– У тебя есть сестра?

– Да. Не родная, сводная. Но как родная! Моя мама повторно женилась, и я перестала быть единственным ребенком в семье. Я в нее сразу влюбилась! В мою Зою, – крапинки интонаций рябили грустью и радостью. Лучики счастья утыкались во тьму – таким тоном вспоминают давно умершего родственника, а потом украдкой вытирают слезу. Но судя по всему, Сонина сестра была жива и здорова, так что здесь было что-то другое, – А вообще интересно нам с Севером повезло на тебя единовременно наткнуться! Кстати, он о тебе теперь тоже заботиться будет, потому что… потому что не может по-другому, – она споткнулась, и я поняла, что девушка хотела сказать что-то другое. Не спросила, предпочла довольствоваться услышанной версией.

Соня увлекла меня. Энергией, прямотой, непосредственностью, кручеными волосами, манкими родинками, живыми глазами. Каждая эмоция отражалась спектром красок на ее лице, а улыбка преображала ее, превращая в роковую беду. Она напоминала мне высокую хрустальную вазу со спелыми фруктами и ягодами – сладкая, красочная, многогранная. Она была моей полной противоположностью, но почему-то мне было с ней комфортно. За исключением неясного чувства, заставлявшего с завистью смотреть, как радостно пружинят ее кудряшки, и скалится вишневый рот, как открыто она выражает свои чувства и может спокойно перенести присутствие незнакомки в доме ее парня, ни разу не мигнув вспышкой ревности.

Потому что такие девушки вне конкуренции.

Мы обе это понимали.

Звякнул дверной колокольчик. Я сидела спиной ко входу, поэтому лишь по Сониному заинтересованному взгляду поняла, что в шоколадницу вошел кто-то очень занимательный.

Обернулась и замерла, не веря глазам.

Прямо за моей спиной стоял Вася и виновато смотрел на меня из-под опущенных ресниц.

– Хей, гайз, – нагнулся к нам с Ромашко Королев, до этого залипавший в телефон, развалившись на заднем сиденье машины. – Хэлп ми, плииз! Иначе скоро будете ходить ко мне на могилку с цветами. Если, конечно, будет куда ходить, в чем я сильно сомневаюсь…

– Я бы, конечно, спросил, кому набить морду за покушение на твою жизнь, – усмехнулся Паша, – но догадываюсь, что потом кто-то набьет морду мне!

– И это будет не Королев, – поддакнул я.

– Не женщина – фурия! – в притворном ужасе восхитился Ромашко. – Это же, как оно там… «и в горящую избу войдет и коня на скаку остановит»… Рили, Дим, где ты ее откопал? Я тоже такую хочу!

– Хорош стебаться! – уныло простонал Королев, утыкаясь лбом в спинку переднего сиденья. – У нее день рождения на носу, а я даже приблизительно не знаю, что дарить. Фак!

– Димон, я не пойму че ты паришься? – повернулся к нему Паша. – Купил веник, натянул счастливые трусы и вперед, дарить радость и счастье! Только осторожно, главное, чтобы счастье не порвалось и не имело продолжения… месяцев эдак через девять!

Я хмыкнул.

– Зато на свадьбе погуляем. А, Димон, как идея?

– Идите вы… Я элементарно с подарком определиться не могу, а прикиньте что будет, когда дети и семья?! Нафиг-нафиг!

– Будешь паломничать к всезнающему гуру Гуглу, – мудро изрек Ромашко. – Окей, как научиться спасть под непрекращающиеся крики? Какой прок в детях, если никакого? Или – как притвориться плохим родителем, чтобы теща наконец-то забрала ребенка к себе на воспитание?

– Что-то мне подсказывает, что из тебя выйдет так себе папочка, – заметил я.

– Ну это смотря на то, какой смысл ты вкладываешь в эти слова. Я могу быть и хорошим папочкой и плохим. И очень плохим папочкой! – многозначительно поднял брови он, и мы засмеялись. – Ну правда, Дим, чем просто букет плох?

– Да разве это подарок? Так, дополнение…

– Дополнение? – возмутился Ромашко и обвиняюще тыкнул пальцем в стоявший неподалеку небольшой ларек с цветами. – Ты вообще цены видел на цветы? На это дополнение никаких почек не хватит, ни две ни десять! Разорение!

– Или жмотство, – подколол я друга.

