Я чувствую какое-то мрачное удовлетворение от того, что мы появились вовремя – прекрасный повод заставить Татарского исчезнуть с горизонта недели на две. А если вдруг Паша войдет во вкус, то и на месяц. И я не собираюсь его останавливать.

Мне не приходится ничего говорить– Ромашко и сам прекрасно оценивает ситуацию, подлетает к Соне с Татарским и отрывает последнего легким движением руки, чтобы потом протащить по лестнице наверх. Я позволяю ему взять в руки полный карт бланш – по части драк друг куда как превосходит меня и по силе и по мастерству – с одного его «легкого» удара я однажды получил нехилое сотрясение мозга, да и вообще сломать руку или ногу для Паши не проблема – не знаю, какая чертова аномалия дала ему такую силу, но я бы не рискнул вступать с ним в бой. Так что Татарскому не избежать мясорубки его рук. А может быть и ног.

Мы с Соней наблюдаем за хладнокровным избиением стоя неподалеку. Девушка не показывает виду, что пару минут назад мы нашли ее в крайне плачевном положении. Она мрачно ухмыляются и только глаза предательски радостно поблескивают при каждом выверенном ударе Ромашко. Тот даже не пытается бить так, чтобы не оставлять следов – этот парень заслужил носить знаки своего позора, заслужил адскую боль и то кровавое месиво, в которое превращается его тело.

Последний пинок в ребра и невозмутимый Паша отходит от Татарского, чтобы кинув на него последний презрительный взгляд, подойти к нам. Он непривычно серьезен, и даже его привычная маска мальчика – Казановы с вечной улыбкой и озорными хитринками в глазах заменяется присущими обычно мне хладнокровием и отстраненностью. Я догадываюсь, что это не такие уж и нетипичные для парня эмоции – уже давно разглядел в его глазах скрытую боль и адскую тоску, которые он умело маскирует за своим излишне обаятельным образом. Роль, которую он играет, в корне обманчива и на деле, парень, который кажется дружелюбным и открытым, скрывает гораздо больше, чем я, всегда отстраненный и редко эмоциональный. Но лезть с вопросами не в моих правилах, а рассказывать, видимо, не в его. Остается лишь уповать на понимание с полу взгляда и молчаливую сопричастность.

– Вот же конченный ублюдок! – с ненавистью выплевывает Мармеладова. – Накинулся, как безумный шакал, и взгляд у него сумасшедший был – я даже очухаться не успела, а он уже к стене меня прижал и давай глазами пожирать, а потом прижался и руки свои распускать стал… Фу, до сих пор мерзко! – поежилась девушка. – Как – будто помоями из ведра окатили!

– Он сегодня и на соревнованиях был не в себе, – тяну я, – Как будто болен.

– Ага, на голову он болен! Псих чертов! – Соня пнула попавшийся под ногу камень. – Пойти что ли его для удовлетворения гордости добить, – с надеждой глянула она на безвольное тело, теперь валявшееся в мрачной подворотне. – Вот, правда, легче станет! Я б таких говнюков вообще казнила четвертованием! Ух, мой бы пистолетик бы мне сейчас, я бы его точно пристрелила!

– Не волнуйся, Ромашко устроил ему избиение с пристрастием, – я вопросительно глянул на друга.

– Ну, следующую вашу дружескую встречу он точно пропустит, – мрачно хмыкнул Паша и странно глянул на Соню. – А что, он раньше не распускал руки? Или у вас уже было, и теперь он захотел продолжения…?

Вопрос не удивляет ни меня, ни подругу – слухи про Мармеладову ходят всякие, и лишь узкий круг лиц знает, что ни один из них не имеет под собой ни доли правды. Но мне все равно обидно за девушку, и может быть, если бы это был не Паша, который вроде как ее только что защитил, я бы приставил парня к стенке и заставил ответить за свои слова. Но я ограничился лишь холодным предупреждением.

– Зубы выбью, Ромашко!

Он скривился.

