– Что, не гожусь в роли принца?

– Ты чертов Кай, – слабо улыбнулась Соня, – Но это только кличка, на деле самая натуральная фея-крестная.

– Ну блин, – усмехнулся я, – А так хотелось.

– Принцы к чертям перевелись, видимо, драконы все-таки победили.

– Сонь, всё будет хорошо, – я посмотрел на осунувшееся лицо подруги. Я ничего не мог сделать с болью, сковывающей ее фигуру, – Когда-нибудь всё будет хорошо.

Наверное, нам обоим была нужна эта ложь, чтобы хоть как-то держаться. Если бы что-то случилось с Зоей, подруга этого бы не пережила, а мне было бы невыносимо смотреть, как ломается самый сильный человек в моем окружении. Потому что это по-настоящему страшно.

Когда я узнал, что сводная сестра Мармеладовой наркозависима, я был шокирован, и даже подумал, что Соня шутит в одной ей присущей манере, способной перемешивать в злой иронии вещи, над которыми шутить нельзя. Но всё оказалось правдой, и эта правда медленно убивала безмерно любящую свою неродную сестру Соню. Больших трудов стоило скрывать то от матери Мармеладовой, которая даже если и относилась к приемной дочери лучше, чем к собственной, всё таки едва ли смогла бы это принять. Поэтому Мармеладовой пришлось довериться старому другу, когда однажды, придя домой, она обнаружила, что Зое срочно нужна помощь. Мы нашли частную клинику, где она пролечилась два года, после чего ее отпустили, уповая на то, что она не сорвется.

Но бывших наркоманов не бывает. Поэтому всё чаще и чаще до меня долетали звонки с просьбами о помощи. Всё страшнее становилась туча, стягивающая на Соню бесконечные проливные дожди. Эта девушка не просила о большем, чем сейчас, не жаловалась и со всем справлялась сама, но я предчувствовал беду, которая преследовала Мармеладову и боялся за нее.

Городская местность сменилась темной трассой, извивающейся среди деревьев и кустов, я задумался о своем и перестал обращать внимание на музыку, негромко сопровождающую наш путь. И не сразу понял, почему оживилась Мармеладова, до этого то горестно глядевшая в окно, то принимающаяся тоскливо подпевать грустным мелодиям, то оборачивающаяся к Зое, чтобы погладить ее светлую голову и подержать за руку.

– Ммм, Рахманинов, так его люблю, – мечтательно протянула девушка и принялась с наслаждением качать головой, – Какая красивая прелюдия, спокойная, светлая, и потрясающе глубокая, прямо представляю почти зашедшее солнце и бесконечный поток серых вод… Аааа, Северский, какого черта, Рахманинов, Северский, Рахманинов! – она затрясла мою руку, и я удивленно на нее посмотрел.

– Двинулась, Мармеладова?

– Я? Север, подлый айсберг, это ты мне скажи, почему я обо всем узнаю последняя? Потому что, если мне не послышалось, а мне не послышалось, то у тебя в машине сейчас играет Рахманинов. У тебя. Рахманинов, – она гневно тыкала в меня указательным пальцем, и грозно надвигалась. Я с усмешкой отвернулся к дороге.

– Сгинь.

– Нет, ну посмотрите на него! – она обхватила мою шею руками и уткнулась лбом в плечо, – Ты украл мою любовь, а теперь делаешь вид, что страус и вообще не при делах! Это ж как оно должно было торкнуть, чтобы ты начал слушать Рахманинова, а? Я тебя к стенке приперла, не отвертишься, выкладывай, будь лаской, я хищник добрый, сразу есть не буду, для начала покусаю! А я еще думаю, чего Ромашко так витиевато мне про тебя и Зину изъясняется, хотела его мордой в суп за недоговорки ткнуть, но пожалела рыжего юродивого, а теперь вижу, что зря, и тебя сейчас кое-куда впечатаю, если правду не скажешь!

– Угомонись, Сонь, сейчас разобьемся к чертям.

– Неправильный ответ! Холодно, двигаемся дальше.

– Она мне нравится, довольна?

– Холодно, холодно, Северский, мне наш историк лапочка тоже нравится, но это не значит, что у меня теперь дома карта великого переселения висит и генеалогическое древо русских князей на двери туалета примостилось вместо фотоколлажа с горячими аргентинскими мачо!

– Чего тебе надо?