– Кто бы молчал – ты, Север, когда в последний раз цветы дарил? Не помнишь? То-то! А я парень романтичный, любвеобильный, так что в курсе что по чем, да почему!

– Паш, вот именно, с твоим дохрена баб, ты должен уже понять, что одними цветочками я не отделаюсь! И бессмысленную фигню тоже дарить не хочу – это от однодневок твоих можно безделушкой отделаться, а тут что-то хотя бы отдаленно смахивающее на продуманность должно быть.

– Не знаю, спроси у нее прямо, что она хочет. И тебе минус лишняя головная боль, и она всем довольна.

– Нее, так неинтересно, я хочу сюрпрайз устроить… Север, – внезапно обратился Королев ко мне, и я с интересом глянул на него, – ты же с ее подругой общаешься, как ее там… Зина, вспомнил! Будь другом, спроси у девочки, что Уля любит. Ток чтобы она ей не растрепалась потом!

– С чего ты взял, что у нас с ней такие хорошие отношения, чтобы она мне что-то рассказывала?

– Ой брось, а то не видно, как ты на нее пялишься! По мне так все ясно!

– Да ладно, – иронично протянул я, удивляясь тому, что кому-то уже понятно то, что не до конца осознал я сам, – темного меня просветишь?

– Не хочешь, не говори, дело твое, – сразу свернул тему Королев, поняв, что я не намерен откровенничать, – но про Ульяну спроси. Выручай!

– Только из большой любви к тебе, – дернул я уголками губ.

– Фу таким быть, Север! – отодвинулся Ромашко и изобразил рвотные порывы, а потом перестал выделываться и настороженно посмотрел в окно. – А вот и делегация пожаловала.

– Выдвигаемся, – кинул я, тоже обратив внимание на знакомые фигуры, только что вылезшие из припаркованной неподалеку тачки и двигающиеся по направлению к кафе, в котором у нас было назначено "свидание".

Брату Шелест я позвонил в тот же вечер, чтобы договориться о встрече – хотелось доходчиво, раз и навсегда донести до дорвавшегося наглого типа и приблудившегося к нему француза, что никто здесь не собирается с ними считаться и посоветовать им валить туда, откуда появились и больше не рыпаться. В какой-то степени мне было любопытно – если моя догадка была верна, то Миша Шелест откуда-то узнал частную информацию о моей жизни. И нужно было узнать, насколько глубок слив, и какой величины пробка нужна, чтобы заткнуть кому-то рот. Судя по тому, как борзо вел себя этот парень, он ходил под кем-то крупным, и едва ли это был сам Демидов. Что до его сына, то хоть он и появился сегодня вместе с Шелест и Дюпоном, слегка меня удивив, то едва ли можно было считать его кем-то настолько важным, чтобы провернуть такое дельце. Он не его папочка, и все это прекрасно понимали. Также вставал вопрос с Владленским, который по неожиданному или не очень стечению обстоятельств оказался в больнице, – пришел бы он сегодня, если бы не авария, и какова роль режиссера непопулярного театра в этих грязных играх?

В любом случае, нужно было осторожно прощупать почву и понять, кто реально представляет угрозу, а кто, как француз, просто пал жертвой чужих планов.

Идея взять с собой парней не восходила к желанию устроить примитивный мордобой, – просто я понимал, что если что, то навыки Ромашко будут как нельзя кстати, но надеялся обойтись без крови. Как любила мудро говаривать Мармеладова, лучше взять с собой биту, чем не взять. И я был склонен с ней согласиться.

Мы вошли в кафе и двинулись следом за компанией, устроившейся в дальнем угловом столике – кабинке, предусмотрительно закрывавшем от любопытных глаз обзор на происходящее внутри.

В друзьях не осталось ни грамма шутливости, Паша и Дима подобрались и посерьезнели, внимательно разглядывая незнакомых им личностей и следя за моей реакцией, а Ромашко даже пренебрег возможностью пофлиртовать с симпатичной официанткой, чересчур короткое и обтягивающее рабочее платьице которой наводило на мысль о озабоченном работодателе-извращенце.

Дюпон со своими светлыми ланьими глазами изрядно меня раздражал, смотрясь откровенно смешно с неприкрытым обожанием в них и по-детски наивным восторгом, видимо вызванным новизной впечатлений. С трудом верилось, что этот кудрявый херувим с конфетным взглядом мог быть настолько крутым, как о нем говорили. Проще было поверить во всеобщее помешательство.