Она каждый раз задает этот вопрос, как будто ожидает, что однажды я откажусь. Но я просто встаю, отвечая на застывшую тревогу в глубине ее темных глаз молчаливым согласием. Вряд ли я когда-нибудь посмею ей отказать.

Лео сошел с ума. Мало того, что он ставил собственную пьесу с совершенно немыслимой партией музыкального сопровождения, которую приходилось зазубривать, часам просиживая за роялем. Полное отсутствие логики и удобства в пианистическом плане делали ее просто адской мясорубкой для пальцев. А бедному Стенвею приходилось всё это терпеть. Про содержание самой пьесы я вообще молчу. Вдобавок к этому к нему «свыше» снизошел заказ поставить небольшую комедию. В четырех актах. В сопровождении струнного квартета и фортепиано. И готова она должна была быть через месяц, никак не позже. Так что, вместо положенного чтения управленческих книжек и вникания в лекции, я с глубоким отчаянием трудилась на благо каких-то неизвестных мне личностей, которые, скорее всего, этот труд даже не оценят, если вообще обратят внимание на бледного человечка за фортепиано. Пришлось на известное время забыть о приятном музицировании после спектаклей – я только и делала, что раз за разом прореживала бесконечные нотные страницы сопровождения пьес. Только один раз, не удержавшись, и скорее следуя порыву души, чем здравому смыслу, я, забыв обо всем, стала играть ноктюрны Шопена. Они исцеляющим эликсиром проникали в измученное тело, звуки ласкали пуховой нежностью, томили предвкушением радости, превозносили неземную любовь, и моя душа, жадная до этих крох счастья, наконец-то жила в свободном полете, опьяненная подаренными крыльями.

Но я не настолько забыла о реальном мире, чтобы не заметить ее. Она, как и всегда, сидела на самом верху и, опираясь о впередистоящее сиденье, наблюдала за тем, как я играю. Не знаю, кем была эта странная незнакомка, которая периодически приходила в театр – и никогда на спектакли. Всегда заходила после. Как будто знала, что я буду играть, как будто хотела слушать. И мне бы возмутиться такому вопиющему нарушению моего одиночества, да только почему-то девушка не вызывала во мне желания закрыться и уйти. Нет, она как будто была соучастницей творившегося в зале волшебства, как будто чувствовала то же, что и я, дышала вместе с моими руками. Так что я позволила ей нарушить мое интимное уединение с музыкой.

Но только ей, и поэтому, едва я расслышала шаги и увидела тень фигуры, заходящей в зал, я прервалась и ушла, не желая знать, кто еще посмел нарушить мой рукотворный храм. Это слишком важно для меня, чтобы раздаривать тем, кто не поймет.

Пришлось, скрепя сердце, найти время и заняться злополучным рефератом, который висел дамокловым мечем над моей головой и обязательно больно бы меня ударил, посмей я его не сделать.

Миша внезапно сорвался в командировку, огорошив меня этой новостью однажды утром.

– Зин, я улетаю во Францию! – он вытащил небольшой чемоданчик из комнаты.

Я нахмурилась.

– Надолго? И почему так внезапно?

– По работе понадобилось. Не знаю, когда вернусь… там не от меня зависит. А ты смотри мне тут, – брат погрозил мне пальцем, – не буянь, парней не води, тепло одевайся, и вообще будь хорошей девочкой, – Миша щелкнул меня по носу.

– Да мамочка, – отозвалась я, вызывая обаятельную улыбку брата.

– Кстати о маме… Она там отчаянно требует твоего внимания, говорит, что забывает о том, что у нее еще и дочь есть. Зин, ну позвони, а!

Я вяло кивнула. Телефонные разговоры я откровенно не любила.

– Хорошо, – пришлось согласиться под выжидающим взглядом. – Ну что, мне тебе и расписку написать?

– А напишешь? – усмехнулся брат и полез в шкаф за пальто.

– Нет, – сказала я.

– Тогда без вариантов: на слово тебе верю. Но узнаю, что не выполнила, и из Франции достану, – он пригрозил мне кулаком.

– Ты только там осторожнее, ладно? – я взяла шарф и повязала ему на шею, поверх воротника.

