Филис уже давно понял, что к новой служанке он относился совсем не как к прислуге. Было в ней что-то особенное, несвойственное ни одному человеку, которых герцог Сквалло когда-либо встречал. Но что именно особенного было в Марине, мужчина понять не мог. Она была умна, но на свете много умных людей. Открыта, но и такими полон мир. Добра? Весела? Остра на язык? Нет, все не то: таких девушек Филис встречал не раз.

Мужчина все ворочался на липких от пота простынях, пытаясь отыскать ответ, но это было сложнее, чем Филис предполагал. В итоге, не в силах бороться с несвоевременной бодростью, он решил прогуляться.

На самом деле, четкого маршрута у герцога не было: он просто брел, куда ведут ноги, наслаждаясь едва заметным, но таким необходимым в жуткую жару ветерком и созвездиями, вырисовывавшимися в черном как уголь небе. Увлеченный теми же мыслями, которые мучали его в постели, Филис сам не заметил, как дошел до домика прислуги. Скорее всего, он бы прошел мимо, если бы не услышал из одного окна знакомый голос, шепчущий какую-то историю. Любопытство превысило все привитые с детства правила этикета, и мужчина пристроился под окном.

Марина, а по голосу Филис легко узнал новую служанку, рассказывала дивную историю о морских девах, прекрасных дворцах бесконечной любви и сильной двире, способной преодолеть все препятствия на пути к мечте будь то волшебное проклятье или жуткое подводное чудовище.

Филису эта история пришлась по душе. Он так заслушался, что потерял бдительность и почти попался, когда служанка решила прикрыть окно. Вовремя спохватившись, герцог успел уйти незаметным и вернулся в замок. Уже на грани сна к нему в голову пришла идея, попросить свою ученицу сочинить еще одну историю. В том, что она именно сама придумала, а не прочитала в книге, мужчина не сомневался, ведь ни разу не встречал ни то, что эту историю, а даже аналогов.

Той ночью Филис спал так крепко, как никогда раньше. И из-за того, что Зун не разбудил его как обычно (видимо заботясь о здоровом сне товарища), проснувшись, герцог с изумлением обнаружил, что проспал до обеденного времени.

Едва уловимый шорох разбудил меня среди ночи. В полной темноте невозможно было что-либо разглядеть, но свечу я зажигать не спешила: если во мраке кроется что-то зловещее, я не хочу встречаться с ним взглядом. Немного прислушавшись, я поняла, что звук идет от кровати Винны. «Наверное, она скоро заснет,» — такая мысль появилась у меня в голове, давая полное право не беспокоится и постараться снова задремать. Однако это у меня не вышло. (Как же я иногда жалела об отсутствии телефона, помогающего побороть бессонницу.) Винна все никак не прекращала шуршать одеялом. Видимо, сон в такую жару просто не шел ей на ум. Мне теперь тоже.

— Винна, — шепотом позвала я, — ты почему не спишь?

В глубине души я надеялась, что она не ответит, и я смогу продолжить спать. Как бы не так; почему в этом мире никогда не случается так, как хочу я? Где моя прошлая удача?

— Прости, я разбудила тебя? — также шепотом спросила девушка. — Мне приснился плохой сон. Я постараюсь быть тихой.

Я постаралась не вздохнуть, чтобы не разбудить остальных. Может, Винна и выглядела на пятнадцать лет, но иногда она была словно десятилетняя девочка. Может, представители ее расы взрослели по-иному. Интуитивно и наощупь я прокралась к ее кровати: свечу зажигать было нельзя, ведь свет мог разбудить других обитательниц комнаты.

— Очень плохой сон? — я присела на край кровати и подобрала ноги.

— Да, очень грустный, — согласилась фитра.

Благодаря племянникам, я знала, как бороться с ночными кошмарами.

