Иногда я удивляюсь ему. Он всегда кажется таким грустным, но когда я впервые захотел, чтобы мне причинили боль, нуждался в боли… именно он показал мне образы самобичевания. Это было понятие, о котором в детстве, после того, как я стал называть себя Мейхемом, я никогда не слышала. Плети? Да, я видел это. Но делать это с собой?

Это было в новинку.

Это казалось невероятным.

Но я сказала ему, что никогда не смогу сделать это достаточно сильно сам. Он ничего не ответил. Через неделю он принес плеть. Он не заставлял меня, но ему было двадцать два, а мне десять. Может быть, я должен был бы считать его таким же порочным и испорченным, как и все мы, но, наверное, когда ты вырос среди монстров, те, у кого самые тупые зубы, кажутся самыми ангельскими. Это как в кино, когда вы ставите большего злодея, и когда вы сравниваете его с другим злодеем, тот кажется благородным парнем, даже если он насильник, убийца или что-то еще.

Сейчас я на два года старше, чем был тогда отец Томаш, и я думаю о том, что я мог бы сделать с людьми. О том, что я уже сделал.

Да, отец Томаш не плохой парень. Он просто случайно столкнулся с демонами. Чтобы выжить, нужно истекать кровью, и нужно заставлять истекать кровью других людей. В противном случае, ты закончишь как падаль.

— Нет, — говорю я ему, отказываясь от его предложения. — Я сам о себе позабочусь.

Ложь, конечно. Я приму обжигающе горячий душ и буду надеяться, что не подхвачу инфекцию. Но если заражусь? Что может быть лучше для продолжения моего наказания, чем близкий к смерти опыт и посещение больницы.

— Итак, откуда ты знаешь Натали? — это настолько тонкий вопрос, насколько я могу спросить ее, что, черт возьми, с ней не так. И сейчас, когда мы сидим за моим обеденным столом друг напротив друга, с макаронами в тарелках, мне кажется неуместным просто спросить об этом, как я сделал, когда мы собирались трахаться в лесу.

Она запихивает оранжевую лапшу в рот, не глядя на меня. Я не так уж голоден, потому что я не под кайфом. И спина горит, а боль подавляет аппетит. Я надел толстовку, чтобы она не видела, как раны кровоточат сквозь футболку, и от лишней ткани становится еще больнее.

Она не спросила об этом, хотя расцарапала меня до крови.

Не то чтобы я мог ей что-то рассказать.

Я смотрю на нее, пока она наконец не сглатывает, а затем поднимает на меня глаза.

— Из ковчега, — она возвращается к еде, ее глаза блуждают по столовой. Я тоже оглядываюсь, пытаясь увидеть все ее глазами. Я понятия не имею, где и как она живет, но по любым стандартам эта комната… роскошна. Черные стены. Камин с абстрактной черно-красной картиной над камином — подарок моей матери. Светло-золотой потолок. Темная древесина твердых пород и двойные двери, ведущие на кухню.

Шторы закрыты, потому что я так люблю.

— Как ты можешь позволить себе все это? — спрашивает она, размахивая вилкой.

Я вскидываю бровь, но она не замечает. Она все еще запихивает еду в рот.

Я бросаю вилку и сцепляю пальцы вместе.

— С деньгами. Как у большинства людей.

Она смотрит на меня с полным ртом, и по ее красивому лицу расползается ухмылка. Я замечаю красное пятно под ее глазом. Оно уже исчезает. Может, это был просто прыщ или что-то в этом роде. Следы, которые я оставил на ней в лесу, уже исчезли.

Мне это не очень нравится.

Она тяжело сглатывает, и я боюсь, что она подавится, но она просто вытирает рот тыльной стороной ладони и разражается детским смехом.

— Да, но откуда у тебя деньги?

Странная постановка вопроса. В любом случае, я не буду на него отвечать.

— Что такое — Ковчег? — спрашиваю я.

Она опускает взгляд на свою пустую тарелку, между ее бровями появляется небольшая складка, когда она понимает, что больше не может запихнуть лапшу в рот.

Я закатываю глаза и толкаю свою тарелку через стол к ней.

Она улыбается мне и берет мою вилку, чтобы продолжить есть. Она выглядит такой счастливой и такой… молодой.

