«А Марат будет?» – спросила она потом.

«Не, он еще только вернулся из командировки. Завтра, может… Слушай, а ты будто не знаешь, а?»

«Не знаю, я не стала ему звонить», – Марина зевнула намеренно равнодушно.

Она все ждала Макса.

Когда он появился, то был уже сильно пьян…

– Его привез Юрец Пафонов. Ну я спрашиваю – вы где слоняетесь вообще, а он так только взгляд отводит, знаешь, смешливо. И рукой махнул – «устаканься, мол». И потом…

Она остановилась и нервно поджала губы.

– Что? Он подкалывал тебя?

– Ну-у… аккуратно, конечно, – Марина поводила рукой из стороны в сторону. Ей тяжело было признавать. – Или мне показалось только… не знаю даже. Он, знаешь, делал вид, что не соображает ничего. Но и в то же время так ухмылялся лукаво, урод. И все с остальными, а меня будто вообще нет. Потом… я прошу у него на пиво… вежливо, по-нормальному. Обрати внимание. Он все то же самое.

…В конце концов, Марина вчера удивленно взглянула на Макса. И продолжительно.

«Не поняла, а тебя чё, это напрягает?»

Он стоял, не отвечал. Смотрел в сторону.

«Ты меня слышал? – она повторила. – Ты что, напрягаешься, что ли… когда я у тебя денег прошу?»

Говорила не угрожающе… но твердо.

– Так что он не мог уже делать вид… что не чувствует неловкости – ну, ты понимаешь. В общем, его дебильная улыбочка исчезла, в конце концов.

– И потом вы поссорились? – спросила Наталья Олеговна. Она стояла у кухонного стола. Лицо такое ясное. В какую-то секунду показалось, женщина насмешливо смотрит на дочь.

– Нет, я просто не отставала. Я всегда все до конца выясняю в таких случаях. Отозвала его и опять спрашиваю: тебя, мол, что, напрягает мне денег дать… Ну, он начал там чё-то вилять, «просто нету у меня, пойми», «дам потом» – ну, что-то в таком духе.

– В общем, ничем не кончилось.

– Ну… продолжилась тусня, вот и все.

– Понятно. И ты боишься…?

– Ничего я не боюсь, – Марина махнула рукой. – Неважно.

– Они всегда давали тебе деньги, – сказала Наталья Олеговна. После паузы.

– Да. Они всегда отстегивали мне.

– Только и всего.

– Нет, не только, – Марина серьезно поглядела на мать.

Рука Натальи Олеговны чуть дрогнула; потом женщина осторожно провела по столу – рука вошла в солнечную зону. И тоненькие тени, похожие на прожилки, стали играть на пальцах и запястье.

– Хорошо, пусть так.

…………………………………….К середине вчерашней ночи, когда Макс слегка протрезвел, Юрец Пафонов стал катать его на мотоцикле по проспекту… казалось, в свете фонарей по дороге носится лишь фантомное серебристое сияние. От начала к концу, к началу… Оно то исчезало в побуревшей листве кленов, то снова жужжаще выныривало. И Марине, хотя она и была обижена, стало весело-озорно. И как же все-таки классно смотреть, как они катаются. Фары выстреливали сквозь кленовые торшеры…

Мотики всегда выводили ее из дурного настроения.

– Я говорю, я выясню, что происходит, – сказала она теперь. – Можешь даже не сомневаться. Я терпеть не могу недомолвок.

Гамсонов приехал в Москву, на Дубровку. Проехал немного на автобусе от метро и вошел в квартирный дом, который находился сразу же за остановкой. Поднялся на лифте и позвонил в одну из квартир.

Ему открыла полная женщина лет сорока с коротко стриженными, каштановыми волосами. Голубовато-бирюзовое платье и черные кожаные штаны, отделанные блестками. Из штанин выглядывали две крупные, пухлые ступни с зеркально-гладким маникюром на ногтях.

– Приве-е-ет, – поздоровалась она умильно.

– Привет, – ответил Гамсонов.

– Знаешь, кисюличка, чем я занималась весь день перед твоим приходом? – сказала Виктория, пропустив Дениса в квартиру. – Мазалась кремом и умывалась. Наводила марафетик: подкрасила ресницы, маникюрчик, н-да, сделала. Потом стала второй раз краситься – мне первый раз не понравилось, как сделала…

Денис разулся, снял куртку. Улыбаясь чуть…

Они прошли на кухню, сели за стол.

– У меня поесть нет ничего, ты уж извини… Может, те приготовить?

– Не, все нормально, – Гамсонов махнул рукой.

