Куча экскрементов, такая огромная, что её можно назвать айсбергом из дерьма, заполняет комнату, а в её центре, высунув голову из пика, находится Хейли. Её лицо чистое, но остальная часть её тела полностью погружена в дерьмо, поддерживая её.

Куча мерцает.

— Хейли! — Табби плачет.

Их дочь открывает глаза. Она кашляет от едкого запаха, когда пытается пошевелиться, но не может сдвинуться.

— Не двигайся, — говорит Джеймс, всё ещё восхищаясь своей новообретённой способностью противостоять ядовитому запаху.

— Папа, мама? Как… — Хейли замолкает, затем спрашивает: — Почему Рукиан связан?

— Всё в порядке, Хейли, — говорит Джеймс. — Только не допускай, чтобы хоть капля из этого попала тебе в рот. Я не могу и тебя потерять.

— Как мы собираемся её вытащить? — спрашивает Табби глухим голосом.

Джеймс вздыхает.

— Мы должны попасть внутрь и вместе вытянуть её.

Он встречает взгляд Табби, и между ними происходит безмолвное общение. К настоящему времени они оба знают об опасности — они наблюдали, как личность их сына исчезает, а части его кожи распадаются на продукты жизнедеятельности. Никаких кивков, никаких слов. Табби просто усаживает Райана на край кровати, всё ещё удерживаемого бельевой верёвкой, а родители перелезают через матрас и начинают забираться в кучу дерьма.

— Я хочу немного! Дайте мне немного! — говорит Райан, покачиваясь и извиваясь.

Несмотря на огромную силу, которую он имел в доме, когда он зарылся в тело Маклоу, его сила ослабевает по мере того, как его тело разрушается.

Им нужно пробиться через несколько метров экскрементов, чтобы добраться до дочери, но это тяжёлая работа. Примерно через минуту, когда он протаскивает ноги через сияющие липкие экскременты, они достигают уровня живота Джеймса. Их тёплая мягкая консистенция больше не кажется ужасной, и в его голове зарождается осознание, как какой-то ужасный восход солнца.

Все эти годы фобии были просто суррогатным страхом его брата.

Глубоко под трясиной подавленной травмы Джеймс боится не экскрементов; факт, что он мог бы обожать их.

Теперь, среди ужасов дня и неумолимого ухудшения состояния его сына, Джеймсу больше не нужно прятаться от этого. С поднятыми руками, когда он борется с похожей на цемент коричневой пастой, в окружении старой спальни своего брата и того самого вещества, которого он всегда избегал, живот Джеймса расслабляется. Он осторожно вдыхает запах и мрачно улыбается.

Это действительно всегда было у него в крови.

В какой-то момент, когда они по грудь занимаются спасательной миссией, Табби поскальзывается. Её голова опускается к густому шоколадному сталагмиту, но она удерживается.

Джеймс делает паузу.

— Ты в порядке?

— Да, — говорит Табби, отвернувшись от него, пока они делают последние шаги к Хейли.

Их общая сила требуется, чтобы вырвать дочь из центра кучи. Она выглядит истощённой, её макияж растёкся из-за пота или слёз. Яркие светящиеся экскременты приклеены к ней так плотно, что Джеймс даже не может сказать, в каком наряде она сейчас; она могла быть как в меховой одежде инуитов, так и в праздничной одежде на какую-нибудь церемонию.

Они достигают кровати, и Хейли падает рядом со своим братом. Райан наклоняется и облизывает плечо Хейли, как мороженое, но она слишком устала, чтобы это заметить.

Табби пытается стереть грязь со своей одежды и кожи, но вскоре уступает её обилию.

Снаружи они ведут Хейли к машине. Джеймс всё ожидает, что его уставшая дочь снова спросит об оковах Райана, но первое, что она говорит, когда они добираются до Audi Табби, — это сюрприз для него.

— Мне очень жаль, папа.

— Хейли, о чём ты?

— О вчерашнем вечере. То, что я сказала. Я не знала… о твоём прошлом, — её глаза так прикрыты, что кажется, что она готова заснуть, но когда она видит смятение на лице Джеймса, она добавляет: — Сейчас я знаю, через что ты прошёл, когда был ребёнком. И мне очень жаль.

