По мере приближения кучки монстров, облизывающих губы и фистингующих как естественно, так и импровизированно, она представляет несовершенное лицо Маклоу. Они вместе были, вместе дрались и вместе спали. Они никогда не были лучшей командой, но они были сплочённой. Всякий раз, когда Маклоу облажался, Изабелла была рядом, чтобы исправить его ошибки. И всякий раз, когда она чувствовала себя близкой к тому, чтобы сдаться, Маклоу говорил ей о следующем этапе их постоянно меняющегося плана, никогда не сдаваться.

И с твёрдыми знаниями в своей голове, она понимает, что Маклоу был бы противен самой идее её подчинения. Она вздыхает. Даже после его смерти она не подведёт его.

Изабелла делает шаг назад и бросается вперёд. Она мчится к склону, врезаясь в твёрдые конечности и податливые тела. Тепло обливает её, когда она пробирается сквозь них, чувствуя, как ногти и пальцы скользят по её коже, но она отказывается замедляться. Даже когда ровная поверхность превращается в крутой склон, она пытается поддерживать темп до тех пор, пока это не становится невозможным, и поскальзывается. Она смотрит вверх и видит, что она, должно быть, на полпути к вершине. Она смотрит вниз и видит безумный легион, карабкающийся на утёс, чтобы добраться до неё.

— Вернись и попробуй шоколад! — воют они.

— Присоединяйся к нам! Кровоточи вместе с нами!

— Ты будешь дома!

Она упорствует, наполовину ползущая, наполовину бегущая вперёд пока, наконец, не хватается за край, где склон переходит в тропинку. Она приподнимается, вся в синяках и царапинах, но исполнена решимости, которую только Маклоу мог внушить ей.

Ей больно сильнее, чем она думала, и она может только ковылять обратно к дыре в полу сарая. Прихрамывая, она морщится от боли, но продолжает двигаться. Она оглядывается, и за её спиной шагает толпа искажённых фигур. На той стороне звери, преследовавшие её, теперь тоже достигают вершины пути.

Поскольку её больные, кровоточащие конечности замедляют её темп, эти чудовища наверняка достигнут её, прежде чем она вырвется из прохода и вернётся в сад.

Что-то в укромном уголке у её ног привлекает её внимание: это пистолет с глушителем, который она уронила, когда впервые упала со склона. Она приседает, стонет от боли, и протягивает руку в каменистую пропасть, чтобы попытаться достать пистолет.

Они идут, бормоча обещания изнасилования и расчленения, но она глубже погружает пальцы в каменистую расщелину, отчаянно пытаясь схватить оружие.

Так что, если пытаться бесполезно?

Так что, если она не сможет их остановить?

Но она не сдастся, потому что Маклоу не хотел бы этого.

Джеймс несёт сына через затенённый переход рядом с домом, Табби следует за ними. Он не может видеть выражение лица жены, пока они не выйдут из сарая за старым садом.

Он кладёт Райана на траву и поворачивается к Табби.

— Ты проглотила это, не так ли?

— Нет, — но голос у неё грубый.

Джеймс берёт её за подбородок и поднимает её лицо, чтобы оно встретилось с его лицом. Он наклоняет голову.

— Не делай этого, — говорит она.

— Я всегда знаю, когда ты лжёшь, не так ли?

Подбородок его жены дрожит, по щеке катится слеза. Похоже на мутную воду.

— Будем надеяться, что мы найдём способ всё это изменить, — говорит Джеймс, но не верит в это.

В нём кипит бессильная ярость. Всё, чего он когда-либо боялся сегодня, в большую годовщину, сбылось. Табби и Райан потеряны, а Джеймс беспомощен против своего брата. В глубине души он знает, что идея Табби исцелить Райана в подземной яме невозможна.

Есть только одно, что он может попытаться спасти от брата.

Хейли.

Джеймс приседает перед сыном и развязывает его.

Райан осматривает сад и заглядывает в сарай.

— Что теперь? — спрашивает он.

Не говоря ни слова, Джеймс входит в сарай и смотрит в дыру в бетонном полу.

