Купаться тут можно было только в одном месте. Крошечный водопад с настоящей ледяной горной водой, словно б отлитой из жемчуга. Девочка даже взвизгнула, попав под струю, но послушно вымылась, вышла и неумело натянула на себя одежду, трясясь от холода.

— Бодрит, правда? Тут только такой источник есть, — Сиано с любопытством обошла вокруг ученицы, рассматривая со всех сторон. Вроде, ничего в глаза, не бросается, но… мало ли какие приметы есть, о которых на воле не знают неопытные совсем девушки! Любопытная начальница оттоиров и не заметила, как осматриваемая вытянулась, хоть и хочется ещё ёжиться. Процедура слишком типична для рода занятий, для которого вывели изначально. Зубы заметно постукивают, но тёплые лучи уже приятно пробрались к телу.

— Я в курсе, кем ты была. Остальным знать не надо. Но… я не очень знаю: какие приметы есть, чтобы понять, что ты падшая была? — неловко поинтересовалась всадница, ощущая — уши начинают красноречиво гореть.

— Волосы длинные — стричь нельзя. Два клейма и одежда, госпожа Силион велела носить тут другую, — с большим трудом справившись с непослушными после ледяного душа губами, отозвалась опрашиваемая.

— Клейма? Что это?

— Это отметки фермы, а это знак Акагны, — девочка протянула внутреннюю сторону правой руки, где ровными рядами стоят какие-то символы, а затем опустила воротник — под ключицей выжжен цветок из семи кружочков.

— Знак чего?

— Знак Акагны. Это в память о первой человеческой падшей. Его ставят, как признание годности на ферме при созревании, — смиренное разъяснение вызвало прилив бешенства. Смерив пришелицу из жестокой среды яростным взором, руководительница оттоиров хрипло отметила:

— Из перечисленного изменить можно причёску и одежду. Надеюсь, не обидишься, но…

Выхватив короткий метательный кинжал, рождённая вольной схватила густые длинные влажные кудри, спадавшие до колен молочной пеной, и одним торопливым движением срезала их на уровне пояса. Посмотрела на светлый пучок, зажатый в кулаке, задорно рассмеялась и выкинула прочь. Бывшая григстанская игрушка на мгновение поражённо застыла, потом неверяще провела ладонью по новой причёске и как-то хрипло рассмеялась.

— А короче можно? — внезапно заданный вопрос ободрил незваного цирюльника. Локоны укоротились, теперь став едва ниже плеч. Колечки завились ещё мельче. Порывшись в кармане, Рангма откопала своё бесценное сокровище — настоящее григстанское зеркало — и вложила в трепещущие ладошки. С каким восторгом осматривает себя жертва её творческого эксперимента, совсем не замечая неровных краёв стрижки! Понимается сейчас только: один из нерушимых символов прирождённого призвания к позору нарушен! Покопавшись в прядях, с воодушевлением предложила:

— А… Тут вот так можно?

— Можно! — один взмах клинка — и надо лбом теперь рваная косая чёлка. Облик получился несколько взъерошенный, но пошёл как нельзя лучше. Однако на бледную кожу словно бы тень легла отчего-то.

— А… меня съедят теперь? — губы снова отказались повиноваться, на сей раз уже не от переохлаждения. Сиано застыла, глядя на буквально детские черты. Почему-то даже столь чудовищный вывод не особо пугает! В прозрачных, как вода, голубых глазах стоят слёзы облегчения.

— Как ты можешь так говорить! Ты среди человечества! Ты тут равная! Да очнись же ты, наконец! Несносная григстанка выволокла тебя к твоему народу! Теперь всё-всё по другому! — со свойственной ей агрессией взвилась смуглянка. Поток слов всё не заканчивается, а слушательница постепенно начинает тихо-тихо всхлипывать. Но не горько, а от бессилия справиться с переизбытком незнакомых эмоций под потоком чуждых данных. Такого быть не может! И, тем не менее, рядом стоит женщина с тёмными глазами и привычками кровной дворянки! В самых смелых своих фантазиях несчастная, привыкшая к роли полуживотного, не смела подобного представить!

