— Все нашла? — спросил Прошка, когда мы, намытые до крахмального хруста, закутанные в стеганные длинные халаты, и с полотенцами на шеях, допивали по …цатаму стакану травяного настоя. Я кивнула.

— Если не считать отсутствие женского белья, то да. Нашла.

— Возноси молитву, — серьезно сказал Прошка. — Не знаю, кто он и зачем ему это надо, но возноси.

— Думаешь, нас засунули в какую-то безумную постановку безумного автора?

— Ага. В театре абсурда, — кивнул он. — Мы должны ее отыграть на бис. И да — считаю, что тебе не стоит светиться в роли женщины. Уж если это существо в тебе ее не признало — пусть так и будет.

— А Лялька?

— А Лялька будет у нас заколдованной принцессой. Мы, ее телохранители, идем по свету в поисках того, кто сможет вернуть ей истинный облик.

— И тот, кто это сделает — получит руку и сердце нашей Лелиэли.

— Лелиэли? — выгнул темную бровь Прошка, при этом смешливо сморщив нос. — Да ты, смотрю, эльфийских романов перечитала. Чем тебя Галадриэль не устраивает?

— Не опускайся до плагиата! — погрозила я указующим перстом. — У Галадриэли своя сказка, у нас — своя. Смешивать не будем. Играем?

— Играем!

Мы хлопнулись ладошками и потянулись за одиноким оладушком. Потягали его по тарелке, порвали на две неравные половинки. Мне выпало побольше. Прошка только вздохнул.

— А что мы играем?

О, это наша Лелиэль догрызла какой-то смачный оранжевый овощ, отдаленно похожий на морковку, только круглый.

— Пока не знаю, — пожал плечами наш будущий режиссер. — Догадываюсь, что не комедию. А все остальное….

— А остальное — как масть пойдет, — поддакнула я. — В конце концов, что один мир, что другой — особой разницы нет. Задачи в целом схожи: выжить любой ценой. Желательно, без урону для моей девичьей чести.

— И моей! — пискнула Лялька, выбравшись из своей сковородки на стол. Я хмыкнула.

— Ляль, в твоем случае это даже не обсуждается! — клятвенно заверил подругу Прошка. — Твоя честь — святое!

— Да, чтобы ее уронить — придется перевернуть весь этот мир! — глубокомысленно заверила я. — Выберем тебе самого брутального самца.

— С наколкой! — восторженно закатила глазки наша Лелиэль.

— Ага. Правда, под шерстью наколку не видно, но мы его побреем, так и быть. И бандану наденем. И даже к задней лапке протез деревянный привяжем. И повязку черную на глаз. Как тебе? — подсунула подружке обрывок серой бумаги. Художник из меня еще тот, но все же Морской Свин в бандане, тельнике и с протезом получился узнаваемым.

— На твоего последнего ухажера похож, — глубокомысленно заключил Прошка. — Ляль, ты только посмотри — просто одно лицо, не находишь?

Прошка тихо ржал в кулак, а Лялька почему-то обиделась.

— Злая ты! — буркнула она. — Почему Свин-то?

— А тебе капибару хотелось бы? Слон и моська.

— Я — человек!

— Ага. Свинка ты. Причем заморская. Так что твою честь мы сбережем, тут проблем нет.

— А ты…. Ты у нас будешь дама с морской свинкой! Редкий зверь украсит твой потрепанный внешний вид, и дополнит сценический образ!

— Ладно, побузили — будет, — уже серьезно сказал Прошка. — Валерыч, ты ж понимаешь, что я прав? Нельзя тебе светиться. Не нравится мне этот мир. Вот совсем. Так что будешь ты у нас Лерычем, и никак иначе. Без истерик. И да — с завтрашнего утра возобновляем тренировки. Тебе скорости не хватает.

Прошка когда-то серьезно увлекался боевыми искусствами, а меня натаскивал по моей же просьбе. Нет, всерьез я этим не увлекалась, но все же…. Все же…. Пришлось кивнуть. Последнее дело — скатываться в истерику. Я и вообще к ним не склонна в силу флегматично — пофигистического отношения к жизни. Так что оставим сопли и слезы нашей Лелиэли.

— Вот и умница. А сейчас, девочки, шутки в сторону. Сосредоточились, прониклись моментом, вдохновились и возносим благодарность Арониэдиэлю.