– Услышать, что ты влип, что ты чертов придурок, который теперь будет оберегать и заботиться, что соблюдаешь целибат, что засыпаешься и просыпаешься с мыслями о ней, что мир съехал с катушек и не будет прежним, что Тихомирова-Беллучи и прочие известные личности не при делах и вообще меркнут и бледнеют, потому что кто-то архиважный появился в твоей жизни! Потому что иначе я тебя к ней и на пушечный выстрел не подпущу, так и знай, Север!

– Мармеладова?

– Что?

– Что у тебя с Пашей?

Соня закусила губы, насупилась и, наконец, отлипла от меня. Она виновато поглядывала на свои сомкнутые ладони и, вероятно, вспоминала, в какой момент прокололась.

– Нелюбовь. Ну серьезно, я рыжих вообще не люблю, а самоуверенных бабников и подавно. Рыжих на костер, рыжие все ведьмы!

– И супом их не кормишь?

– Ни разу. В суп его бросить и косточки обглодать! Блин, свалился же на голову.., – пробурчала она, непонятно только, имея в виду меня, или Ромашко, который, как оказалось, не так уж и далеко ушел от меня в плане развития неожиданных отношений.

– Рассказала ему? – я повел головой в сторону Зои.

– Шутишь, он и так считает меня чокнутой, прикинь, с какой скоростью будут сверкать его пятки, если я его приведу познакомить с родственниками? Вот моя мама, знакомься, она меня ненавидит, потому что считает, что из-за меня ее бросил первый муж; а это моя сестра, она милая и добрая девочка, только чуть-чуть сидит на герыче; но это еще ничего, это я еще про своего отца не рассказывала…

– Раз одной тебя хватило, чтобы он не убежал, значит, всё остальное неважно, – перебил я подругу. Мы въезжали в частную территорию, покрытую картой огней, точно опустившимися с неба звездами. Впереди маячила аллея, заканчивающаяся у здания, возле входа которого в ожидании переговаривались санитары. Их беззаботный смех казался чужеземцем в этих местах, но по сути представлял собой естественную реакцию людей, привыкших видеть самые отвратительные стороны жизни.

– Да мне всё равно. Я уже давно расставила приоритеты в жизни и решила, что для меня важнее всего, и чем я готова для этого пожертвовать. В этом счастье, – она мельком глянула на Зою и вылезла из машины, чтобы перекинуться парой слов со знакомыми ребятами. Я тоже вылез и открыл заднюю дверь, наблюдая, как безвольная Зоя опускается на чужие руки и исчезает в пасти высокого каменного здания, застывшего вечным кошмаром посреди ночи. Соня подошла ко мне и положила руку на плечо.

– Спасибо, Север, дальше я сама. Потусуюсь здесь до утра, а потом меня увезут, я уже договорилась, – она грустно улыбнулась и похлопала меня по спине.

– Я могу подождать, – я заглянул в темные глаза, – Не стоить оставаться здесь в одиночестве.

– Да разве я одна? Тут целая банда ночных стражников, которые почти семья мне, щас включим какие-нибудь «Челюсти» и будем делать вид, что нам не страшно ходить в туалет по одному. Езжай. Я чертей не боюсь, а сама ведьма, а ведьмы вообще бесстрашные, так что ты не переживай я со всем справлюсь, езжай Северский, не заставляй меня чувствовать меня виноватой! – она сделала шаг назад.

– Мармеладова…

– Ставлю свою суперсилу, что ты влюбился, – помахала она мне рукой.

– …Подумай о себе, – улыбнулся я и проводил взглядом спортивную собранную фигурку, стремительно несущуюся к собственной точке счастья, которая одновременно была ее личной бедой, день за днем подтачивающей силы девушки.

Чтобы там ни происходило у них с Пашей, я надеялся, что это заставит Мармеладову выйти из клетки, а заодно утащить вслед за собой парня с веселой улыбкой и грустными глазами.

Дорога домой тянулась лентой тяжелых мыслей и сопутствующими им тревогой и беспокойством. Я думал о Соне, ее нелегкой любви к сводной сестре, оборачивающейся бременем для обеих. Думал об их интрижке с Ромашко и едва ли верил в ее продолжение, но надеялся, что их чувства окажутся сильнее их самих, потому что едва ли маленькая искра способна удержать рядом две сильных личности, каждая из которых ведет борьбу с собственными демонами. Думал о том вопросе, который застыл в голосе Мармеладовой, когда дело зашло до моих отношений с Шелест.