— Отпусти «Вежливость Старейшин». Отступи на три шага назад, — прозвучал вкрадчивый приказ. Как только выполнил, быстро подхватила клинок и с глубоким поклоном, демонстрирующим жителям посёлка её повиновение, передала ритуальный кинжал Создателю Убежища.

— Старейшины и впрямь полностью доверяли тебе… Извини, но я отдам его в день, когда мы отсюда будем уходить. Возможно, тогда ты изменишь своё решение (лично я не считаю тебя лишившимся чести). Если же нет — в твоей власти будет осуществить задуманное, — огласил своё распоряжение герцог Ристанский, поднял собственный сложенный здесь арсенал и удалился к опушке. Спина неприятно ноет на месте недавней травмы, полученной во время выхода из окружения. Рядом прозвучало смущённое:

— Вы ранены, господин Осилзский?

Обернувшись, поймал на себе полный сочувствия взор покрасневшего от собственной непочтительности полукровки. Вот так заговорить с чистокровным — верх грубости, но вероятность травмы и умение оказать первую помощь толкают на непродуманную развязность.

— Нет, Лаури. Ещё не до конца зажило. Заметно? — как можно мягче выяснил воин. Гибрид виновато подтвердил — в совершенстве изучив все особенности физиологии людей, без труда отметил сдержанность в движениях правой конечности у творца подземного города.

— Это не имеет значения, — глухо проронил слова Ланакэн, откинулся на ствол дерева и плотно стиснул веки.

— Мой господин… С Вами всё в порядке? — украдкой уточнила Силион, садясь подле него.

— Я раздавил только что Ратиаса… А ведь я отлично знаю его чувства… Ощущаю себя грязным, хотя и сознаю, что прав, — чуть слышно ответил, позволив откровенной горечи прозвучать вслух, и уже много громче позвал: — Раст! Ты здесь?

— Да! — раздалось чуть не над самым ухом.

— Проследи за ним потихоньку, а то ещё, чего доброго, решится лишить себя жизни куда менее достойным образом!

— Но…

— Это приказ, Флет! — огрызнулся товарищ, отчего амбидекстру осталось лишь пожать плечами и отправляться шпионить за проигравшим схватку. Остальным было велено начать сбор урожая.

Найти Тауши труда не составило. С трудом одолев охватившую слабость, несчастный добрался до зарослей в той стороне, где поблизости никого нет, и постарался уединиться. Ужас перед произошедшим сводит с ума. Он тяжело сел на поваленный ствол дерева и сдавил виски пальцами, пытаясь собраться с мыслями и придумать способ для жителей деревни выжить в подобной ситуации. Ничего стоящего в голову не приходит. Только ещё больше захватывает безысходность. Словно бы тонул в ней, пока не стали проступать слёзы. Из груди выдавились рыдания. Неужели же ему придётся наблюдать последующие мучения и гибель окружающих? Ведь смелости повторить попытку убить себя, скорее всего, уже не найдётся! И сейчас на это хватило решимости только из-за всплеска адреналина, ударившего в мозг после сражения. Как же одолеть приступ слабости? Как вычленить направление пути, которым можно вывести свой народ из тупика? Как же мог он проиграть самоуверенному выскочке, столько лет назад вышедшему из леса в соседней деревне? Как же получилось, что не смог сберечь самое ценное своё сокровище? Тех, кто был для него сутью слов «дом» и «семья»?! Рыдания становятся всё громче и болезненнее. Раст смутился и постарался стать за стволом многовекового дерева, чтобы не попадаться в поле зрения. Однако от коренного жителя сих мест неуместное присутствие не укрылось. Тауши, заикаясь, прорычал:

— Не стоит считать, словно бы я слеп! Довольны? Вы растоптали нашу жизнь! Вы убили нас, хоть ещё, возможно, и не поняли этого! Нас здесь достаточно много, чтобы без выращенных продуктов мы погибли! За что? Почему мы? Почему?! Тебя послали шпионить за мной потому, что фермерский опасается, чтобы я не постарался напасть на него со спины? Можешь успокоить его: я не осилю! Ланакэн настолько сильнее! Даже говорить не о чем… Хотел бы, однако не получится!

