Семьи — забавные вещи.

— Его больше нет, — говорит Джеймс, находясь в нескольких минутах от места назначения.

— Что? — как во сне спрашивает Табби.

— Этот страх.… копрофобия.

— Как ты думаешь, почему?

— Может быть, потому, что я боялся не дерьма, а моего брата? Может быть, это дерьмо просто напоминало мне о нём, а теперь, когда он вернулся, это кажется немного глупым.

Приближаясь к заросшей травой подъездной дорожке у дома своего одинокого детства, Джеймс думает, что его вывод может быть правильным, но дело не только в этом.

С сильным чувством дежавю он паркуется в нескольких метрах от странной треугольной конструкции. Его взгляд скользит к самой высокой точке; старая комната Креба.

Джеймс выходит, его ботинки хрустят от засохшей грязи, и идёт к задней части машины. Он достаёт из багажника тяжёлую бейсбольную биту; бесполезно, он уверен, но он не собирался приходить без оружия.

Они стоят в ряд, глядя на здание.

Джеймс знает, что пресса окрестила его Домом Грязи, но для него это просто то место, где он провёл свои ранние годы. В этом здании он ел восхитительное пюре из картофеля своей матери, играл в шахматы и шашки со своим отцом и занимался Коричневой игрой со своим братом.

«Дом».

— Где он? — спрашивает Изабелла.

— Либо в доме, либо на заднем дворе, в яме, — Джеймс касается основания позвоночника Табби, но она не отвечает. — Слушай. Возможно, он больше не будет выглядеть так же. Он может…

— Мне плевать, как он выглядит, — говорит Изабелла. — Я собираюсь убить его.

— Я не думаю, что ты сможешь.

— Ты понятия не имеешь, Джеймс, — говорит она, впервые произнося его имя. — Ты наркоман, но живёшь с женой и детьми. И ты «случайно» воскресил своего брата, который убил как минимум трёх человек. Прости меня, если я не обращаю внимания на то, что ты думаешь.

— Он тебя тоже убьёт.

— А тебе какое дело? Я просто пыталась тебя ограбить.

— Ты просто в отчаянии. Я могу понять. Не будь безрассудной, потому что Креб убил твоего парня.

Изабелла выглядит возмущённой.

— Он не был моим парнем. У меня никогда не было большой семьи, в отличие от вас. Итак, Маклоу… — она чуть не задыхается от этого имени, — … был самым близким, кто у меня когда-либо был. Возможно, он был не таким уж хорошим человеком, но он был моим. Он был всем, что у меня есть, а теперь его больше нет.

Джеймс видит её состояние и больше не собирается её убеждать.

Попробовав запертую входную дверь дома, он ведёт их назад. Задняя дверь, ведущая в кухню, открыта, перед ней на земле лежит цепь с замком. Паршивый клочок травы впереди испещрён кровью и толстыми кусками дерьма, а также запятнанным цилиндрическим куском дерева.

По-прежнему со связанными руками по бокам, Райан нюхает воздух и спрашивает:

— Где дядя Креб, мама? Я чувствую его запах.

Табби гладит ему затылок, ничего не говоря. Судя по всему, её расстройство желудка успокоилось, возможно, в ответ на оцепенение, которое она чувствует после дневных событий.

— Если я хорошо знаю своего брата, думаю, нам следует начать с дома.

Он поворачивается к Изабелле, массивное тело которой стоит на фоне сада его детства. Если бы это было летом, Джеймс мог бы прищуриться и представить, что там стоит его мать, меньшая, но такая же широкая в плечах и руках, её тело загромождено лишним жиром, а не мускулами.

— Может, тебе стоит пойти прямо к источнику? — говорит Джеймс Изабелле. Он указывает на сарай позади сада. — Я думаю, ты сможешь найти его там, если получится войти.

Изабелла кивает и уходит, размахивая пистолетом, в то время как другая рука сгибается рядом с ней.

Джеймс целует липкую щёку жены.

— Ты уверена, что не лучше будет ждать в машине?

Табби качает головой, её кожа становится бледной. Она берёт своего сына, как когда он был малышом, одной рукой под его зад, а другую держа на его спине. Она идёт к задней двери дома и заходит внутрь, крепко прижимая его к себе.