— Винна, хочешь, я расскажу тебе историю, она успокоит тебя, и грустных снов не будет? — По молчанию я поняла, что она согласна и готова слушать, и начала рассказ. — В море, синем как васильки, глубоко-глубоко среди невиданных цветов и деревьев живут двиры…

Сказки всегда помогали усыплять детей, и я рассказала свою самую любимую — сказку о русалочке, которую помнила без всяких подсказок. Правда, некоторые моменты пришлось изменить, чтобы они соответствовали этому миру. В моей версии русалки превратились в двиров, вместо ног Русалочка попросила способность переносить сухую погоду, и, конечно, я изменила финал Андерсена на финал Диснея.

В какой-то степени я чувствовала родство с Русалочкой: мы обе были чужими для того мира, в который попали, обе лишились возможности вернуться домой, обе потеряли что-то из прошлой жизни. Правда, в отличие от меня, Русалочка осознано выбрала такую жизнь.

— У тебя складно получается, — услышала я шепот. Всю сказку Винна не проронила ни слова, и я думала, что она уже спит. — Марина, ты точно не в родстве с нердами? Только они так складно рассказывают.

Слова Винны не были неправдой. Почему-то люди в этом мире совсем не стремились сочинять истории, зато произведения своих длиннохвостых соседей обожали, скупая фолианты за баснословные деньги. Именно из-за ценности чернил, которыми рукописи написаны (а делались они из крови нердов), книги не были доступны большинству населения. Усыпляя Винну, я об этом подзабыла.

— Это будет наш с тобой секрет, ладно, — заговорщески шепнула я.

Вскоре моя собеседница засопела, и я тоже перешла на свою кровать.

Закончив уборку, я плюхнулась в одно из кресел. Как же болят ноги! Хорошо, что уроки письменности со Сквалло проходят сидя. Обычно герцог всегда приходит в книжную раньше меня, но сегодня он припозднился. Воспользовавшись отсутствием моего учителя, я прикрыла глаза, чтобы немножечко вздремнуть. проснулась я от того, что кто-то легонько тряс меня за плечо. Продрав глаза, я увидела Сквалло.

— Надеюсь, твой сон был хорош, — он склонился так близко, что я смогла рассмотреть блики лампадного света, в его серебристо-серых глазах.

— Милорд, — я тут же вскочила с кресла, разгладила складки на платье, поправила взъерошенные волосы, — я лишь слегка отдохнула перед занятием. Какую историю я должна прочитать на этот раз?

Мне, действительно, не терпелось начать наш урок. Это были единственный раз, когда мы могли находиться близко друг к другу, и я, конечно, старалась ловить каждый момент прикосновения его рук к моим, каждый его взгляд, казавшийся мне ласковым и немного любящим (надеяться на взаимность было глупо — уж слишком разное у нас положение — но предаваться мечтам мне никто не запрещал), каждое его слово, произнесенное властным, гипнотическим голосом, от которого сердце проваливается в пятки, а по животу клейким медом растекается адреналин. Чем больше я была со Сквалло, тем больше находила в себе признаков влюбленности. И я совершенно не возражала.

К моему удивлению герцог подошел не к полкам с книгами, а к столу, стоящему в глуби книжной. Оттуда он вытащил стопку пергамена (тут книги писались только на нем; старая традиция заядлых консерваторов) и скляночку чернил.

— Надеюсь, твоя память достаточно хороша, и ты помнишь вид письмен? — все это мужчина протянул мне.

На память я пожаловаться не могла, и совершенно правдиво кивнула. Сквалло довольно улыбнулся и подвел меня к столу, за который и усадил.

— Милорд, что я должна писать?

Я ожидала какие-нибудь тренировочные предложения, вроде «Мама мыла раму», но мой учитель снова удивил меня.

— Прошлой ночью сон никак не мог сморить меня, — наклонившись надо мной, он почти прошептал мне это в ухо, отчего мои щеки тут же вспыхнули, — желая прогнать тяжелые думы, я шел недалеко от дома, где живет прислуга, — я слушала внимательно, не перебивая и догадываясь, о чем он говорит. — Из одного окна услышал твой голос, что сказывал историю, по моему нескромному мнению, недурную. Хочу, чтобы ты написала историю для меня.

— Милорд, разве не только нердам позволено книги писать? — произнеся это, я невольно облизнула губы. То ли предложение было таким ’’вкусным‘‘, то ли они пересохли от мимолетного внутреннего тепла.