Пришлось заставить себя подняться и направиться разведывать незнакомую территорию. Дверь приоткрылась бесшумно, но до слуха сразу донеслись голоса – мягкий, девичий и грубый мужской. Я подумала и решила пойти к их источникам, разумно рассудив, что хозяевам необходимо узнать о моем пробуждении, а потом уже вместе решить, как транспортировать меня домой… Однако картина, открывшаяся мне, заставила позабыть о проблемах в собственном лице и удивленно воззреть на хорошо знакомую мне пару, от силы с натяжкой реальную, потому что иначе, чем абсурдом, такой поворот не назовешь. Наверное, Зина Шелест сошла с ума и оказалась минимум в психбольнице, раз такое мерещится. Я даже забыла покашлять или хмыкнуть, чтобы заявить о своем появлении, так удивилась.

В просторной гостиной, современной, голубо-серой, я бы сказала по-утреннему свежей, но отчетливо необжитой, на белом диване сидела сама Эльвира Тихомирова и разговаривала с развалившимся в расслабленной позе на кресле рядом Маратом Северским.

– Марат, мы уже второй год встречаемся… Но ты даже ни разу не предложил мне остаться!

– Мы не встречаемся.

– Пусть так… Но всё же, неужели я не заслуживаю элементарного внимания? Хотя бы кофе мне предложил.

– Тихомирова, не я тебя сюда звал.

– Не звал, – опускает голову девушка, ее голос подрагивает. – Но неужели от того, что я каждый раз возвращаюсь тебе не ясно, как я к тебе отношусь? И поэтому стараюсь тебя понимать, пристраиваюсь к твоей скупости на проявление внимания, терплю равнодушие…

– Зачем?

– Что? – поднимает на него глаза девушка.

– Зачем терпишь? – лениво произносит парень и тянется к пульту.

– Ты знаешь, – удрученно произносит она, – ты жесток, Северский.

– А ты теперь невеста сына Демидова, – кидает на нее острый взгляд.

Эльвира замялась, видимо, не ожидала, что парень уже в курсе.

– Пустой фарс. К тому же ты тоже не мной одной живешь, так что не смей меня попрекать! Если бы ты хоть раз дал мне надежду, то я бы…

– Не стала спать с богатым сынком за деньги? – мрачно усмехается парень. – К тому же… я и не думал тебя попрекать. Мне все равно. Я не давал обещаний хранить целибат по отношению к тебе. Но это, видимо, не настолько тебя не устраивает, раз ты приходишь удовлетворять свои желания сюда. Что, он так плох?

На этих словах я снова чуть не грохнулась в обморок и оперлась рукой на стену. Вот чего я меньше всего ожидала, так это того, что двое не самых приятных, как по мне, личностей буду обсуждать моего бывшего парня, а я окажусь нечаянным слушателем при этом. И насколько бы сильным не было теперь мое отвращение к его поступку, то, что я слышала, было противно и мерзко. Разве так можно поступать? Разве «фарс» стоит настоящих чувств? Разве спать с чужой девушкой не то же самое, что носить чужое нижнее белье? Разве приходить к парню раз за разом, унизительно вынося его пренебрежительное отношение, натыкаясь на стену равнодушия, теряя гордость, но цепляясь за призрачную надежду услышать намек на продолжение, это не значит обречь себя на вечную зависимость, пренебрегая собственным достоинством, ломающимся под его кривой усмешкой? Нет, я точно не судья чужих поступков, но что я забыла здесь, перед удивленными взглядами взволнованно подскочившей Тихомировой и замершего с пультом в руках Северского? Что меня может связывать с людьми, которых мне не понять? Которых я не хочу понимать?

– Ты!? – шипит Эльвира, глядя на меня. – Что ты здесь делаешь? Что она здесь делает? – голос ее наполнен неподдельным гневом. Северский кладет пульт на место и изучает меня взглядом. Потом кидает коротко и сухое Эльвире:

– Тебе пора.

– Марат, но…

– Уходи.

Делает шаг в сторону выхода, но останавливается и смотрит мне в глаза.

