Из печки потянуло ароматом перловой каши, Лёха заглянул в печь, помешал кашу свежевымытой ложкой, посолил, добавил масло, повернул чугунок другой стороной. Избранник Богини вдруг улыбнулся, снова вспоминая родной стройбат. О нём сегодня напоминало многое.

Вернулся Петрович, сжимая в клюве небольшой свёрток.

— Ну ты орёл, бля! — восхитился Герой, извлекая на свет кусок копчёного сала. — Шкварочек нажарю, бля… Сходи до ручья теперь, шлёндру эту замотивируй. Разрешаю бить.

— Будет сделано! — пропел петух.

Вскоре он буквально загнал несчастную Феклу в избу. На этот раз ложки и ножи оказались вымыты как надо.

— Она там с другими бабами языки чесала! — заложил её Петрович.

— Баба, хули с неё взять, — рассудил Герой. — Ты отдыхай, заслужил. А ты давай мужикам помоги, тут ещё чистить и чистить.

Но Фекла встала, сложила руки на груди и гневно зыркнула на Лёху.

— Ты чего тут раскомандовался, я не поняла?! Откель взялся такой, а? — заверещала она, переходя на повышенные тона, но Герой слушать её не собирался.

— Петрович, некогда мне, разберись, — тихо сказал он, и верный петух набросился на неё, хлопая крыльями.

Сам Герой быстро шинковал копчёное сало на тонкие полоски, которые тут же отправлялись на сковороду, а когда закончил, то сковорода заняла почётное место рядом с чугунком каши. Сало зашкворчало на сковороде, будто музыка ангелов, и Лёха почувствовал, как начали течь слюни. Он перемешал шкварки деревянной лопаткой.

— Ух, бля, кайфарики, — бормотал он, сам не веря до конца, что у него получается такое сложное дело.

Раньше он бы и не подумал, что способен приготовить перловку со шкварками в русской печи. Он снова перемешал кашу, высыпал туда шкварки и поставил томиться. Аромат еды, наверное, впервые наполнил эту избушку, которая преобразилась окончательно.

Охрютка и Липатка, к удивлению Лёхи, после уборки стали ещё более чумазыми, но зато вокруг всё сверкало как в первый день творения.

— Во, теперь чётко, — одобрил Герой, и оба брата устало рухнули прямо на пол.

Петрович же, как строгий надзиратель, ходил по избе, приглядывая за личным составом.

— Ну-ка, бля, разойтись, — прикрикнул Лёха, вытаскивая чугунок из печи.

Запах разошёлся по всей избе, чугунок занял своё законное место в центре стола. Тарелок Лёха не обнаружил, так что просто взял самую большую ложку и уселся на хозяйское место. Мужики тоже похватали ложки, но Лёха их внезапно остановил.

— Так, бля, стопэ. Руки мой перед едой, понятно? Все трое, шагом марш умываться, — приказал он. — Петрович, проконтролируй.

— А чё сразу Петрович? — попытался возразить петух, но всё равно сопроводил крестьян.

Вскоре те вернулись уже совсем другими людьми, и Лёха даже начал различать, кто из них Охрютка, кто Липатка, а кто Фекла. Все трое сели за стол.

Липатка поглядел на всех по очереди и попытался первым запустить ложку в чугунок, но Лёха моментально выписал ему фофана.

— Куда, бля, — заворчал он, сам загребая перловку и пробуя её на вкус.

Перед глазами внезапно вспыхнули фейерверки поздравлений.

Опыт: +251

НОВЫЙ УРОВЕНЬ!!!

Глубоко в тёмных пещерах под горными хребтами Вольной Марки просыпалось Зло. Оно недовольно заворчало, по очереди разлепляя мириады глаз, как это всегда бывает, когда просыпаешься внезапно, неохотно и не по своей воле, перевернулось на другой бок, лёжа на жёстких камнях, попыталось вновь укутаться в мантию из непроглядной тьмы. Бесполезно. Сон не шёл, и Злу пришлось подняться со своего лежбища, перетекая с одного камня на другой. Внутри пульсировало естественное для каждого, кто не выспался, желание уничтожить всё живое.

