Йозеф шёл в центре, укрытый щитом, и изредка делал коварные выпады, Фриц раскручивал булаву, Ганс Этелийский пытался достать Героя ударами двуручника. Лёхе снова приходилось отступать, но всё же он не мог отступать вечно.

Ненависть к подлой немчуре, что втроём нападают на безоружного путника, закипела в нём с новой силой. Толпой на одного — это не по-пацански. Значит, и против них можно драться любыми способами. На беспредел отвечают беспределом.

Он глубоко вдохнул, шмыгнул носом и ловко харкнул прямо в узкую щель над забралом шлема одного из рыцарей. Йозеф вдруг завизжал, остановился, рухнул на колени, выронил щит, снял шлем, схватился за лицо. Но выяснять, что произошло, Лёхе было некогда, он уже бросился на следующего фашиста, заходя в клинч с Гансом, так, чтобы тот не мог орудовать двуручником.

Фриц обрушил булаву на Героя, но Лёха предвидел этот манёвр. В последний момент он потянул Ганса к себе, и булава впечаталась в макушку его бацинета. Шлем снова зазвенел, а Ганс обмяк в руках Паладина и выронил меч.

Петрович тем временем наседал на Йозефа, шумно хлопая крыльями и пытаясь разодрать на клочья белокурого рыцаря, который до сих пор визжал и пытался вытереть Лёхин харчок. Йозеф катался по земле и закрывал лицо, а петух всё прыгал вокруг него, распевая героические военные гимны и боевые кличи.

Теперь Лёха остался один на один против Фрица.

— Чё, фашист, говорил же, можем повторить, бля, — хмыкнул Избранный.

Фриц вскинул булаву и героически бросился в суицидальную атаку. Лёха нырком ушёл от удара и двинул коленом под латную юбку. Рыцарь пискнул и осел на землю, выпуская рукоять.

Поле битвы осталось за Лёхой. Он осмотрелся по сторонам. Все фашисты лежали поверженные и безоружные. Герой перетащил их к дереву, на всякий случай добавил каждому по голове. Пошарил в седельных сумках, связал всех троих. Рыцари что-то невнятно мычали, но Лёха не слушал. Никаких переговоров с фашистами быть не может.

Всё оружие он сложил отдельной кучкой, лошадей привязал к тому же дереву, что и рыцарей. Приказал Петровичу сторожить пленных, а сам вернулся к костру, который уже потух. И всё было хорошо, да только одна беда. Свинокарась всё-таки ускользнул.

К огромному удовольствию Избранного, в седельных сумках обнаружилась еда. Рыцари барона Индржиха хоть и путешествовали налегке, но всё равно взяли с собой достаточно припасов. Как оказалось, эти земли барону не принадлежали, а рыцари самовольно пошли грабить путников на территории Ледовласого, но им не повезло и вместо крестьян они наткнулись на Лёху.

Вечерело. Герой удобно развалился на земле рядом с костром и уплетал копчёную колбасу, найденную в одной из сумок. Рыцари, связанные по рукам и ногам, понуро сидели у дерева, а Петрович ходил перед ними, печатая шаг. Десять шагов туда, десять шагов обратно. Пленники молча наблюдали, как петух изображает из себя сурового надзирателя.

Тихо потрескивал костёр, в траве застрекотали сверчки, на небе стали зажигаться первые звёзды. Лёха прислонился спиной к дереву и добродушно рыгнул. Ленивым взглядом окинул пленных фашистов.

— Чё делать-то с вами, немчура? — спросил он, скорее задавая вопрос самому себе. Мнение фашистов его не интересовало.

Рыцари переглянулись, зашевелились. Петрович угрожающе расправил крылья.

— Выкуп, — ответил Фриц.

— Это если он сам рыцарь, — возразил Йозеф.

— Думаю, братья, мы ошиблись и попали в плен к благородному воину, — произнёс Ганс. — Скажи, о благородный муж, ты дал какой-то обет? Почему ты бьёшься без доспехов и меча?

Лёха потянулся, хрустнул позвонками, почесал голову.

— Быстро вы переобулись, бля, — произнёс Лёха.

Отпускать пленников решительно не хотелось, но слово «выкуп» замаячило перед глазами, рисуя золотые горы и несметные сокровища. В итоге жадность победила, и Лёха согласился на переговоры с врагом.

— Чё за выкуп, рассказывайте, — приказал он.

— Ты, вестимо, из других краёв, раз не слышал о таком обычае! Наш сюзерен, барон Индржих, щедро заплатит за каждого из нас! — велеречиво начал Ганс.

— Это если он рыцарь, — напомнил Йозеф.