Маленький Райан выглядит счастливым, что его развязали, и всё его испещрённое дерьмом тело дёргается от возбуждения. Он облизывает губы, но Джеймс замечает, что он не пользуется языком: вместо этого у него снова вылезла пурпурная трубка. Она спускается к нижней части его подбородка, затем вверх по щекам и вплоть до лба, капая «особым коричневым» шоколадом.

Табби обнимает сына. Сжимая его, она спрашивает:

— Мамочка может попробовать?

Райан с энтузиазмом кивает. Он берёт трубку из горла и протягивает конец маме.

Джеймс отмечает, что его собственный желудок всё ещё не выворачивается даже при таком виде. Когда Табби берёт кишечник сына в рот и сосёт его, он вспоминает то время, когда она кормила Райана грудью.

— Оно густое, но такое вкусное, — говорит Табби. Она вытирает подбородок и предлагает Джеймсу пурпурную трубку. — Хочешь немного? Или, может быть, хочешь попробовать моё?

Джеймса должно было рвать или он должен бежать с криком с места происшествия, но он стоит твёрдо и почти высовывает язык.

— Может быть, позже.

— Дядя Креб говорит, что семья — это самое главное в жизни, — говорит Райан бестолковым, чужеродным тоном.

— И он прав, — отвечает Джеймс.

Он ведёт их в яму, они втроём держатся за руки с Райаном посередине.

— Держитесь ближе к стене справа, — говорит он, и смутное воспоминание о том, как он впервые был здесь, проникает в его голову. — Оно обвалилось давным-давно, но я думаю, что помню дорогу.

Они действуют осторожно, следуя инструкциям, и Джеймс обнаруживает, что смакует смрад странной пещеры. Ему больше не нужно бежать. У него есть только одна задача, и тогда он сможет навсегда перестать бороться.

Здесь внизу светлее, чем вспоминает Джеймс, но гораздо теснее после знаменательной ночи, произошедшей всё то время назад. Крики и завывания эхом разносятся где-то поблизости.

— Недра Земли, — вспоминает он, глядя на потрескавшиеся стены, влажные от капель, мерцающие коричневым светом. — Сукровица планеты.

После неловкого пути дорога становится настолько узкой, что приходится перестать держаться за руки. Находясь подальше от крутого обрыва слева от них, они карабкаются по валунам, пока каменистая тропа не обрывается, что ведёт их глубже под землю.

— Папа, моя рука, — говорит Райан.

Джеймс собирается с силами и оборачивается.

Конечность Райана оторвалась от плеча. Теперь она лежит у его ног среди камней и обломков, липкая каша из плоти и фекалий.

— Это не больно.

Табби ныряет на упавшее сокровище, с удовольствием проглатывая то, что может наскрести.

— Она ему уже ни к чему, — говорит она с набитым ртом.

«Всё кончено, — думает Джеймс, наблюдая, как его жена пожирает сгнившие конечности их сына. — Всё превращается в дерьмо».

Путь заканчивается, и они достигают огромной пещеры с тусклой мерцающей атмосферой. Запах здесь всепоглощающий, удушающее обонятельное болото. В центре области кольцо из валунов содержит бурлящую лужу мерцающего коричневого цвета. В гнилом рагу кипят человеческие останки; головы и туловища, руки и ноги, оторванные члены и вырезанные «киски». Это то самое место, где раньше была трещина в земле, где Джеймс видел, как Креб отдыхал и восстанавливал силы двадцать два года назад, но теперь она выросла.

Креб встаёт по пояс посреди этого беспорядка, и хотя он того же роста, что Джеймс всегда знал его, в других отношениях он тоже вырос. Огромная масса щупалец вырвалась из живота Креба и поднялась в виде волнистого веера вокруг него. Они окунаются и ныряют в заполненную гнилыми конечностями лагуну и растягиваются над краем лужи, окаймлённой камнями. Другие простираются в болотистую атмосферу, некоторые прижимаются к высокому потолку пещеры, как студенистая извивающаяся паутина.

Футболки Креба нет, остался только ремешок вокруг его шеи, свисающий с торса, состоящего из подмигивающих и зевающих анусов. Он смотрит на Джеймса, Табби и Райана грязными глазами, которые таращатся и вращаются. Его зубы стали даже длиннее, чем раньше, каждый размером с палец взрослого человека, а его улыбка так широко раскалывает его голову, что обнажает дрожащие розовые внутренности его горла.