То и дело долетали стальные хлопки и натяжения… работа пружин.

Марина искала Лешку Кравцева, она предполагала, что он здесь, и не ошиблась – он сидел на краю деревянной скамейки. Поначалу Марине показалось, он разговаривает с кем-то, рама с клетью заслоняла на расстоянии… У нее все напряглось внутри, она подумала о Кристинке… но потом перевела дух – нет, Лешка пил пиво в одиночестве.

Взойдя на ступеньку, Марина миновала калитку; клеть задрожала, на секунду словно сосредоточив в себе все отголоски с завода…)

– Кристинка говорит, что ты ее люто ненавидишь… – Лешка улыбнулся, слегка.

– Да, ненавижу, представь, – стоя прямо перед ним, возле скамейки, Марина произнесла напевным, глубоким голосом. Даже сладко угрожающим… – У нас почти кровная вражда. Я до потолка прыгала от радости, когда она в больнице валялась с сердечным приступом.

Лешка уставился на Марину.

– Ты серьезно поверил мне сейчас?.. Ну и правильно.

Он отвернулся.

– Блин, да мне без разницы. Мне плевать на это на все – честно.

– A-а, те плевать…

– Не, ну я не имел в виду, что мне на тебя плевать… но просто заморачиваться не люблю. Но ты ведь ее ненавидишь – реально интересно, почему, – Лешка поставил бутылку, встал со скамейки, отвернулся; закурил.

Он всегда сразу отнекивался, заворачивал, если чувствовал, что Марина берет его на понт (она так делала порой – «проявляла власть»; никакого другого способа в отношении Лешки она бы себе не позволила. Вкатить ему, как, например, Витьку? – никогда. Только погладить, нежно.

Лешку она считала «самым способным из всех своих парней»; что он далеко пойдет – возможно, даже менеджменту обучится на высшем уровне. И у него всегда была на все своя позиция и слишком холеный вид).

– Если не хочешь отвечать – не надо. Тогда завернем тему. Короче… давай, в «Рандеву» сходим, а?

Марина спросила: чего это его вдруг потянуло в этот отстойник.

– Ну почему. Танц-пол там хороший, я считаю.

– Я «Рандеву» терпеть не могу. Ты не знаешь как будто.

– Ну хорошо, – Лешка пожал плечами. – Куда тогда?

– Может, на проспект? – предложила Марина.

– Да а чё там делать… – Лешка покривил губы, пренебрежительно.

– Ну да, может, ты и прав, – согласилась она. – В «Рандеву» я не пойду, еще раз говорю.

– Да понял я, понял. Чего повторять.

Последовала пауза. Марина почувствовала – это момент разговора, когда можно «все устаканить», не разжигать… но сегодня ее так и подмывало…

– Мне другое интересно… Давай выкладывай.

– Чего?

– Что говорили про меня… – она остановилась со значением. А внутри нервный ком.

– Кристинка и Витёк?

– Да.

– Ну ладно, без проблем, – Лешка так и не оборачивался, качнул головой. – Говорят, что это ты подставила Артика.

– Чего?.. – она удивленно воззрилась.

– Да-да. Во-первых, когда он так ходил за тобой на все тусовки, а тебе это якобы не нравилось… что он тебя преследует и т. п. – на самом деле, ты ему сама же и писала, где будешь. А ведь наша кодла его конкретно опустила за это.

– Я же сама его и защищала потом.

– Ну вот, – Лешка кивнул.

– A-а, понятно. То есть я и это изобразила. Все ясно.

– А потом, когда ты уже гуляла с ним… ну, то, что он крал деньги у Кристинки, когда они работали в «Мерлене»… это факт, я считаю.

– A-а, она говорит, что это по моему навету? Ладно, считай так, если хочешь… а ты в курсе, что Кристинка сама же с ним и трахалась там?

– Да а какая разница? В любом случае, они говорят, что бросила ты его, потому что потом уже не было никакого толку с него.

– Толку – это значит… – Марина поняла, что речь о деньгах, но все-таки не договорила.

– И он же мягкотелый – а вдруг сдаст тебя… Ну я не знаю, блин… на фиг все это перетирать, на самом деле. – Лешка остановился. – Но разве тебя не забавляло, что он слабый? Сама же мне так говорила…

– В общем, все понятно, – Марина села на скамейку; подальше от Лешки.

– Блин, Маринк, ладно, извини, правда, – он подсел к ней, попытался приобнять…

– Руки убери от меня, понял?! – она резко вскочила.

– Ну хорошо, без проблем.