– Вот, значит, как ты решила мне отомстить?! Шелест, не знаю, на что ты рассчитываешь, но не думай, что здесь к таким как ты отнесутся по-особенному. Ты уйдешь, как все они, – шипит она мне в лицо. Я молчу, Марат тоже. – А я буду ждать! И только попробуй рассказать ему… Я тебя уничтожу, и никто не вспомнит про бледную тихушницу! – ее слова полны яда и горечи. Скорее всего, ей гораздо больнее, чем мне, но, в любом случае, я вздрагиваю, когда она проходит мимо. Я прикрываю глаза и в приступе слабости облокачиваюсь на стену. Хочется верить, что это просто дурной сон, донельзя реалистичный, но всё же сон. Что это не я стою в гостиной Марата Северского, не я слышу, как захлопывается дверь за девушкой, которая меня ненавидит, не я оседаю под внимательным хмурым взглядом морозных светло-зеленых глаз. Я смотрю на него и понимаю, что не ошиблась тогда – его лицо ковал кто-то слишком искусный и непозволительно щедрый, как по мне. Его не портит даже длинный шрам на скуле, чуть ниже глаза, который я подмечаю, потому что парень нагибается ко мне очень близко, хватает за руку, а потом и вовсе ведет к дивану, на который я с облегчением падаю. Его руки грубые, движения резкие, но я понимаю, что он осторожен; вряд ли поломанные хрупкие кости сократят его страдания в лице меня.

– Я тоже, пожалуй, пойду, – говорю я, пока он сверлит меня глазами с высоты своего роста. – Спасибо, ты мне очень помог, – неожиданно, да, но все же стоит благодарности. Оценит, или нет, неважно, просто пусть знает, что мне не все равно. – Не хочу тебя больше тяготить.

Порываюсь встать. Меня резко опускают на место мужские руки, легшие на плечи. Он нагибается ко мне, так и не убрав их, и мне приходится откинуться, чтобы не находиться так близко к его лицу. Не знаю, что он задумал, но мне это не нравится.

– Шелест, ты уже отяготила меня ровно настолько, чтобы не позволить ограничиться одним "спасибо".

Что? На что он намекает?

– Я не просила тебя мне помогать, Северский! – сердито цежу я.

– По-твоему мне нужно было оставить твое тело лежать на холодном полу коридора? Вот как ты обо мне думаешь?

Не думаю. Я совсем о тебе не думаю.

– Я не это имела в виду,… просто неожиданность последующих событий слегка поражает меня.

– Объясни, Шелест, – он наконец-то отлипает от меня, и я чувствую себя увереннее. Насколько это вообще возможно под его холодным взглядом.

– Зачем я здесь? Почему не попросил Улю отвезти меня домой? Насколько я помню, мы не в таких отношениях, чтобы спокойно ходить друг к другу в гости, не говоря уже о том, что я проснулась в твоей кровати.

– Верно. Но ты здесь и не похоже, что я этому очень рад. Так что давай, напряги мозг, и ты сама прекрасно додумаешь ответ на свой вопрос.

Ульяна с одним накрашенным глазом. Ульяна убегающая прочь. Неужели… Нелепая, случайная, безжалостная совокупность событий привела меня в квартиру Северского, который оказался, если уж на то пошло, не так уж и жесток, раз не оставил бездыханную меня спать в университетском медпункте.

– Дошло, Шелест? Ну как, всё еще хочешь списать мой порыв на неожиданное желание затащить тебя в свой дом? – хмыкает он, а потом хмурится. Мой желудок утробно урчит, громко требуя, чтобы его немедленно покормили. – Пошли, – говорит и направляется в сторону еще одной двери.

Он серьезно? До невозможности странный парень – сам же сказал, что не рад меня видеть, но теперь собирается накормить меня, если я правильно понимаю его действия. И ведь не нравлюсь ему – сразу видно, и ему ничего не стоит выставить меня за дверь. Он сделал, что мог, – я очнулась, могу более менее адекватно мыслить и добраться без приключений до дома, если, конечно, вызвать такси. Так почему же продолжает упорствовать в своей помощи?

И что-то мне подсказывает, что мне придется последовать за ним.

Кухня небольшая, как и вся квартира отличается преобладанием белого, серого и голубого, и отчетливым духом минимализма, видимо излюбленного стиля хозяина. На столике в углу приютилась кофемашина, рядом с ней дверь на большой застекленный балкон. Северский стоит у керамической плиты и опускает на сковороду небольшой кусочек масла.

– Омлет или глазунья?