Джек рассмеялся бы, если психическое здоровье и жизнь его сына не повисли бы сейчас на тоненькой нитке, на самом волоске. Но все равно он едва не сел на заснеженное крыльцо и чуть не разразился хихиканьем и гоготом. Юмор и смерть почти родственники. Невозможно бороться со смертью  без юмора, можно сойти с ума. Любой полицейский это знает. Жизнь абсурдна до самых ее основ. Всегда можно найти что-то забавное в ситуации, когда вокруг творится ад. Мир покоится не на мускулистых, могучих руках Атлантов с большим чувством ответственности.  Мир балансирует на пирамиде клоунов, которые гудят в рожки, шатаются и дурачат друг друга. Но, хотя жизнь могла быть ужасной и смешной в одно время, люди умирали. Тоби мог все еще умереть. Хитер. Все они. Лютер Брайсон шутил и смеялся за секунду до того, как получил очередь из автомата в грудь.

Джек поспешил за Харланом Моффитом.

Ветер был холодный. Холм — скользкий. А день тяжелый и серый.  Взбираясь по склону, Тоби воображал, что плывет в зеленой лодке по холодному черному морю. Зеленой — потому что это был его любимый цвет. Никакой земли не видать. Только его маленькая зеленая лодка и он сам в ней. Море старое, древнее, старше чем человечество. Такое старое, что может ожить, может думать, может хотеть чего-то и добиваться этого. Это море хотело подняться со всех сторон над маленькой зеленой лодкой, захлестнуть ее волной. Утащить вниз на тысячу саженей в чернильную воду, и Тоби вместе с ней. Десять тысяч саженей, двадцать тысяч — ниже и ниже. Туда, где нет света, но звучит странная музыка. В лодке у Тоби лежали целые тюки Успокоительного Порошка, который он получил от кого-то очень важного, может быть, от Индианы Джонса, а может, от Аладдина — вероятно, от Аладдина, — а тому дал его сам Джинн. Он разбрасывал Успокоительный Порошок в море, между тем как маленькая зеленая лодка медленно двигалась вперед. И хотя порошок казался  легким и серебристым в его руках, легче птичьих перьев, он становился колоссально тяжелым, когда падал в воду. Но тяжелым по-странному, по-смешному, потому что не тонул этот волшебный Успокоительный Порошок, а заставлял море утихомириться. Делал его мягким и ровным, без ряби, как зеркало. Древнее море хотело подняться, поглотить его лодку, но Успокоительный Порошок давил на него. Сильнее, чем утюг, сильнее чем свинец. Давил и успокаивал, усмирял. Глубоко внизу в темных и холодных ущельях море вздымалось, яростно рвалось к Тоби, желая больше, чем когда либо, убить его, утопить, разбить его тело на куски о прибрежные скалы и тереть о берег, пока он не станет мелкой песчаной пылью. Но оно не могло подняться, не могло, все было спокойно на поверхности, мирно и спокойно. Спокойно.

Может быть, потому что Тоби сконцентрировался так сильно на том, чтобы удержать Дарителя под собой, ему не хватило сил взобраться на холм и треть пути до домика управляющего Джеку пришлось нести Тоби на руках, бросив канистры с горючим. Затем Джек сходил за канистрами, вернулся.  Все остальные ждали его у флигеля. Джек открыл ключом дверь. Внутри было темно, окна снаружи были забиты щитами фанеры, а электричество в доме Полу Янгбладу включить не удалось, тогда в понедельник, теперь было понятно почему, Даритель не хотел.

  К счастью, Хитер не забыла о проблемах с электричеством во флигеле и приготовилась. Из двух карманов своего лыжного костюма она достала вместо пуль по фонарику.

Почему-то так бывает почти всегда, подумал Джек, даже когда полицейский гонится за преступником посреди бела дня и все проходит на свету, снаружи, в самом конце схватки, когда ты лицом к лицу сталкиваешься со злом, это всегда происходит в темном месте. Как будто солнце просто не в силах смотреть на это.  Тоби зашел в дом впереди них, забыв о своей боязни темноты, горя желанием сделать свое дело.

Две канистры с бензином они оставили снаружи, у двери. У Хитер в руке был фонарик, у Джека в одной руке фонарик, в другой канистра. Харлан Моффит шел замыкающим и нес еще две канистры с бензином.