Они помолчали. Он смотрел не то с сожалением, не то жестко – в ответ на эту вспышку.

– Послушай… – медленно выговорил наконец. – Мне совершенно по барабану, что ты встречаешься с кем-то еще… у меня вообще правило – ни о чем не париться, ты же знаешь.

– Ну дак?..

– Но просто… кто-то же тебе действительно из нас дороже? А если нет… к чему вообще всё?

– Да ты дурак, что ли, совсем?

– Почему?

– Кретин, ты зачем вообще говоришь-то это, я не пойму?

– Ну а чё… я говорю, о чем думал не раз. Не все ж только о шматье перетирать… да мне плевать на все, на самом деле. Даже если никуда не пойдем сегодня. Даже если к тебе ночью не поедем. Я просто… – он опять пожал плечами. Как-то почти незначаще. – Ты только не думай, ладно, что это из-за того, что Кристинка и Витёк со мной говорили…

– Ну да уж, конечно, – Марина улыбнулась невесело. – Ты у нас такой независимый…

Теперь она украдкой поглядывала на завод. Под темно-синим небом – но он так хорошо, отчетливо виден. И трубы отливали желто-коричневым.

– …А я – я такая бездушная стерва и фокусница, да? Еще я знала заранее и что у несчастной Кристиночки с сердцем проблемы – специально ее тогда затравила в автобусе, чтоб она в больницу шмякнулась. Все просчитала от и до.

Виктория разлепила глаза – ее лицо из последней степени экстаза вдруг сразу сделалось обычным. Она сняла одеяло, перевернулась своим крупным телом на живот; распластала пухлые ноги в стороны и в этом застывшем «брасе» уставилась на Гамсонова (он лежал рядом).

– Слушай, а ты на море когда-нибудь ездил отдыхать?

Гамсонов лежал на спине. Не шевелясь.

– Нет.

– О-о, кисюличка! Как же ты на море не успел еще побывать…

– Ну…

Виктория поднялась с кровати, накинула просторный халат. Плюхнулась в кресло и опять стала рассказывать про своих учеников в музыкальной школе. Все так и болтала умильно-распевно, либо грустно надувая щеки.

– Я иногда так жалею, что уволилась, ты бы знал… Детки дарили мне кучу подарочков и открыток и конфет, а один мне даже написал на новогодней открытке, что я такая красивая – как богиня Афродита. Мне потом даже таких любовники не дарили. А что еще нужно училке, ведь правда же? Я эту открытку до сих пор храню. Она прямо такая – мо! С красными сердечками и блестками. И ты представляешь, совершенно не пожелтела от времени – я тебе потом покажу, мне просто найти ее надо… у меня в шкафу где-то, – она остановилась на несколько секунд; и вдруг произнесла хвастливо: – Еще он там приписал в конце после поздравлений: я тебе, Викочка, подарю на Новый год большущий фаллос – вот так! – и захохотала… – Так что время не берет эту открытку. В ней капельки любви.

Она так естественно, искренне все говорила… Гамсонов не прерывал ее и ничего не спрашивал. Он только вдруг почему-то подумал… что любовников у Виктории было не так много… наверное. Да, она «очень-очень одинока. Очень давно». А как же все фотографии мужчин в этой комнате?.. Да разве их много…

– А потом, когда мои ученики вырастали, то приводили своих детей – не чтобы я их музыке учила, а просто. Чтобы показать – какие у них славные детки растут. Год назад моя бывшая ученица доверила мне пожить с ее маленькой дочуркой, пока мама в командировке будет… Она сначала хотела ее у бабки оставить, но эта девчушка шестилетняя прижалась к моему пузу и говорит: «хосю тетю Вику». Хосю – и все. Вцепилась, не отпускает – хосю. И мать оставила у меня ее – на пару ночей. Мы здесь жили. Я ее кормила, поила, мороженое ей покупала. «Могоженое-могоженое» – как она говорила… Вообще девчушка просто прелесть – ты б ее видел.

Виктория остановилась… чмокая губами, пропела:

– А еще больше меня любили преподаватели в музучилище, когда я сама была ученицей. Какая я талантливая, красивая и сэксуа-а-альная… но главное, что талантливая. Главное в человеке – это талант, – она подчеркнула вдруг серьезно. – Талант все спасает, тебя все начинают любить. Помню, мы с моей подругой к одному преподу пришли, так он в нее втюрился с первого взгляда, а меня прям возненавидел. И я даже не могла понять из-за чего – думаю, гнобит, чтоб я с ним перепихнулась? Но потом, когда услышал, как я на рояле играю… Я просто его на колени поставила своим талантом. Он