Во время Чесменского сражения (1770) де Рибас находился на одном из четырёх брандеров, с помощью которых был сожжён турецкий флот. Кроме того, он успешно выполнял разнообразные поручения Орлова и способствовал установлению дипломатических отношений между Неаполитанским королевством и Россией, за что получил чин майора неаполитанских войск. Через Орлова он вошёл в доверие к императрице Екатерине, которая определила его в наставники к своему внебрачному сыну Алексею Бобринскому.
В 1774 году де Рибас был принят на российскую военную службу в чине капитана и получил русские имя и отчество. Два года спустя он уже был майором и тогда же женился на Анастасии Ивановне Соколовой, камер-фрейлине императрицы и внебрачной дочери И. И. Бецкого, попечителя учебных заведений Российской империи. На его свадьбе были сама Екатерина, её новый фаворит Григорий Потёмкин и цесаревич Павел. Впрочем, сам граф Бобринский разочаровался в своём наставнике, отнюдь не отличавшемся высокими моральными устоями: де Рибас имел несколько внебрачных детей и плутовал в карточной игре.
Весной 1783 года де Рибас, уже подполковник и кавалер Мальтийского ордена, по собственной инициативе отправился к Потёмкину на юг и представил ему план реформы Черноморского флота. Летом 1788 года он деятельно командовал канонерными баркасами и разгромил турецкую эскадру в Днестровском лимане, за что был награждён орденом Святого Владимира 3-й степени. После взятия Очакова его произвели в генерал-майоры. Догадавшись поднять затопленные турецкие галеры, он в краткие сроки создал довольно большой гребной флот, участвовал в штурме Гаджибея в 1789 году и получил ордена Святого Владимира 2-й степени и Святого Георгия 3-й степени. К декабрю 1790 года флотилия де Рибаса истребила остатки турецкого флота, укрывавшегося под стенами Измаила, овладела противолежащим крепости островом Сулин и разместила на нём артиллерийские батареи. Именно там Арман, прикомандированный к батарее генерала Маркова, принял боевое крещение.
Попутно он составил себе представление о запорожских казаках — детях разных народов: русских, поляков, донских казаков, турок, — объединённых особым образом жизни и избирающих себе главарей; «...у них нет ни жён, ни постоянного жилья; они живут в камышах по берегам Чёрного моря и промышляют грабежом и пиратством». Попытки императрицы сделать их «полезными членами общества» не увенчались успехом. Они крайне жестоки и с большим пылом преследуют врага, чем сражаются; их не следует смешивать с донскими казаками, своей бдительностью оберегающими армию от неожиданного нападения и бесстрашными в бою. Эти люди невероятно умны, легко ориентируются в степи по звёздам, не зная компаса; лучшей лёгкой кавалерии, к тому же за меньшие деньги, не сыщется во всей Европе.
После нескольких бесплодных стычек де Рибас уже собирался снимать и вывозить пушки, как вдруг получил письмо от Потёмкина с приказанием «взять крепость». Одновременно под Измаил прибыл А. В. Суворов («генерал вперёд», как его прозвали австрийцы), которому и предстояло это совершить. Его приезд необыкновенно поднял боевой дух в войсках. Этот необычный человек, более похожий на казачьего атамана, чем на европейского полководца, был наделён незаурядными бесстрашием и смелостью. «Его успехи, укрепляя общий для всех русских предрассудок о бесполезности предосторожностей и науки против турок, ещё более усилили их полную беззаботность во всём, что составляет искусство войны», — отметил для себя Фронсак.
Нужно было представиться командующему. Арман отправился к нему рано утром в сопровождении русского офицера. Было очень холодно, стоял морозный туман. Перед одной из палаток совершенно голый человек, «среднего роста, сутулый, морщинистый и худой», скакал по траве и «выделывал отчаянную гимнастику». «Кто этот сумасшедший?» — спросил Арман спутника и услышал в ответ: «Главнокомандующий граф Суворов». Суворов заметил молодого офицера во французском гусарском мундире и поманил его к себе.
— Вы француз, милостивый государь?
— Точно так, генерал.
— Ваше имя?
— Герцог де Фронсак.