— Быть не может, чтобы нас троих пленил простолюдин, — ответил ему Ганс. — Я уверен, сей витязь наверняка посвящён в рыцари. Даже если и нет, то благородство и честь ему не чужды, клянусь подвязками моей возлюбленной Радегунды.

Лёха высморкался в пальцы и вытер их об траву.

— Я-то пацан нормальный, без базару. Хоть кто скажет.

Но сказать за него сейчас мог только Петрович. Что он, собственно, и сделал.

— Он Герой! Избранник Богини! Гностический Либератор! Развоплотитель Колдовства! — верещал петух, приковывая к себе удивлённые взгляды. — Собутыльник Ледовласого! Трижды Перерождённый!

— Ну всё, харэ, угомонись, — оборвал его Лёха. — С вашим бугром перетереть достоин, вы уж не сомневайтесь.

— Жрать охота, — невпопад буркнул Йозеф.

Лёха притянул сумку с едой поближе, заглянул внутрь, небрежно бросил рыцарям. Связанные по рукам и ногам пленники проводили сумку взглядами.

— О благородный воитель, не соизволишь ли ты развязать нам хотя бы руки? — спросил Ганс.

Герой почесал голову, отчётливо понимая, что со связанными руками они поесть не смогут.

— Лёха, не надо! — встревожился Петрович.

Паладин встал, отряхнулся, подошел к рыцарям. Сел на корточки перед ними, оценивая обстановку. Рыцари во все глаза глядели на него, изображая святую невинность.

— Так, бля, — начал он. — Будете бузить — вам Петрович лицо обглодает, понятно?

Петух воинственно тряхнул гребнем и хлопнул крыльями.

— Не будем, — сказал Фриц.

— Клянусь жемчугами моей возлюбленной Радегунды, мы не доставим проблем! — выпалил Ганс.

Лёха покачал головой.

— Хули мне её жемчуга? Ты слово пацана дай.

Рыцари недоумевающе посмотрели на Избранного.

— Мне незнакома такая клятва, — неуверенно произнёс Ганс.

Лёха слегка улыбнулся. Он никак не ожидал, что местные жители настолько дремучие и некультурные.

— Ну вы даёте, бля. Это ж слово пацана. Это ж все знают. Один раз нарушишь — будешь не пацан. Хуже пидора будешь, так-то, бля. Даже здороваться перестанут.

Но что-то подсказывало Герою, что его всё равно не поняли.

— Бля, ну типа… Слово пацана нарушишь, и вот как больше не рыцарь, короче. Только хуже, ты тогда вообще не пацан, — попробовал объяснить Лёха.

— Клятва рыцарской честью? — предположил Йозеф.

— Да не, хули вы тупите, бля. Сильнее. Слово пацана это.

Рыцари испуганно посмотрели друг на друга, словно решая, могут ли они принести настолько сильную клятву.

— Мне так-то похер, можете и так посидеть. Завтра с утра вас на лошадей погрузим с Петровичем и к Ледовласому пойдём, — пожал плечами Герой.

— Мусорнуться решил? — удивился петух.

— Клюв захлопни. Ну так что?

Ганс поёрзал на месте.

— Клянусь, никаких проблем не будет. Слово пацана, — произнёс он.

— Слово пацана, — повторил за ним Йозеф.

— Слово пацана, — выдавил Фриц.

Лёха хлопнул себя по коленке, встал, обошёл рыцарей сзади, развязал каждого по очереди. Пленники стали трясти затёкшими руками, пытаясь разогнать кровь, потом залезли в сумку, разделили содержимое на троих. Большую часть, конечно, Лёха уже сожрал, но даже так там оставались хлеб и колбаса.

Петрович опасливо держался на расстоянии, то и дело оглядываясь на хозяина, который беззаботно вернулся к костру и снова развалился возле огня.

— Я их всё равно сторожить буду! Я им не доверяю! — громко зашептал петух.

Лёха демонстративно зевнул. Слово пацана — нерушимо.

— Слышь, фашисты, — сказал он, укладываясь спать рядом с костром. — Разрешаю оружие забрать. Вон там лежит.

Рыцари удивлённо взглянули на него и вернулись к трапезе. Прежде им не доводилось встречать таких, как Лёха, и теперь они пребывали в сильнейшем замешательстве. У них так было не принято. Даже к самому благородному из них, к Гансу, прокралась шальная мысль убить Лёху во сне и уехать. Даже избитые и пленённые, они не до конца верили в то, что Лёха — Герой. И это было для них естественно, ведь у Лёхи не было ни сверкающих доспехов, ни верного меча, ни статного жеребца. Для рыцарей он выглядел обычным бродягой в тряпье, краснорожим смердом, рождённым копаться в грязи.