Всё это промелькнуло как вихрь, утонуло в череде коротких, душевных поздравлений, а потом забылось, когда Северский, после того, как настырный Ромашко умудрился впихнуть в каждого из нас по бокалу алкоголя, отвёл меня в сторону, загадочно блестя глазами.

– Ты даже не сказала мне, – обвиняюще сощурил он глаза, и пряча что-то за спиной. Я закатила глаза.

– Я сама думать про это забыла, – и виновато улыбнулась, глядя, как он качает головой от недовольства.

– Хорошо, что я достаточно беспринципен, чтобы без спросу лезть в твои вещи. Я запомнил эту дату очень хорошо, хотя она и была украшена чем-то пошлым и розовым, – я вспомнила милую глупую открытку, подаренную мне Васей.

– Давно это было.

– Держи. Твой брат просил передать.

Я наконец-то получила своего французского медведя, которого Миша зажлобил мне ещё с первого раза, а в придачу к нему маленькую коробочку, с милым бантиком бордового цвета.

Внутри лежала пара маленьких серёжек – скрипичный и басовый ключи.

– Спасибо! – восхитилась я, а потом засмеялась, – У меня даже уши не проколоты!

К несчастью, эту реплику услышал повеселевший ещё больше Паша и с криком «Так что же ты молчала!» достал откуда-то огромную надувную булаву, которой в итоге сам же и получил по голове, от потрясающе владеющего собой Марата.

Я, задумавшись об открытке, вспомнила про Васю.

Мы больше с ним не общались. Кажется, он окончательно уверился в том, что ему меня не вернуть, когда я так и не пришла к нему, хотя и обещала. На его звонок ответил Северский, который никак не прокомментировал мою жертвенность. Он ненадолго отошёл, чтобы поговорить с парнем, а после этого Вася мне больше не звонил. Наверное, всем от этого стало лучше.

На самом деле, я так и не научилась без удивления смотреть на обновлённую версию собственной жизни. Я чувствовала себя настолько счастливой, настоящей, почти сказочной принцессой, что хотелось нажать на кнопку «стоп», чтобы это никогда не заканчивалось. Всё казалось спланированным кем-то очень заботливым до моей жизни. Даже кольцо, которое, как оказалось, попросту выпало из кофты матери Северского, которую та когда-то случайно одолжила мне, играло на стороне счастливого случая. Судьба уверенно привлекала в мою жизнь то, на что бы я, в привычных условиях, посмотрела с опаской и, скорее всего, просто проигнорировала бы. Но, на самом деле, ради такого стоило пожертвовать своим одиночеством, которое лишь выиграло и наполнилось новыми звуками, которое заставляло меня замирать и, игнорируя всё вокруг, через всю комнату смотреть в глаза родному человеку, понимать его, почти как себя, и знать, что всё, что между нами произошло или происходит, в конечном итоге неминуемо сводится к неизменному искреннему «люблю».

Конец