— А, внук маршала Ришельё! Ну, хорошо! Что вы скажете о моём способе дышать воздухом? По-моему, ничего не может быть здоровее. Советую вам, молодой человек, делать то же. Это лучшее средство против ревматизма!
Суворов сделал ещё два-три прыжка и убежал в палатку, оставив собеседника в крайнем изумлении.
Осмотревшись на местности, Суворов в письме Потёмкину ограничился лаконичной фразой: «Крепость без слабых мест». За этими словами скрывалась неприступная твердыня, выстроенная полукругом на левом берегу одного из рукавов Дуная, которую обороняли мощная артиллерия из 250 орудий и 35-тысячная армия, тогда как осаждавшие её сухопутные войска и гребные флотилии насчитывали не более 30 тысяч человек. Главнокомандующий лично проводил учения, показывая солдатам, как взбираться по лестницам и переправляться через ров; ружейные и сабельные приёмы отрабатывали на чучелах, наряженных мусульманами. С помощью принца де Линя было устроено ещё пять артиллерийских батарей. Одновременно туркам в очередной раз было предложено сдаться, на что они ответили гордым отказом.
Десятого декабря на рассвете русские начали обстреливать крепость с кораблей, с острова и с четырёх батарей по берегам Дуная; турецкие пушки им отвечали. Страшная канонада продолжалась до полудня, потом огонь ослабел и к ночи совсем утих. В ночь на 11-е был назначен штурм — за два часа до рассвета, по сигнальной ракете. (Чтобы враг ни о чём не догадался, ракеты в этот час пускали до того несколько ночей подряд). Войска выстроили в девять колонн, а флотилия заняла отведённые ей места на Дунае. Небо затянуло облаками, над водой стоял густой туман, скрывая продвижение солдат. В час ночи колонна бригадного генерала Маркова (пять батальонов пехоты — три тысячи штыков), в которой был Фронсак, начала переправу на левый берег Дуная; тысяча запорожцев должны были составлять авангард, однако они не высадились. Одновременно 200 солдат Апшеронского полка и две тысячи гренадеров Фанагорийского полка были направлены на захват бастиона по левую руку. С правого берега реки и с плавучих батарей палили пушки, и вспышки выстрелов отражались в воде, производя феерическое впечатление в ночи. Однако турки, предупреждённые об атаке русским перебежчиком (впоследствии его обнаружили в подземелье и прикончили сослуживцы), при приближении колонн открыли картечную и ружейную пальбу по всему валу. «Крепость, — вспоминал Ланжерон, — казалась настоящим вулканом, извергающим дьявольское пламя». Нёсшийся отовсюду крик «Аллах акбар!» ещё усиливал ощущение апокалиптичности происходящего.
Причалить можно было только в одном узком месте, свободном от затопленных турецких галер. Чтобы придать себе бодрости под шквальным огнём, Арман де Фронсак и Шарль де Линь, готовясь к атаке, громко крикнули: «За Терезу!» — и тем самым каждый выдал свою сердечную тайну. Де Линь, стоявший на носу шлюпки, чтобы первым спрыгнуть на берег, был ранен пулей в левое колено и опрокинулся навзничь; Фронсак и оказавшийся рядом сержант его подняли, и все вместе побежали под градом пуль к бастиону, находившемуся в двадцати шагах.
Высадив на берег 40 егерей, шлюпка ушла за остальными, но турки в темноте этого не заметили и запёрлись в бастионе, «иначе мы бы все погибли». Когда все батальоны переправились, они выстроились в колонну и двинулись вперёд в порядке, которого трудно было ожидать в таких условиях. Из двухсот солдат Апшеронского полка 180 погибли. Берег был усеян мёртвыми телами. Половина офицеров Маркова были убиты или ранены; пуля пробила шляпу Фронсака, срезала с его головы клок волос и оцарапала кожу, другая прошила полу кафтана. Генерал Марков, увидев, что де Линь не может передвигаться без посторонней помощи, велел ему вернуться на шлюпку для перевязки. В этот момент ему самому размозжило ногу картечью; Ланжерон погрузил обоих в единственную лодку, остававшуюся у берега, и вернулся во главу колонны — сражаться рядом с людьми, языка которых он не понимал. Де Линь плакал от досады и боли.
