Это снова соответствует более ранним заявлениям Генриха, который предполагал, что англо-французский мир поможет положить конец папскому расколу и облегчить крестовые походы.
В "Gesta" говорится, что вызов на поединок дофину принесли герольд Гиени (Уильям Брюгге[533], которому предстояло стать первым гербовым королем ордена Подвязки) и Рауль де Гокур, возглавлявший оборону Арфлера. Рассказ хрониста дословно воспроизводит формулировку вызова, что позволяет предположить, что он видел или слышал оригинальный текст. Например, в обоих случаях отмечается необходимость проведения совещания Карла VI, Генриха и дофина для согласования условий проведения поединка. Хронист добавляет два важных аспекта. Во-первых, хотя вызов не содержал ультиматума, "Gesta" заставляет Генриха сказать дофину, что он уже ждал его в своем городе Арфлере и будет ожидать ответа в течение восьми дней. Во-вторых, в "Gesta" поединок рассматривается как альтернатива другому решению, а именно: в течение восьми дней дофин, движимый состраданием к пролитию человеческой крови, "может заставить уступить ему [Генриху] права на корону Франции без дальнейших военных действий и заключить с ним мир". Неудивительно, что дофин не ответил, но Генрих подождал в Арфлере примерно до 6–8 октября, что позволило ему выдержать восьмидневный срок, а также время для доставки послания дофину. Это была полезная передышка и возможность подумать, пока Генрих планировал следующий этап кампании. Вскоре мы рассмотрим, почему он решил двигаться на север к Кале, но сначала мы должны рассмотреть его вызов дофину.
Вызов на личный поединок не был распространен в этот период. Более обычным, хотя и не слишком распространенным, была групповая схватка. Во время шотландской кампании 1400 года герцог Ротсей предложил Генриху IV, во избежании пролития христианской крови, провести схватку между 100–300 избранными воинами.[534] Генрих знал, что дофин не примет вызов и даже не ответит. Поэтому все преимущества были на стороне Генриха. Поскольку английскому и французскому посланнику было поручено вместе доставить вызов дофину, не было никакой возможности, чтобы он не был доставлен и обнародован при французском королевском дворе. Дофин не мог официально отказаться от вызова, опасаясь потерять лицо. Поэтому единственным вариантом для него было не ответить, но даже это было победой Генриха, поскольку означало отказ от борьбы, за себя и за свой народ. Если в начале года дофин послал Генриху теннисные мячи и оскорбительное послание, то этот вызов был ответом Генриха. Мы должны отбросить мысль о том, что Генрих предложил личный поединок, потому что дофин имел репутацию не воинственного человека. Людовику было всего восемнадцать лет, но два предыдущих лета он провел в походах. После его смерти 18 декабря 1415 года Николас де Байе, секретарь Парижского парламента, говорил о нем как о толстом и не очень ловком человеке.[535] Он также отметил, что "в последнее время" дофин стал ложиться спать по ночам и спать днем, и что он тратил деньги на изысканную одежду и свою часовню. Историки ошибочно считают, что это означает, что он развратничал, но комментарии де Байе соответствуют стандартной манере критики двора в период финансовых трудностей всего государства, а также могут относиться к болезни дофина, которая привела к его преждевременной смерти. Байе также говорит, что принц был "красив чертами лица" и что ему нравилась органная музыка. Дофин Людовик, несмотря на свою молодость, много работал, чтобы установить мир между бургундскими и "арманьякскими" сеньорами и сформировать вокруг себя свою партию приверженцев. Пьер Фенин[536] говорит о нем, что "он искренне желал сохранить свой народ в мире".[537] Поскольку дофин умер через несколько месяцев после Азенкура, вероятно, что у него уже были проблемы со здоровьем. Но тогда Жан Фузорис получил от Куртене информацию о том, что Генрих V страдал от той же болезни, что и он сам, был толстым и жаловался на слабость, особенно при подъеме.[538]
Есть еще один момент, который следует отметить в связи с этим вызовом. Предложение о том, что Карл VI должен остаться пожизненным королем даже в случае победы Генриха, как раз и было согласовано в договоре Труа 1420 года. Есть свидетельства того, что Генрих стоял за этой частью договора. Интригует мысль о том, что, возможно, эта идея возникла у него уже в 1415 году. Этот жест также раскрывает важный элемент религиозного представления Генриха о королевской власти, а именно неуместность низложения помазанного короля. В вызове дофину конкретно говорится о Карле как о "священной персоне", то есть о человеке, который был отмечен актом помазания. Аналогичные опасения могли лежать в основе перезахоронения Генрихом Ричарда II в Вестминстерском аббатстве вскоре после его собственного восшествия на престол. Однако, если в 1420 году Генрих имел все шансы стать наследником Франции по договору, благодаря союзу с герцогом Филиппом Бургундским после убийства отца последнего в сентябре 1419 года, то реальность его притязаний на французское наследство в 1415 году была крайне низкой.
Вызов, а вместе с ним и идея о том, что победитель станет наследником короля Франции, были лишь показухой. В действительности, ни один принц не позволил бы себе поставить судьбу государства на неопределенный исход поединка, и его результат не мог быть юридически обязательным для Карла VI. Вызов был уловкой, которая позволила Генриху сохранить дипломатическое и военное преимущество после падения Арфлера. вызов на поединок был преднамеренным оскорблением французов и, в частности, дофина. Генрих предполагал, что если французы дадут сражение, их возглавит дофин. Если его изобразить боящимся встретиться с Генрихом в одиночном бою, то его авторитет как полководца будет подорван в глазах войск самого Генриха. В этот момент необходимо было укрепить уверенность армии в своем короле, поскольку поход через вражескую территорию был неизбежен. Есть свидетельства того, что Генрих столкнулся с дезертирством войск в этот момент. В "Liber Metricus" говорится, что многие тайно сбежали, к неудовольствию короля.[539] Более того, в армии Генриха были и те, кто советовал отказаться от кампании. По истечении восьми дней не было получено никакого ответа, не вернулся ни герольд, ни какой-либо другой посланец. "Gesta" связывает это непосредственно с решением короля отправиться в поход. Мы можем принять это как убедительное доказательство того, что король проинформировал свою армию об отправке вызова и отсутствии ответа.
Если верно, что де Гокур был послан с вызовом на поединок, мы видим ту же королевскую тактику. Гокуру пришлось бы объяснять, почему он был вынужден сдать Арфлер, а французскому двору напомнили бы о его собственной неспособности ответить на английскую агрессию. Тем самым англичане оказались бы еще сильнее. Но действительно ли де Гокур обратился к французскому двору в этот момент, точно неизвестно. У нас есть заявление, сделанное им в более позднем споре с Луи д'Эстутевилем.[540] В нем он не упоминает, что его отправили с герольдом Гиени к дофину, но он подтверждает, что Генрих разрешил ему и еще примерно 260 человек покинуть город на том основании, что "многие из нас были очень больны". Условием было то, что они должны были предстать перед королем в Кале на праздник Святого Мартина, 11 ноября. Это может быть воспринято как подтверждение того, что Генрих уже решил идти в Кале, и что он рассчитывал быть там к этой дате. Однако в "Gesta" говорится, что де Гокур и его соратники должны были сдаться в Кале королю или его лейтенанту или специально назначенному заместителю. В "le Héraut Berry". говорится, что они должны были сделать это только в том случае, если король не вступит в бой до того, как он достигнет Кале, но нет уверенности, что это входило в условия их освобождения.
