– Слушай… Илья… Он сделал для меня очень много. Больше всех. Я не хочу его терять.

– Накупил тебе больше всех? – спросил Гамсонов, но уже просто дружелюбно.

Марина рассмеялась и, взявшись за лоб, склонила голову – воспоминанию. Ее голова полностью вошла в зону света, но Гамсонов так пока и не видел лица – только искрящиеся белокурые волосы. А на майке – все та же «оранжевая река» и как в лаве тонущие ромбы и треугольники – и сейчас световой рисунок будто и не двинулся. Не менялся.

Марина говорила об Илье и действительно вспомнила кое-что…

– …Только работать я его так и не заставила. И все-таки я знаю, он любит меня. Поэтому так и взвился… – она помолчала; потом сказала, – знаешь, мать, отец, я – мы переехали в этот город, когда мне было всего три года. У них всегда были отношения очень-очень так себе. Точнее, она-то его любила, сильно, а вот он всегда вел себя… будто дико ее осчастливил. Ну ты понимаешь. И что она ему этим обязана. Что он якобы спас ее от одиночества, на которое она была обречена. Хотя это вообще ни на чем не основывалось. Ну разве только, что мать всегда была зашуганной… Но она нашла бы себе кого-то другого. Вполне.

– Что значит «другого»? Она нашла его. Есть отношения только здесь и сейчас – я давно это понял. Кто-то сходится, кто-то расходится… но об этом можно судить только по факту. А вот все эти иллюзии… я их сколько уже слушал… не понимаю я этого, – Гамсонов покачал головой.

– Я не об этом, Денис.

– Да нет, я понял, о чем ты.

– Я тоже уже очень давно перестала строить иллюзии. Пожалуй, как раз из-за отца. Он всегда вел себя так пафосно, так самодовольно. С таким гонором кричал, что очень образован. И еще у него появлялись всякие идеи-фиу – что мать, видите ли, должна изучать восточные языки, чтобы чем-то отличаться от остальных. Когда ей однажды захотелось выучить английский. Господи, зачем я тебе все это рассказываю? Сама не могу понять…

– Вот… я тоже не понимаю.

Марина улыбнулась и…

– Знаешь… ты очень жесткий человек.

Но вдруг перестала улыбаться.

– На самом деле, я знаю, зачем рассказала. Видишь ли, странная вещь. Теперь моя мать кажется мне именно такой, понимаешь? Как он говорил о ней – тогда. И она действительно никого уже не найдет себе. Вот чем оборачивается для женщины – когда ее не любят. Со временем она становится представлением человека, который не любил ее…

Гамсонов слушал, смотрел на Марину. Он ничего не отрицал, хотя у него были иные впечатления о Наталье Олеговне. Но удивительно, что Марина заговорила о… представлении.

Девушка, которая «вышла» к нему вчера. Из-за кленов. После дождя. «Ты готов?»

– Что, не ожидал от меня таких философствований? Вот-вот, я не только умею пакости подстраивать и деньги выкручивать.

– Ну и что?

– Слушай, скажи мне… – она смотрела на Гамсонова. Стоявшего перед ней в золотой зоне. Одну ногу он поставил на большую резиновую покрышку, наполовину зарытую в песок. И лицо Марины тоже сейчас было полностью на свету. – Почему такой человек, как ты… переехал на смежную комнату?

– Такой, как я? А больше тебе ничего не надо знать?

– Вот я об этом и говорю. Который не хочет, чтоб о нем много знали.

Гамсонов опять хотел отшутиться…

Нет, промолчал.

……………………………………………………………………………………….

Позже… он думал о Переверзине. Как-то некоторое время назад Денис, не заговаривая о нем, аккуратно поинтересовался у Натальи Олеговны, есть ли у нее с дочерью какие-то родственники в Москве. «Нет, только друзья или приятели», – ответила женщина и пожала плечами. Гамсонов… после этого лишь рассмеялся, слегка, и головой покачал. Он знал, что Переверзин обманул его, когда сказал, что эти люди его родня. Но… какая, на самом-то деле, разница?

И все же в ICQ Денис больше не отвечал ему и сбрасывал, если тот звонил

……………………………………………………………………………………….

……………………………………………………………………………………….

