Следующим солнцем, как только обеденная трапеза была завершена, Филис догнал спешащего куда-то Якуеса в коридоре. Тот нес в руках небольшую коробку, предназначенную, судя по надписи на ней, “летающему камешку”. Что бы это не значило, Филис не придал этому значения и сконцентрировался на Якуесе.

— Господин Якуес, — Филис подошел со спины, чем напугал ничего не подозревающего старика.

— А, милорд герцог, — низкий поклон, раболепная улыбка, — чем может быть полезен этот старик?

— Вы верно мыслите, мне требуется, чтобы Вы взглянули на одну вещь.

Филис половину ночи придумывал, под каким предлогом ему отвлечь Якуеса. В итоге он придумал только увлечь его бумагами, сославшись на собственную некомпетентность в распределении динариев.

— А что же случилось со счетоводом герцогства? — этот вопрос был совершенно справедлив.

Что ж, об этом Филис не подумал. Однако, обладая превосходной интуицией, он быстро нашел, что ответить:

— С ним мне пришлось попрощаться.

Зуну, впрочем, досталось не менее ответственное задание — обыскать комнату Якуеса. Из-за вечно завешенных портьер сделать это было достаточно проблематично. Не умея видеть в темноте, Зун то и дело натыкался на стол, стул или многочисленные шкафы и стеллажи.

— Уф…, — он потер ушибленную коленку и, запоздало рассудив что небольшой свет совершенно не помешает, зажег попавшуюся под руку свечу.

Сразу стало лучше, как минимум теперь не приходилось считать любые препятствия собственным телом. Судя по кабинету, Якуес был еще тем неряхой: везде были разбросаны деревянные и железные детали, неизвестно для чего предназначенные, стояли использованные чашки (Зун насчитал семь штук). Подобрав осколки пятой, давно разбитой, но так и не убранной, он направился к письменному столу.

Там, на удивление, царил порядок. Зун пробежал взглядом по ровненько сложенным бумагам, заглянул в чернильницу, но ничего так и не нашел.

— Где ты, где ты, где ты? — пробурчал он себе под нос.

В свете свечи блеснул маленький ключ, вставленный в ящик стола. Зун, обрадованный находке, провернул его пару раз. Ящик со скрипом отворился, вынуждая самопровозглашённого сыщика боязливо обернуться к двери. Убедившись, что она крепко закрыта, он вернулся к поиску улик.

В ящике оказалась стопка писем. Они уже были распечатаны, что было только на руку. На всех конвертах было всего два имени: Лидин и “летающий камешек”. Про первого Зун знал только то, что тридцать пор назад он был главным помощником короля абаров, про второго же ничего не было известно. Однако то, что вместо имени было использовано странное сочетание слов, наталкивало на мысль о какой-то тайне.

«Ладно, милорд сам разберется», — решил Зун. Прихватив только пару писем, ведь Якуес мог заметить пропажу, он задул свечу и вышел из кабинета. Свою задачу слуга выполнил, оставалось только показать результат господину.

— Готова? — Толик спросил совершенно спокойно, ведь не ему предстояло впервые испробовать полет.

Он уже был готов и ждал только меня, протянув кожаное крыло до самой земли, чтобы мне удобнее было забраться на его широкую спину. А я медлила, мялась на одном месте, не решаясь подойти к обрыву. Нет, я не боялась высоты, я боялась скорости, с которой полечу вниз, если не удержусь. Я знала, что Толик не допустит такого, но как только представляла, что сейчас мое тело ухнет вниз, чувствовала, как непроизвольная дрожь пробивает все мое тело.

«Не сдавайся только потому, что стало трудно» — так всегда твердила мне мама, и кем я буду, если сейчас из-за глупой боязни я стану противоречить этому девизу. Я снова посмотрела под ноги, прямо в пропасть, затем на драгула. Толик выжидающе смотрел на меня, и я решилась.

— Держись крепче, только не уколись о шипы.

Мое тело сковал страх, и я не смогла ответить ничего. Драгул расправил крылья. Шаг, еще один, и мы ныряем в пустоту. Крыльям было нужно время, чтобы открыться и взлететь, и мне оставалось только с замирающим сердцем тонуть во встречных потоках ветра. Неприятное ощущение. Чем ближе становилась земля, тем сильнее во мне росла паника. Я в страхе закрыла глаза. Зачем, зачем, зачем я согласилась? Как это страшно — ощутить вечность в одно мгновение.