Через пещеру бежал холодный ручей, никогда не видевший солнечного света. Зло доползло до ручья и опустилось в ледяную воду, чувствуя, как от холода стучат зубы и уменьшаются щупальца. Прозрачные безглазые головастики, тысячелетиями обитавшие в этом ручье, умерли мгновенно, не в силах противиться прикосновению Зла.

Кристально чистая вода превращалась в яд, камни чернели и трескались, даже воздух наполнялся тошнотворными миазмами. И чем дольше Зло стояло в ледяной воде, тем больше приходило к нему осознание себя как самостоятельной сущности, а не просто мыслеформы Заточённого Врага.

Пока это был максимум, на который тот был способен, но даже так Зло начало вгрызаться в корни этого мира и менять его под себя. На пике своих способностей Сверхнизкотемпературный Мастер Коварства был практически несокрушим.

Он мог уничтожать врагов грубой силой, мог соблазнять их богатством или удовольствиями, мог строить хитрые многоходовочки, мог подавлять волю и вгонять соперников в отчаяние. Но больше всего он любил комбинировать все эти методы, чтобы запутать врага и внести элемент хаоса и непредсказуемости. Он и был воплощением Хаоса.

Эманация Зла, проснувшаяся в подземелье, была лишь жалкой тенью, далёким подобием, одной гранью мыслеформы Межпространственного Ужаса. Но даже так Зло обладало достаточной мощью, чтоб сокрушить Избранника Богини.

Оно выбралось из поражённого скверной подземного ручья и зябко поёжилось, стряхивая чёрные капли, шипящие на камнях. Вокруг царила темнота, но где-то далеко за толщей горной породы оно видело мерцающие чёрные пятна, вокруг которых мельтешили завихрения. Это были Чёрные Приспешники, верные слуги, готовые на всё ради жалких подачек в виде власти или золота.

А в другой стороне, наверху, далеко-далеко от горных цепей Вольной Марки, сияло ослепительно белое пятно, один вид которого приводил в бешенство. Это был Лёха и его Печать Богини.

Избранный Герой сидел на корточках возле избы. Всходило солнце, лениво поднимаясь из-за далёких гор. Вопреки своему обыкновению, Лёха проснулся рано, самым первым. Зато он умылся и даже сбрил ножом щетину и усики, не порезавшись. Раньше он бы исполосовал всё лицо даже безопасной бритвой, но теперь ловко управлялся с ножом и прочими инструментами. То ли это так работали повышения уровней, улучшая все его навыки, то ли врождённая чёткость открывала для Лёхи новые горизонты.

Он сидел на кортах и харкал в ближайшую лужу, в которой валялись остатки брюквы. Даже уличная скотина побрезговала трогать это варево, и Лёха ощущал, что это правильно. Мистическая связь с Землёй, проникающая через прижатые пятки, приносила умиротворение, достойное буддийских отшельников.

В избе закукарекал Петрович. Лёха вдруг ухмыльнулся, почему-то довольный тем, что проснулся сам, а не от петушиного крика. Петрович кукарекал каждое утро, раздражая хозяина, но не сегодня. Сегодня Лёха его переиграл.

Лёха нащупал в кармане мятую пачку сигарет, вытащил, повертел в руках. Сигарета оставалась одна, самая последняя, табак из неё уже частично высыпался и болтался на дне пачки. Синий «Винстон», средней паршивости, не слишком дорогой. Паладин понюхал фильтр и с удивлением осознал, что не курил уже почти неделю, и это самое долгое воздержание от сигарет за всю жизнь, а первый раз он закурил ещё во втором классе.

Бросать он пытался, и первые попытки были совсем не добровольными, мамка била его телефонным проводом всякий раз, когда замечала, что от маленького Лёхи пахнет дымом. Потом, конечно, смирилась, и следующие попытки бросить он принял уже в сознательном возрасте, когда уходил в армейку. Наивный. Потом он пытался бросать ещё несколько раз, однажды даже клеил никотиновый пластырь, по совету знакомого, но всё без толку.

А теперь глядел на сигарету, и понимал, что курить совсем не хочется. И это было необычно. Лёха безжалостно смял пачку в кулаке и бросил в лужу. Свершился триумф воли, и Герой харкнул вдогонку летящей пачке.

На крыльцо вышел заспанный Охрютка, чуть опухший после долгого сна. Потянулся, похрустел спиной, увидел сидящего Лёху.

— Присядь, побакланим, — добродушно сказал Герой.