Не знаю, о чем думал Прошка. Про Ляльку вообще молчу. Лялька — она такая. Пожалуй, и сама не знает, какие мысли бродят в ее хорошенькой головке. Тем более, сейчас. Подозреваю, что морской свинкой ее сделали именно из-за размера ее мозга. Красивая безобидная дурочка: таким был вердикт всех наших знакомых. Нет, учиться на отделении методистов ей это не мешало. Зубрежку-то никто не отменял. Но знания либо тут же уходили на дальнюю полку в ее личном хранилище, либо где-то консервировались, оставляя на поверхности примитивное существо с женскими формами и логикой девочки — подростка.

Впрочем, я и себя не считала достаточно взрослой. Скорее — во мне уживались несколько сущностей: любопытный ребенок, та же самая девочка — подросток, и злющая взрослая баба. Что поделать: жизнь у меня была не сахар. Не стоял за мной род. Нет, у нас была вполне обычная семья, даже любящая. Но было что-то, что не давало мне чувствовать себя подлинной дочерью, сестрой. Внучкой…. Словно бы мой слабый дар к перевоплощению на сцене играл некую отрицательную роль в моей обыденной жизни. Наверное, это он и занес меня в институт культуры на режиссерское отделение. Для настоящего театра дара не хватало, а стать руководителем самодеятельного театрального коллектива я могла. Впрочем, даже к этому не стремилась, так же, как и большинство моих соущербников. Прошка был таким же. Полностью раствориться в учебе и на подмостках нам не давал некий саркастический настрой. Мы играли в жизни. Успешных студентов. Любящих родственников для своих родных. Внимательных слушателей — иначе почему бы именно нас избирали на роль жилетки для заблудших овец?! Контролеров: мы обычно оставались самыми трезвыми в любое время и в любой компании. Нам доверяли тайны, секреты и деньги. Мы не предавали и не продавали. И не допускали до собственных тайн. Впрочем, не знаю, как у Прошки, а у меня их и не было. Во всяком случае, таких, которые стоило бы тщательно хранить.

С Прошкой мы двигались параллельными дорогами. В любой момент могли перепрыгнуть со своего пути на путь приятеля, хлопнуться ладонями, хмыкнуть, и пойти дальше, играя уже его роль. Не знаю пока, как объяснить точнее то, что нас связывало. И в то же время разделяло. Просто были мы — и были все остальные. Этакие сиамские близнецы с разных планет. Это я к тому, что мужчины и женщины и в самом деле будто существа с разных планет, а не в буквальном смысле.

А еще мы ощущали друг друга, будто собственные органы. Черт, даже и не знаю, как сказать, чтобы понять. Прошка был словно продолжение меня. И он в любое время мог ощутить, что происходит со мной. Так и существовали рядом вот уже почти четыре года — это если считать подготовительное отделение. В то же время, назвать его другом я не могла.

Ладно, оставим сумбур мыслей на будущее, когда определимся: куда мы попали и что с этим делать. А пока возносим молитву Арону. Пусть Прошка язык ломает, а для меня это ушастое будет Ароном.

— Благодарю тебя, о Арон, за домик, полотенца, и халатик, — бормотала я, закрыв глаза. Надо бы в позу лотоса сесть, но на стуле так не устроишься, а пол мы еще не мыли. — Особая благодарность тебе за ванну. И за мыло. И за шампунь, хотя он мог бы быть и получше. И за продукты спасибо. Списочек я кухонном столе положу, присмотрись. Иначе победители Темных Властелинов из нас не получатся. С голодухи загнемся.

Тут я перевела дыхание. Припомнила свой замоченный в ванне камуфляж. Отсутствие обуви. Нормального белья…. И загрустила.

— Уважаемый, я еще один списочек положу. Туда же. Клянусь: самое необходимое на первое время. Сделаешь? Лично для меня? Благодарность моя будет безмерна в определенных рамках. Скажем: три раза в день «Верую»? Все остальное тебе Лялька будет доносить, ей все равно заняться больше нечем.

Призадумалась, вспоминая. Не надо ли еще за что-нибудь поблагодарить. Не припомнила. Претензии решила пока не высказывать. Разберемся по ходу спектакля. Будем импровизировать. Если вдруг что.

— Да, подобных молитв я еще ни от кого не слышал, — прогудел в моей головушке голос Арона. — И как же я так ошибся-то?!