Прошло еще недели две – после разговора с Мариной во дворе.

В жизни Марины вроде наступило затишье – по крайней мере, так казалось. Никаких истерик Денис больше не слышал. В то же время, он не знал, помирилась она со своими любовниками или нет. Однако домой больше ни с кем не заваливалась, а только часто сама куда-то уходила. По утрам. Наверное, как раз к ним? А может, только к Илье? Один раз вечером, когда Марина появилась в прихожей, у нее была чрезвычайно мрачная мина на лице. Гамсонов сразу подумал, это, видно, из-за Ильи… стало быть, дело все-таки катится к разрыву? В любом случае, он понял, она так и продолжает копаться… может, уже в себе?

Но это был только момент, а так он не обращал внимания – почти не общался… да и она перестала прилипать.

Потом как-то раз, когда был в Москве, у него состоялся-таки разговор с Переверзиным. (Это был первый с того момента, как тот сказал, что предприятие с Китаем проваливается).

Гамсонов поднял трубку.

– …Денис, слушай, я тебе просто говорю…

– Что ты мне просто говоришь?

– Давай встретимся завтра и пойдем в банк. И оформим Visa и все как ты скажешь.

– А больше те ничё не надо?

– Ну Денис… – Переверзин произнес уже сдающимся голосом и что Гамсонов совсем уже только придирается к каждому слову попусту. – Это тебе надо – разве не так?

– Мне надо – да. Мне еще кое-чё другое было надо – а чем все обернулось.

– А чем обернулось – я устроил тебя жить к своим родственникам.

– Пф-ф-ф-ф… – Гамсонов посмеялся недоверчиво и кисло.

Сейчас он стоял у задней стены некоего магазинчика (это был район «Щукинской»). И перед ним открывался небольшой пустой дворик между девятиэтажками.

– В первой половине дня, – продолжил тот. – Давай в первой половине дня встретимся и оформим карту. А еще лучше – давай сделаем это не в Москве, а я приеду к тебе… к Полежаевой. И там оформим. Там в городе ведь есть наверняка и не один банк.

– Хэ… А больше те ничё не надо?

– Денис, ты что, запрещаешь мне приехать к своим родственникам?

Но Гамсонов сразу почувствовал слабую, неуверенную нотку в его голосе.

– А они твои родственники?

– Да. Дальние. Я тебе уже говорил тыщу раз.

– Н-нет… что-то мне не верится в это… и так продинамить с Китаем, – Гамсонов говорил уже с безрадостной смешинкой.

– Денис, послушай. Давай просто встретимся и поговорим. Я просто хочу встретиться – все. Давай я приеду на твою новую квартиру… ну, как хочешь.

– Вот-вот, – подхватил Гамсонов. – Ты подумай сначала как следует, а потом повтори снова.

– Слушай, ну может, я все-таки приеду…

– Во-во! Чё-то я уже не чую особого энтузиазма…

– Динь… я не знаю, что на это сказать.

– Не знаешь? Сначала подумай, что хочешь сказать, а потом я тебе позвоню как-нить еще…

После этого Гамсонов нажал кнопку «Off»…

Разговор прекратился.

…Он еще некоторое время постоял у стены магазина, пространно изучая меню телефона и борясь внутри с досадой, подкатившей к горлу…

Потом вспомнил, что действительно вчера был возле «Сбербанка» – в своем новом городе. Он стоял напротив здания банка, и вся улица вокруг – в плоских солнечных «плитах»… И у него возникла мысль позвонить Переверзину, но Гамсонов не стал набирать. Зато ответил сейчас – когда тот сам позвонил…

Но Денис не хотел мириться. Переверзин не настолько важен.

В то же время, он уже не чувствовал никакой опаски по отношению к Марине – нисколько.

А солнечный город… странно притягивал своими замершими лучами, покоем. Это происходило… будто чуть против воли, а все же…

Вчера, когда Гамсонов стоял напротив банка… «А может, Левашова попросить? Visa по его паспорту…» Нет, к Косте лучше не обращаться с такими вещами. Солнечные «плиты» стояли почти на всех стенах домов. Правильные прямоугольники, широкие и желтые, по площади чуть меньше самих стен… прямоугольники – как еще несколько стен, рядами.