Я думаю, что она не собирается отвечать мне, и мне хочется наброситься на нее, но она наконец говорит, жуя: — Это… школа.

Она запихивает в рот еще одну порцию лапши, не смущаясь тем, что ест так, как не ела уже несколько дней.

— Тебе девятнадцать. И в Александрии нет колледжа под названием — Ковчег.

Ее бледное лицо приобретает легкий оттенок розового. Она откладывает вилку и кладет руки на колени.

— Это не академическая школа.

Я ничего не говорю, ожидая, пока она закончит.

Она смотрит вниз на стол. Затем она вздыхает, качает головой и встречает мой взгляд. Я уже знаю, что прежде чем она откроет рот, она больше ничего мне не скажет.

— Не имеет значения. Все закончится, когда я уйду отсюда, верно?

Я даю ей легкую улыбку. То есть, наверное. Секс на одну ночь не совсем чужд мне, хотя я обычно не готовлю для них две порции еды, так что это что-то новенькое. Но опять же, тот вид секса, который ей нравится… мне он чертовски нравится. Не многие люди любят это. Если она любит, и я люблю, мы могли бы сделать это регулярным.

— Ты хочешь, чтобы это закончилось? — когда я задаю этот вопрос, мне интересно, сколько у нее было связей на одну ночь, но я не хочу этого знать, поэтому не спрашиваю.

Она пожимает плечами, смотрит на свою тарелку.

— Разве у тебя нет девушки или чего-то подобного?

Я не могу удержаться от смеха.

— Если бы у меня была девушка, зачем бы я тебя трахал?

Она хмурится, глядя на меня. Ее глаза не отрываются от моих. Я знаю, что она видела татуировку на моем лице, но она никогда не смотрит на нее. Мне это нравится.

— Может, вы поссорились. Всякое бывает.

— Боже, Элла, что за отношения у тебя были?

Она сужает глаза на меня.

— Так у тебя нет девушки?

— Нет.

Просто девушка, запертая в моем подвале.

Она кивает, как бы про себя.

— А у тебя? — я нажимаю. Если у нее есть парень, я просто сброшу его со скалы, чтобы продолжать трахать ее. — Ты часто изменяешь своему парню с незнакомыми мужчинами, которых встречаешь в лесу?

— У меня нет парня. Я только переехала сюда несколько недель назад. И ты не был незнакомцем. Ты был другом Натали.

Это, наверное, самое большое количество слов, которое она сказала мне за один раз.

— Это уже перебор, — я скрещиваю руки и откидываюсь на спинку стула. — Мы с Натали не совсем друзья. Она встречается с моим братом.

Ее глаза расширяются.

— Атлас — твой брат?

О боже.

— Нет, нет. Не буквально. Я просто знаю его всю свою жизнь.

Она прикусила губу, глядя в стол, как будто размышляя.

— Откуда ты переехала? — спрашиваю я, чтобы вывести ее из задумчивости. Кажется, когда она исчезает там, она мало говорит, а я еще не закончил задавать ей вопросы.

Она немного корчится.

— Изначально? Западная Вирджиния. Я часто переезжаю.

— Трахаешься с парнями везде, куда переезжаешь?

— Бегаешь за девушками каждую ночь в лес?

— Может быть.

Она смеется, отталкивает свою тарелку.

— Иногда, — признается она, отвечая на мой вопрос.

Мне не нравится ответ, но я не знаю почему. Я говорю себе, что это потому, что она всего лишь ребенок. Ребенок, которого я бил, трахал и ставил синяки, но все же.

— Пойдём наверх, — я встаю на ноги, ножки стула скребут по полу позади меня.

Она сдвигается на своем месте.

— Мне нужно домой.

— На работу?

Она качает головой.

— Родители?

Еще одно невербальное — нет.

— Черт, ладно, тогда просто выкладывай.

— Я просто хочу побыть одна. Я не люблю разговаривать.

Я на мгновение ошеломлен молчанием. Не у многих людей хватило бы смелости сказать такое тому, кого они только что встретили, не говоря уже о том, кто только что приготовил для них еду, даже если это была лапша.

Я не совсем уверен, что она говорит мне правду. Больше похоже на то, что она хочет уйти от меня, но я ей нравлюсь.