мави. Я живу на чертовой грунтовой дороге, гений.

— Что ты мне сказала? — я подхожу к ней ближе, и она пытается сдержать ухмылку.

— Я сказала, что живу на грунтовой. Блядь. Дороге.

Я качаю головой, я так близко, что чувствую ее запах. Она пахнет ванилью и стиральным порошком, которым я пользуюсь. Я всегда хочу, чтобы она пахла какой-то частью меня.

— Нет, нет. Не это. Как ты меня назвала?

Она закатывает глаза.

— Мави.

Я протягиваю руки и поднимаю ее на плечо. Она нежно бьет кулаками по моей спине, смеется и кричит, чтобы я ее опустил.

Я шлепаю ее по заднице так сильно, что она вскрикивает.

— Я понесу тебя туда, и я сделаю так, что у тебя будет синяк отпечатка моей руки на этой жирной заднице к тому времени, как мы туда доберемся.

Она бьет кулаком по моей спине, и я напрягаюсь от боли в моих все еще заживающих ранах, мои руки впиваются в ее бедра.

Тут же она останавливается.

— О, прости, — шепчет она, опуская руки.

Я поправляю ее через плечо.

— Не стоит, — выдавливаю я из себя. А потом я несу ее к дому брата, недоумевая, почему он написал мне так рано и о чем, черт возьми, он хочет поговорить.

Выяснение этого не занимает много времени.

Он с интересом смотрит на Эллу, когда мы бок о бок входим в гостиную. Она напрягается, но ничего не говорит, и тогда его взгляд переходит на меня.

Его босые ноги лежат на кофейном столике, руки за головой, на столе две полоски кокса, рядом с ними чертова ярко-синяя соломинка для кокса. Life is Good от Future и Drake играет слишком громко для восьми утра, и я не могу не согласиться. Жизнь сейчас определенно ни хрена не хороша. Я знаю, что он принимает наркотики, но не так. В такое время.