Да пошли они все. Сейчас мне на них наплевать.

Круглый каменный стол уже занят, когда мы входим в комнату для совещаний. На стенах нет никаких рисунков, ничего, кроме светло-серой краски, и уже зажжены бра, единственный свет в комнате.

Моего отца нет.

Элайджа Ван Дамм сидит во главе стола, его руки сцеплены вместе, а кольцо 6 — змея, изогнутая в форме цифры — сверкает на его темно-коричневых пальцах. Рядом с ним — Каллум Бонавич, отец Кейна, его рот сжался в тонкую линию, его бледная кожа такая же белая, как у Люцифера, словно эти ублюдки держатся в тени.

Отец Атласа, Адам Медичи, стоит по другую сторону от Элайджи и выглядит самым спокойным из всех. Атлас похож на свою мать, это заметно по темно-каштановым волосам и светло-бирюзовым глазам Адама. Единственное, что он разделяет со своим сыном, это небольшая улыбка, играющая на его губах, когда он наблюдает, как мы садимся.

Я сажусь на противоположном конце от Элайджи. Люци занимает место рядом с Адамом, Эзра — рядом с ним.

В центре стола — пентаграмма, выгравированная на камне.

Я смотрю на нее, затем смотрю на Элайджу, откидываясь на спинку кресла, словно этот Совет — пустая трата времени.

— Где мой гребаный отец? Разве не для этого мы здесь?

— Salvete, — приветствует нас Элайджа, игнорируя меня. «Добро пожаловать» на латыни. Это мертвый язык, и все же, когда мы говорим на нем здесь, я всегда забываю об этом. Забываю, что это часть моей странной жизни, но не жизни всего остального мира. Мне нравится, как он звучит, особенно его звучание на языке 6. У них это получается гораздо лучше, чем у нас, хотя, конечно, я никогда не скажу им об этом.

Я чувствую, как моя кровь закипает от того, как Элайджа отмахивается от меня, но мы все равно бормочем наш ответ. Рот Элайджи сжимается в линию, но он никак не комментирует это. Он проводит рукой по своей хорошо подстриженной бороде, подстриженной близко к лицу, и его темно-зеленые глаза — очень похожие на лесные глаза Эзры — оглядывают всех нас.

Затем раздается стук в дверь, и она со скрипом открывается.

Входит мой отец, его взгляд устремлен прямо на меня. Я улыбаюсь ему. Но он улыбается в ответ, и по какой-то причине это меня нервирует.

Он кивает головой в знак приветствия всем, а затем садится рядом со мной. Я чувствую, как от его тела исходит холод снаружи. Когда я видел его в последний раз, я пытался его убить. Сейчас у меня такое же желание, но я сопротивляюсь ему.

Я видел ужасающие вещи на Совете: пролитую кровь, сатанинские песнопения, то, в чем я мог поклясться, был гребаный демон. Эта встреча проходит гораздо лучше, чем многие другие, поэтому я держу рот на замке.

Какое-то время вообще никто не говорит.

И тогда Элайджа переходит прямо к делу.

— Ты устроил настоящий беспорядок.

Мой отец вздыхает, разглаживает рубашку.

— Я тоже рад тебя видеть.

Я практически слышу ухмылку в его словах.

— Раз уж мы погрузились в эту тему, — он делает вдох, — ты знаешь, что я не принимал никакого участия в том, что случилось с Лазаром, — его взгляд переходит на Люцифера, но Люцифер смотрит на стол так, словно кто-то нассал ему в кукурузные хлопья.

— Ты хочешь сказать, что не знал, что ты изменил своей жене, обрюхатил любовницу и заставил ее отдать ребенка? — рычит Люцифер, все еще глядя на стол.

По какой-то причине я думаю об Элле в том трейлере, в одиночестве воскресным вечером. Это не так уж серьезно, и я знаю это. Ее родители могут быть на работе. Уехали с друзьями. Где угодно в мире. Ей девятнадцать, и за свои девятнадцать лет она сделала чертовски много, если судить по ее сексуальным предпочтениям.

Может быть, поэтому я думаю о ней. О ее маме. Папе. Кто сделал ее такой, какая она есть.

Затем мои мысли переходят к моей собственной матери.