– Не сломай руку, Север! Я знаю, что она твой друг, но это не значит, что тоже должен к ней хорошо относиться только поэтому, – смотрит оценивающе на Соню. – Если честно мне вообще плевать, просто любопытно врожденное ли гнилье у этого мудака, или его спровоцировали…

Я было потянулся, чтобы схватить его за кофту, но меня остановило уверенное прикосновение к руке. Соня держала меня, и смотрела на Пашу – без стеснения, без гнева или обиды, смотрела с вселенской тоской, которая навсегда поселилась в ее взгляде. Так смотрят из личного ада, с самого дна, из клетки с железными прутьями, понимая, что никогда оттуда не выберутся. С таким взглядом прыгают с крыши и режут вены. А она с этим живет.

– Что ты дорогой, – мягко щебечет Соня, в противовес тому, что плещется в ее взгляде, – если бы у нас с ним что-то было, он бы передо мной на коленях ползал и умолял о продолжении. Я не играю и не тешу надеждами, а дарю чистое наслаждение! Хочешь проверить? – она провела ноготком по его оголенной шее, и я заметил, как напряглись желваки у Паши и потемнел его взгляд. Что ж, нельзя сказать, чтобы Мармеладова так уж стремилась опровергать слухи…

– Я на б-ушное не падок.

– Жаль, – пожала плечами девушка. – Много теряешь, красивый! – только долгая дружба помогла мне уловить горечь в ее словах, – Север, – повернулась она ко мне, – спасибо за приятное время и кампанию, – ухмыльнулась привычно, как будто ничего и не было.

– Ты как?

– Да что мне будет? Переварила и выплюнула – и снова во всеоружии готова воевать с этой дерьмовой жизнью! Пойду откисать в какое-нибудь злачное место, а потом баиньки, – она широко улыбнулась, потянулась, приобняла меня и унеслась к своей машине, не забыв послать Паше воздушный поцелуй.

– Ромашко, что с тобой творится? – спрашиваю я. На ум пришел случай в столовой, когда парень играл моими нервами окучиваясь возле Шелест, да и теперь он вел себя не лучше. Кем-кем, а гадом этот парень не был и лицемером тоже.

– А что, Север, не нравятся плохие мальчики?

– Не люби мне мозг, Паш! Мне Татарского хватает. И с Мармеладовой без лишнего давай. Еще раз услышу в ее адрес гадости, честное слово, не посмотрю, что ты мой друг!

– А что, она и тебе успела услужить? – хмыкает он и прикуривает. От удара меня останавливает только его взгляд – показательно – равнодушный, а на деле так похожий на взгляд Сони. Ни намека на просвет.

– Да пошел ты! – кидаю я.

– Ладно, Северский, замяли, – привычно скалится Паша и как – будто возвращает привычное расположение духа. – Дело твое! Пойдем лучше кутить – позарез надо оттянуться! Эгей, да у нас теперь два повода – твоя победа и удавшаяся месть этому ублюдку! Давай морду попроще, кошелек щедрее и словим удачу!

Я не пытаюсь остановить его, или выводить на разговор – просто следую за ним, позволяя дать обмануть и себя и его самого, что «все в порядке».

Но в одном он прав – оттянуться нужно как следует. Снять напряжение и желательно не в одиночестве.

Мы приезжаем в какой-то модный клуб, идем до барки и заказываем виски. Паша замечает парочку хихикающих подруг, пошло мне подмигивает и идет за их столик, прихватив два далеко не безобидных коктейля. Я тоже не собираюсь здесь задерживаться надолго.

И мне даже не приходится никого искать – она находит меня сама, садится напротив, показательно заказывает напиток и все время кидает в мою сторону заинтересованные взгляды. Милая блондинка в коротком платье с красивыми ногами – то, что нужно, чтобы не думать ни о чем. Особенно о том, что в голове вертится образ с тонкими руками, прозрачной бледной кожей и в контраст ей темными глазами и волосами. Неожиданно и резко возникает желание, и мне приходится пропустить длительную прелюдию и увести уже хихикающую блондинку прочь из клуба.

Звонок выдергивает меня из полудремы – я с трудом открываю глаза и не сразу понимаю, что теплое и мягкое на мне – это далеко не одеяло. Скидываю с себя руку девушки, имени которой не помню, поднимаюсь и иду в прихожую, откуда настойчиво доносится противный звон. Номер абонента отрезвляет сонный мозг.

– Что случилось? – обепокоенно спрашиваю у Мармеладовой.

– Марат, срочно приезжай в бар «Не стреляйте в пианиста»! Тут излом шаблона и наглядное непотребство!