– A-а… что меня шанта…

– Да. Тебя не шантажируют, а пытаются купить. Если ты скажешь, что тебя шантажируют, это будет клевета, потому что…

– Ну да. Я понял. Да он в любом случае всегда сможет сказать, что мне померещилось, поэтому… – Костя останавливается.

Полная безвыходность внутри. Нет никакого исхода………………………………..

Они опять сидят в парке, как и в прошлую встречу. Парк узкий, между двумя дорогами проспекта; закован в медленные, вечерние цепи автомобилей, которые, изредка посигналивая, протягиваются к площади метро. Слева, за разреженной листвой деревьев сверкают скопившиеся уголки машин и огней, и совсем невидно лиц пешеходов – кажется, они утонули… в троеродной массе.

И все же они где-то там…

А правее, на сине-зеркальной башне мегаполиса распускается и играет цветами неоновая мозаика. Осторожными, бесшумными волнами на фоне голубоватой дымки неба позади. Весь московский шум, походит на чуть усиленный шелест автомобильной резины, и Косте представляется… что вместе с распускающимися цветами на табло, – от центра к краям, – свежеет почему-то и воздух… едва ощутимо.

На секунду ему кажется, что он может расслабиться, унять наждачный гул в мозгах и сбросить бетонную маску лица, а вместе с этим и весь груз…

– Да, меня хотят купить. Только так ловко, чтоб я инициативу проявлял, – он останавливается, а потом произносит сдавленно-медленно. – И всю эту куплю Уртицкий называет любовью – я знаю… это я точно знаю. Он и правда искренне считает, что это любовь. Что можно заставить полюбить человека таким способом… А знаешь, почему он так думает? Он вообще считает себя очень прозорливым в отношениях и что понимает, кто с кем должен встречаться лучше, чем сами эти люди… знаешь, от чего все идет?

– Ой не, я больше не хочу слушать этот бред… меня этот твой Рютицкий…

Тут у Гамсонова звонит мобильный. Он смотрит на дисплей – это Переверзин.

– Слушай, можешь ответить? Скажи, что меня нет, а если спросят, когда буду, скажи, не знаешь. Понял?

– Без проблем… – соглашается Костя, беря телефон. – А кто звонит?

– Один тип… то еще динамо. Понял, что сказать?

– Конечно.

После того, как Костя отвечает, что Гамсонова нет, и кладет трубку, Денис забирает телефон и спрашивает:

– Тебе вообще зачем нужна эта публикация?.. Каким там тиражом выходит этот журнал?

– Три тысячи.

– Ага. И на газетной бумаге.

– Ты не понимаешь. Это совершенно неважно. Это очень престижное издание! В нем печатались Астафьев, Шукшин, Шолохов…

– Три тысячи. На газетной бумаге, – повторяет, между тем, Гамсонов утвердительно и ровно. – Разойдется это только по библиотекам.

Будто и не услышав Костю и как бы давая ему почувствовать нелепость всей этой истории. И кто сейчас знает, что выходят еще какие-то литературные журналы, которые печатают серьезную прозу.

– Я тебе говорю, это высокий уровень.

– Высокий уровень? – смеется Денис. – Именно поэтому они плетут…

– Ну да, ты в чем-то прав…

– И почему ты тогда называешь их бездарями?

Но Костя только устало поджимает губы – от этого… «противоречия». Которое он прекрасно знает. Но это ничего не меняет – все равно нужно бороться, а не уходить. Не сходить с пути и пробиваться.

– Эта публикация – солидный зачин… потом я мог бы издаться и прославиться…

– Да неужели! – ерничает Гамсонов.

– Ну да, может, ты прав. Никакой большой славы это не принесет…

– Ну вот так и говори!

– Но премия-то, премия, Динь! Я ведь на премию отправил. Там деньги как-никак.

Костя как бы пытается предугадать эту колею, в которую сворачивает их разговор. Гамсонов будет намекать на одно: вся эта ситуация просто от того, что у вас у писателей ни фига нет денег.

Но Денис все равно неумолим:

– И какие же там деньги? Тыщ сто-двести, наверное? Мне это два месяца работы максимум.

– Но все равно я смогу… – Левашов осекается. – Слушай, Денис. Это совершенно не имеет значения. Это совсем другой вопрос. Я вообще делаю это не ради денег.