Не стал таить глубокое отвращение к самому себе и собственному бессилию. И чем утешить — Флет не представляет, ибо слушать пришлого никто здесь не намерен. Поэтому смирился с новой ролью молчаливого телохранителя, которого ещё и терпеть не могут. Влияние Осилзского убеждает в необходимости неукоснительно следовать воле лидера.

Работа кипит. Селяне с ненавистью взирают, как чужаки собирают выращенное ими пропитание. На всякий случай, чтобы в столь щекотливой ситуации кто-нибудь из Сальвала не помешал относительно мирному проведению сельскохозяйственных работ, пришлось выставить по периметру работников Сопротивления воинов. Иногда от хозяев прилетают камни или комья грязи, выражающие всё отношение к нежданным грабителям. Атмосфера царит агрессивная. Сдерживает по большей части местных только наличие оружия у выставленных бойцов, весь облик которых говорит о неоднократном их участии в настоящих сражениях. Аргументов против мечей нет.

Задумчиво глянув на злые лица жителей, Шоу немного поколебался, но всё-таки осторожно спросил:

— А что будет с посёлком теперь?

— Когда они увидят истребителей, они всё поймут и пойдут с нами, — как можно более сдержанно отозвался Ланакэн. Риул помялся, однако тихонько задал тревожащий его вопрос:

— Но ведь всё основано, насколько я разобрался, на приказе Сиото? А… Если они не придут?.. Если Косимон ошибся, например?

— Тогда, — герцог несколько вздохов стоял, созерцая колосья перед собой стеклянными глазами, но всё-таки решил договорить: — Тогда, я надеюсь, Ратиаса устроит моя смерть вместо его. Это слишком жестокое преступление с моей стороны по отношению к ним. Я тоже владею «Вежливостью Старейшин». Именно на тот случай, если слова избранного мною князя лживы и подведут под гибель представителей моего народа. Я не смогу и… не должен жить после такого, Шоу! Надеюсь, Тауши осознает на тот момент, насколько он необходим своему народу в столь сложной ситуации.

Обернуться к товарищу не смог себя принудить. Рыжий картограф обомлел, глядя на его уныло поникшую голову. Словно бы выигрыш в прошедшем поединке выбил землю из-под ног всегда настолько уверенного в себе лидера. При посторонних старается выглядеть таким же не терпящим возражений, безапелляционным, решительным, но с Риулом не пожелал лукавить. Болезненность произошедшего давит неподъёмной ношей где-то в груди.

Солнце уже кутается в перину потемневших в преддверии сумерек крон. Работа не прекращается и на вздох. Несколько нгутов отправили с грузом в Убежище. Осилзский остановился и прислушался. Песня. Незнакомая, мелодичная и печальная… Сомнения рассеялись, когда убедился воочию, что это украдкой напевает Лаури, собирая в скирды колосья. Всплыли в памяти изречения Римма о поющем падшем, у которого из минусов был только тот, что в юности часто плакал под чужими руками. А ведь на суде старейшин новый учитель грамоты упоминал нечто такое.

— Ты… Поёшь?.. — удивился Осилзский.

— Простите! Не заметил как-то! Простите! — полукровка инстинктивно попытался кинуться в ноги предводителю Сопротивления, но герцог поймал за подбородок и удержал, потом бережно поднял себе навстречу большим пальцем лицо получеловека и тихо заметил:

— Не надо. Тебя же никто ни в чём не обвиняет. Вспомни о собственном достоинстве, гордости, чести, наконец!

— М… У меня нет такого… Я не имею право на гордость… Простите. Я лишь ничтожный гибрид! — понуро пролепетал зеленоглазый и тяжело вздохнул. Создатель Убежища потрепал его по плечу и всё-таки закончил:

— Я просто подумал, что тебе должно быть неприятно петь после того, для чего тебя учили петь… Как-то так.

— Нет. Я люблю это делать. Нельзя?

— Почему же, можно. Если нравится, конечно. Не сильно устал?

— Нет. Только не разберусь вот… А что мы делаем? Зачем нужны красивые семечки? — внезапно смущённо полюбопытствовал бывший бесправный, разжал пальцы и стал озадаченно рассматривать золотистые колоски.

— Ты не знаешь, как делают хлеб?! — открытие поразило. Слишком громкие слова пробудили интерес у окружающих. Гаур остановился и тоже подошёл. Пришлось наследнику Аюту рассказать вкратце процесс, в результате которого из зерна получаются пирожки, булки, лепёшки и другая выпечка.