– И что?

– Я труханул тогда сильно. До мороза по коже и анемии членов… но спросил всё-таки, что ему надо. А он смотрит, улыбается и медленно, важно спрашивает, я ли это в больнице ему свою кровь так милостиво подарил. Я чуть челюсть не потерял, когда понял, кому жизнь тогда спас. А он улыбнулся загадочно, когда услышал утвердительный ответ, и бумажку ко мне пододвинул какую-то, читай мол. У меня перед глазами всё плывет, руки трясутся… Ели разобрался в буквах и цифрах, а когда разобрался, вообще, кажется, подумал, что с ума потихоньку схожу…

– Тест ДНК? – сообразила я.

– Ага. Положительный.

– Так твой отец, получается, Демидов, долларовый миллионер, большой мэн и что там еще о таких дядях говорят? – я сидела, как громом пораженная, и не знала, то ли мне радоваться, то ли продолжить удивляться.

– Получается, – парень неосознанно взлохматил свою шевелюру. Надо же, отрастил… Ему идет, а мне ужасно хочется зарыться руками в эти волосы. Почему нет? Я ведь его девушка…

– У него, представляешь, еще сын есть. Брат мой, значит. Только вот у них там что-то произошло в отношениях, и тот ушел из семьи, от наследства отказался, и связи с отцом не поддерживает. Короче, Борис меня быстро ввел в окружение, как сына представил второго, наследником, сказал, теперь будет… Представляешь?

– С трудом, Вась, – честно ответила я.

– Вот и я, Зин. Всё так быстро, так нереально. Вчера еще, считай, никем был, а сегодня уже все двери открыты. Сын Демидова, как-никак, – я уловила момент, когда в глазах парня загорелись блестящие огоньки. И, если быть откровенной, то они мне не понравились. Они меняли взгляд любимого человека, открывая в нем ранее не присущие ему черты. И впервые в жизни, я не хотела смотреть правде в глаза.

– И что теперь будет, Вась? – как-то некстати оказалось, что я сидела таким образом, что открывался обзор на ту самую закрытую дверь комнаты. Под ложечкой неприятно засосало, кокон паутины опасно скручивался.

– Зин, такое дело, понимаешь, – замялся он сразу, глаз моих избегает, руки не знает куда деть, – сын Демидова, это уже не просто имя. Это статус. Я уже не могу жить такой жизнью, какой жил до этого, понимаешь?

– Не понимаю… Объясни?

– Теперь, вроде как, и шмотки другие полагаются, а не фигня китайская, и машина посолиднее, чем камрюха моя старая, и…

– И девушка соответствующая, – закончила я за него, окунаясь в окружающую меня прохладу, чувствуя, как на язык и пальцы ложиться изморозь, а паутина окутывает сердце, не оставляя для него просвета. Дверь начала медленно отворятся в мою сторону.

– Зин, Зина, – произнес он и потянул ко мне руку. Я на него не смотрела, но машинально отодвинулась. Мой взгляд приковывала чертова дверь, которая двигалась, точно под эффектом замедления, – ты же понимаешь, правда? Понимаешь, что я не могу по-другому, там всё куда серьезнее, чем мы предсталяем, всем заправляют связи и деньги. У меня нет выбора, Зин.

Да что же она так медленно отворяется? Испытывает мое терпение до дна.

– Выбор есть всегда, – бесцветным голосом отзываюсь я. – Но я тебя понимаю, отлично понимаю. Я же просто Зина Шелест, я никто, и мне нечего делать рядом с сыном Демидова, – холодно и зло говорю я, и продолжаю смотреть уже не на дверь, а на то, точнее того, кто из нее выходит.

– Шелест, а ты быстро соображаешь, – говорит довольным, и полным ядовитого превосходства голосом, стоящая передо мной Эльвира Тихомирова.

Финита ля комедия, как говорил один паяц.

Что ж, по крайней мере, мне понятны теперь все ее взгляды, и негативный интерес к моей скромной персоне. А еще понятно, что такая девушка, как Эльвира гораздо больше соответствует новому статусу Васи. Вот только мне интересно, подоплека этих отношений насквозь пропитана материально – связевой выгодой, или всё-таки наделена хоть какими-то чувствами? В любом случае мне становится жаль, в первом случае Васю, которому «повезло» влиться в мир больших мэнов, тем самым лишив себя такой важной вещи, как настоящая любовь, а во втором случае себя, преданно отдававшуюся без остатка и не помышлявшую, что однажды меня выкинут, как использованное полотенце. Еще функционирует, но уже не подходит к мрамору и позолоте новой обстановки.