— А на что эти подонки похожи? Они все безволосые и большеглазые, как те придурки, которые похитили Уитли Стрибера? [52]

В пустой и неосвещенной гостиной Тоби стоял перед темной фигурой. Когда они посветили туда фонарями, то обнаружили то, что мальчик обнаружил до них. Харлан Моффит получил ответ. Не безволосое и не большеглазое. Не милые, юркие ребятишки из фильмов Спилберга. Разлагающийся мертвец  стоял, расставив ноги, немного накренившись, но без всякого риска рухнуть на пол. Совершенно отвратительное существо обернулось вокруг спины трупа, соединенное с ним несколькими жирными щупальцами, которые скрывались в гниющем мясе, как будто оно пыталось стать единым с мертвой плотью. Пришелец был  неподвижен, но явно жив: непонятные импульсы были видны пробегающими под его влажно-шелковой кожей, а кончики некоторых щупалец дрожали. Мертвец, с которым соединился инопланетянин, был старый друг и партнер Джека — Томми Фернандес.

Хитер поняла слишком поздно, что Джек еще не видел ни одного из ходячих мертвецов с кукловодом в седле. Одного этого зрелища было достаточно, чтобы опровергнуть большую часть его предположений о врожденной доброте или, по крайней мере, нейтральности Вселенной и неизбежной справедливости мира. Не было ничего доброго или справедливого в том, что сделалось с останками Томми Фернандеса. То же Даритель сделает с ней, Джеком, Тоби и остальным человечеством, пока еще живыми людьми, если у него будет такая возможность. Откровение было для Джека особенно болезненно, потому что именно над телом Томми Вселенная и Даритель так надругались, а не над трупом какого-нибудь незнакомца!

Она отвернула свой фонарь от Томми и испытала облегчение, когда и Джек быстро опустил свой. Не в его характере долго рассматривать подобные ужасы, это не должно ему нравиться. Хотелось верить в то, что несмотря на все, что ему пришлось испытать только что, он будет крепко держаться за свой оптимизм и любовь к жизни, что и делало его таким особенным.

— Эта штука должна умереть, — сказал Харлан холодно, утратив свою естественную жизнерадостность. Он больше не был Ричардом Дрейфусом  увлеченным поиском близкого контакта третьей степени. [53] Самые страшные фантазии по поводу злых пришельцев, которые предлагали ему дешевые комиксы и фантастические фильмы, казались Харлану не просто глупыми при взгляде на чудовище, которое стояло перед ним. Они были по-детски наивны, потому что их представления о зле извне ограничивалось лишь жалкими за́мками с привидениями, что не выдерживало никакого сравнения с бесконечно отвратительными созданиями и мучениями, которые имела в запасе эта темная, холодная Вселенная. — Должна умереть прямо сейчас!

Тоби отошел от тела Томми Фернандеса, — Хитер проследила за ним лучом фонарика: 

— Малыш, куда ты идешь?

— Нет времени, — сказал он.

Они двинулись за ним через кухню, через то, что, должно быть, когда-то представляло собой прачечную, но теперь превратилось в хранилище пыли и паутины. В одном углу лежала высушенная туша крысы, ее тонкий хвост был изогнут вопросительным знаком.

Тоби указал на пятнисто-желтую дверь которая, без сомнения, когда-то была белой:

— В подвале, — сказал он. — Оно в подвале.

Прежде чем спуститься вниз к тому, что их там ждало, они отвели Фальстафа на кухню и закрыли дверь в прачечную, — решили с собой его не брать. Ему это не понравилось, и когда Джек открыл желтую дверь, неистовое царапанье собачьих когтей наполнило комнату позади них.

Следуя за папой вниз по качающимся ступенькам, Тоби что было сил сосредоточился на маленькой зеленой лодке в своей голове, которая и вправду была хорошо сделана, — никаких щелей, непотопляема. Палуба была завалена тюками серебристого Успокоительного Порошка. Его было достаточно, чтобы удержать поверхность этого злого моря в спокойствии и тишине еще тысячу лет! Не важно, что оно там хочет, не важно, насколько оно разозлилось и разволновалось в глубоких ущельях. Он плыл по нему, по воде без волн и ряби, разбрасывая свой волшебный порошок. Солнце светило в вышине, все было так, как он любил, — тепло и безопасно. Древнее море показывало ему собственные картины на своей жирной черной поверхности, которыми хотело его напугать и сделать так, чтобы он забыл разбрасывать порошок. — Его мама, которую объедают крысы. Голова его папы, расколотая посередине, а внутри ничего, кроме тараканов. Собственное тело пронзают щупальца Дарителя, который сидит на спине. Но Тоби быстро отворачивался от этих картин и поднимал лицо к голубому небу, не позволяя этим картинам сделать из него труса.