Когда я уже была готова в очередной раз умереть, ветер перестал хлестать меня по лицу, сила притяжения оттянула меня назад, и я рефлекторно сжала руки вокруг массивной шеи драгула.

— Пока не открывай глаза, — услышала я гнусавый голос Толика. — Мы поднимаемся, держись.

Кто я такая, чтобы не соблюдать его советы? Он — драгул, летающий зверь, что правит в небе широком и вольном, кому как не ему вести меня в этом неизведанном пространстве. Ноздри щекотали запахи ночных цветов, остывающей от дневного жара земли, свежей травы. Я сильнее вжалась в шею. Этот полет определенно лучше, чем прогулка на лошади.

Я почувствовала, что сила гравитации перестала меня тянуть вниз, значит, мы больше не поднимаемся. Не дождавшись разрешения, я осмелилась открыть глаза. От представшего передо мной вида у меня вида у меня перехватило дыхание. Это было красивейшее зрелище из всех, что мне доводилось видеть в обеих жизнях. То, что было на земле, в темноте было сложно разглядеть: все же мы были слишком высоко. Все внимание привлекало небо, темным бархатом расстилавшееся у нас над головами, а на нем, словно драгоценные алмазы, маленькие и большие, сияли звезды, окружая луну-хозяйку. Несмотря на то, что сейчас была глубокая ночь, я могла рассмотреть мельчайшие чешуйки на шее Толика: серебряный свет, молоком разливавшийся вокруг, давал такую возможность. Это было не очень удобно, учитывая, что мы должны были прятаться, но это было так красиво.

— Завораживает, правда? — драгул лишь немного повернул голову, чтобы взглянуть на меня.

— Да, — больше я не знала, что сказать, ведь моих эмоций было больше, чем слов в любых словарях обоих моих миров.

Если мир является далеко не лучшим или полезнейшим, то все же я знаю, что он является прекраснейшим, и сегодня Толик заставил меня в очередной раз в этом убедиться.

— А ты боялась, — усмехнулся он. — Держись, снижаемся.

Пора было прекращать любоваться ночным небом и подумать о деле. Благодаря одному из прошлых уроков Сквалло и отличной памяти я хорошо представляла себе карту Труиза и могла показать расположение Северной королевской отары. Мы приземлились как раз недалеко от нее и спрятались в кусте. К сожалению, сегодня никто не появился и все было спокойно. Я расстроилась, но Толик заверил меня, что летать мы можем каждый день, пока не получим достаточно необходимых улик.

Следующую ночь все повторилось, и следующую, и еще две ночи. Я боялась, что похититель мог заподозрить что-то и затаиться, но все же продолжала уговаривать Толика вылетать из пещеры каждую ночь. Четвертый наш полет, наконец, обернулся удачей.

— Может, полетим назад? Это бесполезно, — Толик зевнул и удобнее устроил морду на скрещенных лапах.

— Помолчи, — резко шикнула я на него, выглядывая из нашего укрытия.

Луну заволокло облаками, а вдалеке показался смутный силуэт. Толик, чье зрение было лучше моего, сказал, что это чья-то карета. Что делать карете среди ночи на овечьей ферме? Наш подозреваемый прибыл. Карета остановилась недалеко от бревенчатого забора, ограждающего всю Северную королевскую отару, и из нее вышел человек. Кто именно это был, в темноте я не смогла разглядеть, но у меня было только два кандидата.

Мужчина тем временем подошел к воротам и трижды постучал в них. Вскоре оттуда высунулась голова еще одного человека. Эти двое, кажется, о чем-то поговорили (о чем именно мне не позволяло разобрать расстояние, разделявшее нас), второй человек скрылся за воротами и через некоторое время появился снова, вручив какой-то сверток посетителю. Судя по размерам, там вполне могла поместиться овца.

Силуэт со свертком в руках направился в другую сторону от кареты, и я, крадучись и стараясь не издавать ни единого звука, пошла за ним. Толик, поняв сигнал, взмыл высоко в небо, летя на небольшом расстоянии от нас. Мужчина остановился под одиноко растущим деревом и воровато оглянулся. К счастью, наверх он не посмотрел, а я очень вовремя успела спрятаться в ближайшей яме. Видимо, сюда выкидывали мусор из фермы: запах гнили стоял невыносимый, и я точно испортила платье, но это не великие жертвы ради государства и моего доброго имени.