— Всё в порядке, Хейли, — говорит Джеймс, желая обнять её, но боясь, что на её лице всё ещё останется грязь с его одежды. — Поговорим позже.

Рядом с Джеймсом Табби фыркает носом, и когда он смотрит на неё, у него перехватывает дыхание и падает живот.

— Просто садись в машину и поспи, милая, — дрожащим голосом говорит Джеймс Хейли. — У нас с твоей мамой есть кое-что, что нам нужно сделать.

— Я люблю тебя, — говорит Табби своей дочери.

Её голос звучит глубже.

Джеймс позволяет своей испачканной дерьмом дочери сесть на заднее сиденье машины и смотрит в окно, как она закрывает глаза.

Он тихо бормочет:

— Я иду к тебе, Креб.

Изабелла ищет дорогу к дыре по запаху, прежде чем увидеть её; это как коктейль из цветной капусты, дизельного топлива и нашатырного спирта.

Она бродит по саду, преодолевает сваленный забор и ныряет под сломанную часть флигеля.

Внутри сарая смрад усиливается, пахнет тяжелее и ядовитее. Воздух колеблется, но она может различить бетонную панель в центре пола, которая, похоже, была взорвана снизу. Там внизу жуткое сияние танцует над обломками раздробленной древесины и нестабильными на вид скалами полуразрушенного наклонного коридора.

Собираясь обрушить свой гнев за всё, что сделал Креб, она опускается в душное, странное пространство под сараем.

Она садится на корточки и движется вперёд. Земля сейчас над ней, с каменными стенами по обе стороны. Путь ей преграждают обломки разбитых досок. Люминесцентные поленья экскрементов засоряют дорогу, освещая её путь. Одной рукой она направляет пистолет впереди себя, а другой отодвигает любые деревянные опасности, с которыми сталкивается.

Пистолет не годился против Креба в доме, но что, если она пустит пулю в его мозг? Конечно, ничто не могло пережить это.

Несмотря на то, что воздух наполнен ядовитыми парами, Изабелла обнаруживает, что может дышать. Она просто надеется, что вдыхание побочного продукта этих светящихся экскрементов в конечном итоге не будет иметь того же эффекта, что и их потребление: трансформация с последующей смертью.

«Джеймс назвал это Коричневой игрой».

Дальше в каменном проходе слева от неё образуется барьер, оставляя зазор между проходом и стеной. Вдали раздаются голоса: призывы, крики, вопли и, возможно, даже песни.

Через дюжину шагов земля резко осыпается.

Изабелла издаёт глубокий возглас и пытается за что-то ухватиться. Она нащупывает пустое пространство, а затем падает, ударяясь руками по дорожке, по которой только что шла. Она падает вниз по диагонали, кувыркаясь ногами над головой. Падение кажется крутым, как склон горы. Когда она приземляется на более ровную землю, её подбородок ударяется о камень, скользит по передней части и останавливается в гораздо более значительном пространстве.

Область заполнена скачущими, бьющимися силуэтами.

Когда голова Изабеллы перестаёт кружиться, картина перед ней проясняется. Худшие кошмары, вызванные наркотиками, не могли её подготовить.

Обнажённые, сцепляющиеся фигуры теснятся со всех сторон, мрачно освещённые горами раскалённых фекалий. Она не может видеть достаточно далеко в темноте, чтобы определить, насколько велико пространство, но это похоже на огромный грот в пещере.

В нескольких шагах от неё самые близкие фигуры — женщина средних лет и рыжеватая собака маленького размера. Породу существа сложно определить, потому что его голова раздавлена, но оно всё ещё двигается. Женщина лежит на спине, целлюлитная рябь пробегает по ней. Собака сидит над ней на корточках, голова женщины прижата к хвосту, а рот между её подёргивающимися ляжками. Зверь обливает её губы и щёки безжалостной струёй кофейного цвета, практически утопая её. Женщина жадно глотает её испражнения, а собака, в свою очередь, хлюпает своим раздробленным черепом и сочится серым мозговым веществом, когда она вонзает свою уродливую морду в разорванный живот хозяйки, чавкая её внутренностями и пожирая сияющее дерьмо внутри.