– Другой вопрос? Пф-ф-ф-ф-ф-ф…

Костя сейчас не обижен… Как он всегда всколыхивается, когда обычные люди начинают учить его, что «деньги это главное» – нет, он знает, Гамсонов «свой человек». «Который понимает, для меня главное – творчество. Единицы меня понимают…

А может, я теперь не обижаюсь, потому что мне и так слишком тяжко? А может…» – опять болевой укол, нездоровая роящаяся «аналитика» – в жарком мозге.

– Ладно, сам разбирайся, – Гамсонов зевает и ободренно раскидывает руки. – Вот тебе и Рютицкий.

Следует пауза.

– Вообще… тебе легко насмехаться. Ты-то в такие истории никогда не попадал.

– Ну, это не так.

– Ага-ага, конечно. Тебя что, когда-то хотели принудить жениться? Ты сам говорил, что у тя только…

– Случайные знакомства?

– Ну да, – Левашов останавливается на несколько секунд, а потом… спрашивает: – Ты все… так и делаешь, да?

– Ты о чем?

Он с запинкой озвучивает: «Если вдруг попадается пассия, общаешься с ней по левой сим-карте, едешь на ночь, а на следующий день отрубаешь номер – и поминай как звали».

– Ну а что делать! А вдруг она… захочет все сэ-э-эрьезно… а я не хочу – приходится ныкаться, – логично произносит Гамсонов. – Но последнее время… Я опасаюсь так делать уже.

– А что случилось?

– Да несколько месяцев назад… одна такая стервь попалась, что выискивать меня стала.

– В самом деле?

– Ага, – Денис кивает, поджав губы. – Эта, Анька… главное, совсем юная. Я телефон отрубил после нескольких встреч – ну, она должна была понять, что всё. Но ты представляешь…

– Не поняла?

– Это мягко сказано. Она выискала меня через сайты, где я рабочую информацию выкладываю по ай-фонам.

– Да?

– Ага. И ведь надо было еще попотеть, чтоб такое сделать, извините.

– И что было дальше?

– Ну, встретилась со мной анонимно. Я до последнего момента не знал, что это она.

– Прикинулась покупателем, реально? – Костя смотрит удивленно.

Гамсонов кивает.

– И что в результате? Она тебе реально по роже, что ли, надавала?

– Ну, не до такой степени, но… – Денис морщится. – Там на самом-то деле и не за что было… по роже. Но все равно – неприятный разговор.

– Что ж сделать, ежели она рассчитывала на большее, чем ты хотел.

– Во-во… ну и короче, после этого я в завязке.

Пауза.

– Выходит… теперь ты один, – резюмирует Левашов.

Но Денис в ответ мотает головой: «Не, ни фига».

– В смысле?

– Я больше не ныкаюсь, но… зато другой способ нашел. Я ж не такой дурачок как ты – чтоб на сухом пайке сидеть…

Косте неприятен этот разговор… и от того, как Гамсонов «рассуждает об отношениях». Но он привык. Кроме того – тот ведь совсем не такой. «И мы настоящие друзья. А по поводу баб… эти истории – просто «шалости», должно быть».

– И что же?., у тебя теперь…

– Ой не, не буду рассказывать, – Денис смеется, с шутливым стыдом закрывает лицо. – Не буду, нет!.. Это такое уродство! Я так опустился…

– Ты о чем?.. Что такое случилось?

– Неважно. Все равно там тоже уже все закончено.

После встречи с Гамсоновым Костя возвращается домой, входит в прихожую… страшная, вспаренная измученность, осадком остановившаяся в глазах.

Изможденность на щеках и горячий лед в голове. «У меня уже появились морщины – от всего этого? Разом, будто за двадцать лет… Это было бы даже неплохо. Я был бы удовлетворен».

Нет, сейчас ему плохо. Очень. Опустошенное, испуганное разочарование в грудной клетке – «я столько работал!!.. А со мной так… Меня шанта…»

Ты только это слово не говори, – тотчас вспоминает слова Гамсонова.

«На меня давят на меня давят издеваются твари не дают дороги…

Нет-нет, они все правильно делают, все правильно, я должен еще работать, еще, еще!!» – но Костя опять, снова это чувствует: раньше у него были силы, но теперь он будто загнан и падает мордой вниз на асфальт – мозгом, мозгом тащится как по асфальту – ш-ш-ш-ш – и пыль, жаркая пыль, извилины по асфальту – инерция от падения.