Оказавшись в Убежище, мальчик явно испугался большого количества окружающего народа, и забился в самый тёмный уголок, какой только нашёл, в попытке скрыться от излишнего внимания. Люди оставили его в покое, позволяя осмотреться и привыкнуть. На первый взгляд, освобождённый раб уже в том возрасте, когда можно жить и самостоятельно. Даже в деревнях такие иногда подбирают невест. Но… Здесь явно не тот случай. Забитый и запуганный, юнец кажется иногда совсем маленьким ребёнком. Он очутился сразу вне общества, не умея говорить или как-то ещё общаться с окружающим народом. Сверстники не понимали это странное существо. Вскоре по прибытию по запаху Кири нашёл зал, где готовят еду. Он голодным взглядом стал искать пропитание в отходах, не смея и не зная, как подойти и попросить у занятых приготовлением пищи взрослых. Его заметила Силион, торопливо налила в плошку похлёбки и поднесла. Никогда ей ещё не приходилось видеть, чтобы ели так. Он спешил, явно привыкший, что могут и отобрать, буквально захлёбывался, голодный и измученный, трясся от любого звука рядом. Многие женщины у костров поблизости перестали заниматься делами, поражённо озираясь на юношу. Проглотив всё до последней капли, с громадной благодарностью вернул посуду и бросился наутёк. Страх перед всем ещё беспредельно велик для того, чтобы позволить ему остаться рядом или попросить добавки. Позже малыш решился вернуться. Предусмотрительная Тана, ставшая случайной свидетельницей происшествия раньше, оставила ему кашу на самом видном месте. Так и прошёл первый день. Утром всё повторилось. Среди жительниц подземелья пошёл уже разговор: надо как-то попробовать приучить к нормальной жизни мальчонку.

Именно тогда, идя на сбор грибов, на Кири наткнулась Лиам. Он слабо цепляется за стену, стараясь пройти дальше, но сил всё меньше и меньше. Пройдя ещё несколько шагов, соскользнул на пол и свернулся в клубок, спасаясь от холода. Девушка взволнованно поспешила к нему. Что-то в увиденном даже для неё, фермерской, обнаружилось очевидное, требующее помочь. Подросток будто бы спит, но это не сон, а глубокий обморок. Одного прикосновения хватило разобраться — у него сильнейший жар. Она бросилась к Тални, в такое время всегда кормившему рыбу, в поисках подкрепления (у самой сил дотащить не хватило бы). Вдвоём принесли мальчика к Соулу.

Врачеватель поражённо остановился, глядя на бледного ребёнка. Велел выйти всем лишним и раздел юношу, в попытке найти причину настолько плачевного состояния. С трудом стащив грубую рубаху, застыл, изучая страшно измождённое тело бывшего слуги. Питался малец очень плохо. Можно рассмотреть каждую косточку в исхудалом теле. А на коже уйма шрамов, синяков и ссадин. Хозяин не любил бить по лицу. Поэтому Кири смотрится здоровым. Пока одет. Лекарь плотно стиснул зубы от подступившей к сердцу злости, но постарался оставаться максимально спокойным. Вскоре нашёл на боку пациента и причину болезни. Кажется, ткнули вилкой. Не сильно. Не глубоко. Но и… Не чистой. Нагноение началось довольно давно. Скорее всего, мальчика мучил жар ещё тогда, когда решился «напасть» на своего хозяина. Он не имел способов и смелости пожаловаться на мучающую травму никому. Пока не потерял сознание от заражения. Ветеран Сопротивления кинулся к инструментам. Теперь, по крайней мере, ясно как и что лечить. Предусмотрительно осмотрел полностью. Подозрения подтвердились: немота искусственная. Владелец считал питомца излишне шумным существом.

Прочистив от гноя образовавшуюся полость, Соул тщательно обработал рану и заметил — пациент приходит в себя. «Пить. Он будет хотеть пить», — чётко сформулировались дальнейшие действия. Больной медленно разомкнул веки, окинул окружающее пространство шальным ещё взором и уставился на склонившегося над ним. Нгдаси и представить себе не мог, что вызвает у кого-то теперь эдакий ужас. В первый момент отстранился, следя за мимикой своего подопечного. И наконец угадал… Прежде мальчик сталкивался с врачевателем единожды. Когда его прооперировали, лишив дара речи. Соул тихо застонал от бессилия. Именно это никак не вылечить!