Интересно, что она знает обо всем этом? Интересно, волнует ли ее это. Мы с ней никогда не были близки, но ей нравится зарываться в хорошую книгу, как и мне. Я знаю, что большую часть времени она проводит в своем кабинете, который мой отец построил для нее, потому что знал, что она никогда не будет заниматься чем-то другим в своей жизни. Он не позволял ей заниматься ничем другим, следствие того, что она жена 6.

Я думаю о Сид. Знает ли она, насколько ограниченной станет ее жизнь?

Мой отец прочищает горло, и я не решаюсь посмотреть на него.

— Я знал, — признается он, и у меня подкатывает к горлу. — Я знал, что моя любовница беременна. Я убеждал ее сделать аборт, — уголком глаза я вижу, как он пожимает плечами. И по какой-то причине глаза Люцифера переходят на моего отца.

Интересно.

Но мне нужно кое-что узнать, и меня раздражает, что Люцифер еще не спросил.

— Что с ней случилось? — спрашиваю я отца, не в силах скрыть раздражение в своих словах. — Мать Сид?

Отец выглядит неловко, когда я произношу ее имя, но мне, черт возьми, все равно.

— Мне сказали, что она скончалась. Смертельная болезнь.

— Тебе сказали?

Его челюсть сжимается, когда он смотрит на меня.

— Когда она не сделала то, что я просил, в отношении аборта, я позволил Лазару разобраться с… ситуацией. И я прервал с ней контакт. Я видел Сид, когда ее передали опекунам, но больше я не видел ее мать.

— Ты знал, что эти опекуны купили ее? — спрашиваю я.

— Нет, — огрызается отец. — Лазар сам позаботился о своем ублюдке, — он прерывается, глядя на Люцифера. Затем он вздыхает. — Прости меня, — говорит он, кивая в сторону Люци.

Люцифер смотрит на моего отца, как будто тот уже мертв.

— Я знаю, что тебе тяжело это слышать, и я сожалею, что все пошло так, как пошло. Я бы никогда не хотел, чтобы моя дочь испытала то, что… Сид… испытала, — его взгляд снова обратился к Элайджи, — но мне пришлось пожинать последствия своих действий. И теперь я потерял своего лучшего друга.

Я хочу рассмеяться вслух, но Люцифер действует первым.

Он сидит прямо и кашляет, прерывая следующие слова моего отца.

— Простите? — говорит он своим гравийным голосом, низким и опасным.

Я двигаюсь на своем месте, глядя между ним и отцом. Это выглядит забавно. Но также похоже на то, что кто-то может потерять свою чертову голову.

Мой отец вздыхает, сжимает руки и прижимает их к виску, прежде чем поднять голову и посмотреть на Люци.

— Я знаю, ты думаешь, что я не страдал, или, по крайней мере, не достаточно, но если ты хоть на секунду думаешь, что я не жалею о том, что сделал…

Люцифер смеется, обрывая его, и мой отец хмурится, но позволяет Люциферу говорить. В конце концов, это суд над моим отцом. Ему лучше быть сговорчивым.

— Мне плевать на твои сожаления, Мэддокс, — рычит Люцифер.

Мой отец вздрагивает. Люцифер — человек, который убил собственного отца, сжег целое здание, полное повешенных людей, мой отец должен вздрогнуть. И я могу признать, что это даже забавно. Я прижимаюсь спиной к своему креслу, выдыхаю против боли от своих ран.

Ощущения хорошие.

— Меня волнует то, что ты позволил продать своего собственного ребенка в руки гребаных монстров, — продолжает Люцифер. Он проводит большим пальцем по нижней губе, и я вижу, как подпрыгивает жилка на его шее, когда он опускает руку на стол. — И ты не остановился на этом, не так ли? — он смотрит на Атласа, и я знаю, что сейчас будет. — Ты выгнал Бруклин из своего дома за то, что она трахалась с одним из нас, и тем самым позволил ей попасть в объятия Джеремайи Рейна, — он смотрит на меня, и это не мое воображение.

Я еще сильнее прижимаюсь к кожаному креслу, наслаждаясь тем, как моя плоть словно горит. Я не хочу думать о своей сестре. Вообще о любой из них, но особенно не о Бруклин. Я могу присмотреть за Сид. Но Бруклин… с тех пор как я спас жизнь Джеремайи, я не могу за ней присматривать.

Мой отец вздыхает и качает головой, как будто Люци — капризный ребенок, который не понимает, как все устроено. Наверное, это немного правда.