– Так что видишь, какая я теперь кра-аси-и-и-ивая… Но главное, Денис Алексеевич, знаешь, что? Я излучаю любовь и теплоту, – похвасталась Виктория. – Я пробуждаю в мужчинах истинные чувства, вот так… Еще бы мне похудеть, – произнесла она мечтательно и уже серьезно. – Тогда совсем будет тип-топ. Я как-то реально пробовала таблетки для похудания, но у меня не вышло ничего.

Гамсонов, между тем, кивал и ухмылялся:

– Да, да, красивая, самая нежная…

Тут она сложила губы трубочкой и вдруг затянула обиженно:

– Кисюличка, ну ты же не считаешь меня толстущей?

– Тебя? – он удивленно вылупил глаза в сторону. – Да ты чё, вообще нет, совершенно.

– «Да ты чё», «да ты чё»!.. – резко, игриво прицепилась Виктория, перехватила. – Тебе надо отучиться говорить это «да ты чё»! – А потом вдруг окончила деланно затаенно и нежно: – Так что будем переу-учивать. Вот та-а-ак!

– Ну переучивай, переучивай… – усмехнулся Гамсонов (почувствовав резкие, неприятные уколы – от этого словесного «взрыва»). – Меня знаешь, сколько пытались переучить, а я…

– А вот надо переучиваться, – прервала она его уже наставительно… – Ладно, у меня есть лимонный коктейльчик, я сейчас его выпью со льдом! Только лед надо поколоть…

Она поднялась со стула и затрусила к холодильнику.

– У тебя реально лед есть? – удивился Гамсонов.

– У меня все есть… кстати, за все те дни, пока тебя не было, я сочинила стихотворения. Ты настроил меня на интимную, томную лирику, спасибо.

– Серьезно?

– Конечно. Ты послушаешь мои стихи, кисюличка?

– Ага.

– Замечательные стишочки, жду от тебя похвалы.

Гамсонов приехал уже второй раз. Познакомились они совсем недавно, три недели назад, по Интернету. (Еще до того, как он съехал из Отрадного). Несколько часов болтали в чате, на сайте знакомств, потом Виктория написала свой телефон…

Поначалу Дениса как-то обескуражило, что она буквально сразу стала рассказывать о мужской и женской энергетике, об эросе, любви и притяжении. О том, что «не каждый с каждой совместим – и это очень грустно, к сожалению…» Но Денис, что называется, «быстро адаптировался», стал поддакивать. Все думал: «Интересно, как она выглядит?»

Голос у нее чаще всего был такой, словно она прихорашивалась, когда говорила.

Виктория сообщила, что десять лет преподавала в музыкальной школе.

«Я пела и играла с ребятишками. И вообще знай – я всю жизнь занимаюсь высоким искусством, и дети меня очень любят».

«Замечательно. Просто здорово…»

Гамсонов отвечал, в основном, односложно. Сказал, что занимается мелким предпринимательством и еще фрилансом. Но Виктория особо не расспрашивала, всё больше говорила о себе.

– Я ведь нелюбопытная девочка и очень особенная. И знаете, чем, Денис? А вот: понимая, что вы обеспеченный человек, никогда не буду ничего от вас требовать, кроме любви и чувств. Потому что я правильная, хорошая и искренняя – вот так. Мы просто будем дарить друг другу любовь и теплоту. Обмениваться энергетическими частичками. Я вообще никогда ни от кого ничего не требовала. С меня любовники только требовали, и я все им всегда отдавала…

И когда Гамсонов пришел к ней на квартиру, то увидел крупную женщину, уже немолодую, с маленькими, светло-серыми глазами, горевшими простецким огоньком. Широкоплечую, но вся одежда в обтяжку и так бижутерийно блестела.

Он был разочарован… но мысленно решил, что «для разрядки все равно не помешает». Кроме того… то, чем закончились его последние отношения…

Все эти мысли скрывала его приятная, благородная улыбка. Потом он все изучал Викторию. Сидя на ее кухне. Слушал глуповатые историйки о школе, о детях…

Когда они прошли в ее комнату, Денис увидел большую кровать с яркорозовым покрывалом, на котором было три красных слова: «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ», – и одно большое сердце в конце… Виктория стала показывать обстановку, домашний уют, подвела к стеллажу с любовными романами и сервизами, кварцевыми карманными часами. Но больше всего в этой комнате было висюлек и розовых рамочек в форме сердца, в которых стояли фотографии мужчин. И бантиков, которыми перевязывают новогодние подарки. Бижутерийные клипсы, купидончики, пластмассовые колечки с надписями «Love», «I want you», коробочки в форме сердца, феи и розовые колокольчики… Всего этого было такое изобилие – на большом телевизоре, на пианино, на подоконнике…