У Джеймса нет ни надежды, ни планов, поскольку он впервые за двадцать два года ступает по этой кухонной плитке. Он осматривает пол и ведущий от него холл, вспоминая происхождение каждого старого пятна, которое он видит. Давным-давно здесь остались счастливые воспоминания, но сегодня Джеймс может припомнить только ужас.

Он кладёт руку на плечо Табби.

— Слушай…

Откуда-то изнутри раздаётся шлёпок.

Джеймс вздрагивает, мурашки пробегают от спины к ногам, так что ему приходится опереться о центральную стойку кухни.

— Нам нужно подняться на чердак дома, — говорит он и продвигается вперёд вместе с Табби и Райаном.

Райан смотрит на гнилой интерьер дома, как будто смотрит на дворец. Табби продолжает гладить его спину, её глаза остекленели, поскольку она, кажется, всё глубже погружается в себя. Это не та Табби, которую Джеймс знает и любит, но, возможно, как и он, она уже потеряла надежду. Единственная разница между ними в том, что Джеймсу пришлось готовиться всю свою жизнь, и теперь, когда его день расплаты настал, это почти болезненное облегчение.

Джеймс слушает, поднимаясь по лестнице, убеждая себя, что слышимые им шлепки — это не тот случай, когда история повторяется.

Он представляет, как Креб говорит:

«Приходи посмотреть, дорогой брат… Посмотри, что получает твоя дочь…»

Джеймс съёживается от воспоминаний о Кребе и его матери.

Наверху лежит насыпь экскрементов, смутно напоминающая человеческое существо. Ни Джеймс, ни Табби не комментируют увиденное.

Ритмические шумы становятся громче, когда они достигают нижней части второго пролёта лестницы, и сопровождаются сильным зловонием. Джеймс с любопытством отмечает, что он не упирается и не кривит губы от вони.

— Что это? — спрашивает Табби, наконец заговорив.

— Шоколад, — говорит Райан с чувством благоговения.

— Кто там наверху? — Джеймс зовёт.

Шлепки прекращаются.

Что-то скользит по полу, перемещая фрагменты мусора при движении. Раздаются звуки пружин, а затем наверху ступенек появляется тёмная фигура.

По сравнению с измученным телосложением этого стража худощавость Креба выглядит как телосложение бодибилдера. Его голова представляет собой жёлтый скользкий череп. Его безгубый рот пускает слюни тонкой коричневой струйкой по пенистым рёбрам, а его руки лишены жира, но покрыты пятнами на желтушной, как бумага, коже. Он тянется к перилам судорожным рывком, и когда он делает ещё один шаг, его костлявая ступня слипается при приземлении.

Это не Хейли, и, несмотря на тревожное видение, Джеймс почти вздыхает с облегчением.

От почти скелетной фигуры отражается луч света.

На запястье у него серебряная цепочка.

Перед этим неожиданным зрелищем Джеймс встаёт неподвижно. Он задаётся вопросом, возможно ли то, что он теперь подозревает? И он представляет, как его ужасный брат копает старую могилу, хихикая, пока работает. Бейсбольная бита, которой он был готов орудовать, с грохотом упала на пол. Он задыхается от шока ужасного видения, и единственное слово слетает с его рта.

— Папа…

Почти мумифицированное тело его отца делает шаг вниз. Его горло свистит, когда он говорит:

— Ты пришёл за шоколадом для маленькой Хейли?

Джеймс наблюдает, как призрак спускается по лестнице, и чувствует тошнотворную благодарность, когда Табби передаёт ему Райана, берёт бейсбольную биту и поднимается. Он отворачивается, но слышит каждый удар, каждый из которых происходит со звуком упавшего глиняного горшка. Нет ни криков протеста, ни заметной борьбы; всего лишь серия сухих ударов, когда Табби измельчает его отца в ломкие кусочки, которые стучат и звенят о доски.

Отец Джеймса пыльно хрустит под ботинками, когда они поднимаются в старую спальню Креба.

Дверь разбита пополам, но отдельные верхний и нижний сегменты остались прикрепленными к своим петлям. Кровать Креба, теперь запятнанная временем и древними следами экскрементов, была сдвинута к дверному косяку, чтобы заблокировать вход. За ним запах — источник закупорки лёгких.