– Детка, тебе здесь больше нечего делать, – продолжает тем временем Тихомирова. Нота ми отчаянно врывается трагическим остинато. – И да, забери свои вещи, иначе придется их выкинуть. И давай без сцен, милая, жалобить тут некого, – резкое, но правдивое.

Я поднимаю глаза на Васю. Он-то знает, что Зина Шелест не устраивает сцен. Я не крушу всё подряд в порывах ярости. Я не бросаю в ответ на оскорбления грубые и обидные слова. Я молча ухожу и не оборачиваюсь.

Нота ми ускоряется в своём движении. Нарастает в звучности.

– Прости, – говорит парень тихо. Эльвира подходит к нему сзади и кладет ему на плечи руки, собственническим жестом проводит одной из них по его шее, щеке и зарывается в волосы. Смотрит на меня, как бы говоря, что это теперь ее территория.

Я встаю и иду прочь, прохожу мимо открытой теперь двери комнаты, даже не думая забирать свои вещи, к которым всё равно никогда больше не смогу прикоснуться. За мной с тихим щелчком закрывается дверь. Нота ми обрывается на резком вскрике.

В далеко не самом популярном, даже малоизвестном, современном театре «Орфей», я оказалась в качестве живого музыкального сопровождения исключительно случайно и не без участия моего брата Миши. Я тогда только приехала учиться в город, с Васей еще не познакомилась и часто по вечерам сидела дома, готовясь к парам или читая книги. Миша на тот момент уже кончил Вуз, активно перебегал с одной работы на другую в надежде устроиться получше, и тоже часто бывал дома, только не один, а со своими многочисленными друзьями. Не знаю, как так получилось, что мы, родные до мозга костей, оказались такими разными в плане характеров: я – чистейшей воды интроверт, а мой брат – господин везде успей и всё попробуй, завсегдатай тусовок, обладатель титула друг года, свой парень в каждой кампании и вообще весьма легкий как на подъем, так и на характер парень. В общем, наглядное пособие по инь и янь. Когда он с очередной парой-тройкой друзей приходил в квартиру, я тихонько отсиживалась в комнате, предпочитая оставаться незамеченной. Но иногда мне волей-неволей приходилось знакомиться с каким-нибудь его другом.

Так и получилось с Лео. Уж не знаю, при каких обстоятельствах Миша сошелся с Леопольдом Владленским (по паспорту – Колей Шуруповым) и что могло быть общего у выпускника технического университета и творческого с головы до пят парня с дипломом Вгика, но сдружились они крепко и тусили вместе часто. Впервые увидев эту шпалу, с выкрашенными под седину волосами, собранными в короткий хвостик, подведенными черным карандашем глазами, одетого откровенно по – комедиански, я сильно впечатлилась и даже всерьез забеспокоилась за психическое здоровье брата. Что ни говори, а друзья у него обычно были приличные, воспитанные, без лишней дурости и тупых заскоков. А тут фрик.

Но проглотила вопросы и как всегда закрылась в своем куполе. Конечно, я тогда еще не знала, что Лео является счастливым обладателем всепробивающего голоса с очаровательными визжащими интонациями, которые кого угодно заставят проникнуться тем, что он этим голосом рассказывает.

Стоит ли говорить, что волна этих криков заставила и меня вздрогнуть от удивления и пришедшего за ним раздражения. Я как раз пробивалась сквозь труднопонимаемый мир Данте, как громкий высокий голос заверещал:

– …Представляешь! Умудрилась слечь с воспалением, тогда как у нас спектакль на носу! Дура! Я столько сил вложил! Теперь всё пропало, вся моя работа, весь труд! Где мне, спрашивается найти пианиста, который за неделю сумеет выучить эту партию? Bordel de merde! Putain! – послышались ругательства на французском.

– Не кипятись, Лео! Что за беда – поставь запись и дело в шляпе.