– Не боись, Шелест, смерть от переедания круассанов с кофе мне не грозит. Зря я, что ли, тренировался? – улыбнулся он и прижал меня к своей груди. Я крепко обняла Мишу в ответ. – Не скучай, ладно? Я скоро вернусь и привезу тебе французского медвежонка Жан Поля – помнишь, как из мультфильма, который мы смотрели?

– Обещаешь?

– Обещаю!

Мы тепло попрощались, и, когда дверь за Мишей закрылась, я ощутила себя до невозможности одинокой в пустой квартире. Одинокой в целом мире. Не потому, что мне вдруг захотелось человеческого общения или дружеской поддержки, не потому, что захотелось быть не такой самодостаточной в собственно выстроенном уединении, а потому, что захотелось быть понятой. Вот так внезапно захотелось знать, что где-то есть человек, который препарировал Зину Шелест и ее многослойную душу и смог почувствовать и увидеть мир, каким чувствовала и видела его я. И смог принять такую нелюдимую, но наполненную красками девочку. Наверное это странно – тосковать по человеку, которого не существует, которого не встречала и вряд ли когда-нибудь встречу. Но я тосковала.

***

– Уль, что-то случилось? – спросила я подругу, встретив ее возле кабинета. Я наконец-то сдала реферат и выслушала очередную нудную лекцию про культуру поведения и нерадивых студентов. Едва ли я почувствовала от этого радость – в последние дни меня вообще очень мало что радовало. Очень хотелось спать, а еще что-то зудило в голове и горле, и отчаянно ныло в желудке.

– Нет, с чего ты взяла? – отозвалась непривычно хмурая девушка. Она сегодня собрала свои длинные каштановые волосы во французскую косу, открывая лицо, которое могло поучаствовать с моим в соревновании «мисс аристократическая бледность».

– Выглядишь неважно.

– Фигня! Не выспалась, читала дурацкий менеджмент до полуночи, потом еще соседи давай ругаться. Вот скажи мне, Зин, ты бы стала орать на мужа за то, что он тюбик от пасты не закрывает?

– Ну нет, наверное.

– А за то, что он носит носки разного цвета?

– Да какая разница?

– Вооот! И я тоже так думаю! Поэтому вчера всё высказала этой тетке за стеной! Пускай эта злая женщина на своей шкуре почувствует, что такое пилить человека по пустякам! – подруга как-то отчаянно всхлипнула.

– Уль…

– Да всё нормально, Зин! Чего так странно смотришь? Говорю же, не выспалась…

– Да? Тогда почему у тебя только один глаз накрашен?

Подруга застыла, обмозговывая неожиданную информацию.

– Чтооо? – взвизгнула девушка и полезла в сумку за зеркалом, – Ну, русская матрешка! Ну, Королев, я тебе припомню это еще! – и, ничего не объясняя, сорвалась с места и побежала в сторону туалета. Почему-то мне показалось, что на пары подруга сегодня больше не пойдет. Впрочем, едва я сделала шаг, как ощутила сильное головокружение и оперлась рукой на стену, закрыв глаза и стараясь успокоиться. Мир превратился в красочную карусель, и едва ли я понимала, что кто-то рядом зовет меня по имени, а потом и вовсе подхватывает мое внезапно обмякшее тело на руки. Но на краткий миг, перед тем, как окончательно потерять стремительно уносящуюся нить реальности, я ощутила небывалую легкость и спокойствие, от того, что сильные руки не дают мне упасть, а чей-то приятный запах щекочет ноздри. Мне было комфортно в чужих руках, а такого с Зиной Шелест еще не случалось.

За наш столик в столовой изящно приземляется Елисеева и начинает что-то радостно щебетать. Очень вовремя, потому что друзья сегодня непривычно задумчивы – Королев, видимо, поссорился с новой девушкой, а вот по какой причине серьезен весельчак Пашка, я не знаю. Я же, как всегда, молчалив. Равнодушно отмечаю, что смотрит Алена исключительно на меня. Уже подумываю о том, чтобы ответить на ее томные взгляды, полные обожания, взаимностью и уделить ей ночь. Или две. Вряд ли она сильно отличается от остальных, поэтому на большее я не решусь из-за большой вероятности умереть со скуки. Внезапно яростным ураганом в нашу сторону несет Тулину, и я вижу, как расширяются от страха зрачки Димки. Забавно наблюдать, как глупо ведет себя друг, вступивший в отношения. Что ж, сам виноват. Я улыбаюсь уголком губ.