Хитер услышала, как она быстро и ритмично что-то бормочет себе под нос. Через мгновение поняла, что лихорадочно читает длинную молитву, которую выучила ребенком, но не повторяла уже лет восемнадцать-двадцать. При других обстоятельствах, сделай она сознательное усилие, чтобы вспомнить слова, ей бы удалось восстановить едва ли половину. Но теперь они просто слетали с губ, так же, как тогда, когда она была маленькой девочкой, стоящей на коленях в церкви.

Однако ходячий труп был менее чем половиной причины ее страха и гораздо менее чем половиной причины острого отвращения, которое скрутило ее желудок, затруднило дыхание и вызвало рвотный рефлекс… Это было ужасно, но плоть еще не отделилась от костей. От мертвеца все еще пахло скорее бальзамирующей жидкостью, чем гнилью, резкий запах бальзамирующей жидкости поднимающийся по лестнице напомнил Хизер о давних уроках биологии в средней школе, о лягушках, выловленных из банок с формальдегидом для вскрытия.

В основном, страх и отвращение вызывал Даритель, который ехал на трупе, как на лошади. Хотя освещение в холле было достаточно ярким, чтобы хорошо разглядеть инопланетянина, Хитер не смогла точно определить его физическую форму. Большая часть пришельца, висела на спине мертвеца, уцепившись щупальцами за бедра, талию, грудь и шею. Некоторые из его щупалец были толщиной с карандаш, другие такие же, как собственное предплечье Хитер.  Даритель был большей частью черным, в некоторых местах этот чернильный блеск смягчался кроваво-красными пятнами.

Не будь Тоби, которого надо защищать, она не выдержала бы этой встречи, не смогла бы встретиться с этим лицом к лицу. Да и сейчас, при виде этого у нее закружилась голова, как от веселящего газа, и она чуть не разразилась отчаянным головокружительным смехом, безрадостным весельем, опасно близким к безумию.

Она не осмеливалась оторвать взгляд от трупа и его отвратительного наездника, из страха обнаружить его потом в одной ступеньке от себя.

За спиной мертвеца, в центре пенящейся массы щупалец, должно было быть центральное тело, похожее на мешок кальмара, со светящимися нечеловеческими глазами и искривленным клювом. Но если оно и было там, она не могла его разглядеть. 

Существо, казалось, состояло из одних щупалец, непрерывно дергающихся, скручивающихся, сворачивающихся и разворачивающихся. Несмотря на мягкую кожу, Даритель иногда ощетинивался колючими формами, которые заставляли думать об омарах, крабах, раках, но в следующее мгновение все это снова становилось прежним.

Мертвец начал взбираться по ступенькам к Хитер.

Она подняла «узи».

Даритель оседлал труп и самым отвратительным в этом было то,  как он это сделал. Картина выглядела весьма интимной. Похоронная рубашка была расстегнута, щупальца высовывались из разрезов груди, сделанных коронером во время его вскрытия, эти покрытые красными пятнами придатки исчезли внутри трупа, проникая глубоко в тело, болтаясь и между ног. Существо, казалось, наслаждалось своей связью с мертвой плотью, объятием, которое было столь же необъяснимым, сколь и непристойным, и агрессивным. Это могло служить доказательством того, что вселенная является большим сумасшедшим домом, полным миров без смысла и ярких галактик, населенных существами без цели.

Мертвец преодолел две ступени вверх. Три. Четыре. Пять. — До Хитер осталось семь.

Изо рта мертвеца высунулись несколько щупалец, похожих на черные языки, испачканные кровью.

Хитер открыла огонь, и жала на курок чересчур долго, тратя слишком много боезапаса, десять-двенадцать патронов, может быть, даже четырнадцать. Хотя было удивительно — учитывая ее душевное состояние — что она не опустошила оба магазина. Девятимиллиметровые пули прочертили бескровную диагональ на груди мертвеца, через тело и вплетенные в него щупальца.

И кукла и хозяин были сброшены вниз, на пол холла, на лестнице остались валяться два обрубка щупалец. Один около двадцати сантиметров в длину, другой около шестидесяти. Ни одна из этих ампутированных конечностей не кровоточила. Обе продолжали двигаться, извиваясь, как тело змеи извивается долго после того, как ей отсекли голову. Но очень скоро это движение перестало быть результатом остаточного возбуждения отсеченных нервов, простыми спазмами, оно стало целенаправленным. Хитер охватил ужас при этом зрелище. — Обрубки искали друг друга, как будто каждый знал о существовании другого. Один свесился со ступеньки, пока второй грациозно, как зачарованная дудочкой змея, поднялся ему навстречу, они соприкоснулись и случилось превращение, которое по существу было черной магией и выходил за рамки понимания Хитер. Два обрубка стали одним, не просто переплелись, но стали одним организмом. Как только это произошло, получившаяся новый организм  выпустил восемь маленьких щупалец и начал толчками спускаться по ступенькам к тому организму, от которого его отсекли, при этом приняв угловатую, как у краба форму, но более гибкую.

Менее полминуты прошло с тех пор, как два отдельных отростка принялись искать друг друга. И тут Хитер вспомнила, как Джек ей рассказывал о происшествии на кладбище и привел непонятные им слова, которые Даритель сказал через Тоби: «Тела есть всегда». Теперь эта фраза потеряла свою загадочность. Все стало ясно, даже слишком. Тела есть всегда и конца у них нет. Их можно разодрать на куски без вреда для их разума или памяти, они бесконечно возрождающиеся и приспосабливающиеся ко всему.

Мрачность ее внезапного озарения, понимание того, что они не смогут победить, как бы храбро ни боролись и каким бы мужеством ни обладали, на короткое лишило ее рассудка. Вместо того чтобы бежать от этого чудовища спускающегося по ступенькам, как поступил бы любой здравомыслящий человек на ее месте, она с криком ярости бросилась за ним, выставив перед собой «узи» и не понимая, зачем ей нужно оказаться к нему вплотную. Хотя и знала, что подвергает жуткому риску себя и Тоби, оставляя его одного, но не могла остановиться. Их разделяло четыре ступени, когда существо вдруг резко и гораздо быстрее, чем спускалось, направилось к ней, даже не затрудняя себя разворотом, как будто для него что зад, что перед, что бок было одним и тем же.

Три ступени между ними. Две. Она нажала на спусковой крючок, и выпустила последние пули из «узи» в тварь, разрубив ее на шесть бескровных кусков, которые разлетелись вниз по ступенькам, и тут же стали, извиваясь искать друг друга. Опять гибкие и змеиные. Нетерпеливо. Молча.

Это молчание было самым пугающим и необычным. Никаких криков боли, никаких воплей ярости. Терпеливое и молчаливое возрождение. А эта дерзкая атака обрубка, ведь он на нее бросился, выглядит насмешкой над ее надеждами на победу.

В холле тело Эдуардо Фернандеса опять стояло на ногах. — Даритель, все еще безобразно сплетенный с трупом, снова направился к лестнице.

Приступ безумия Хитер прошел. Она побежала вверх, схватила канистру с бензином, и потащила, надрываясь, из последних сил на второй этаж, где ее ждали Тоби и Фальстаф.

Пес дрожал. Скорее воя, чем лая, он выглядел так, как будто понимал то же самое, что и Хитер: эффективная защита невозможна. Это был враг, которого не могут свалить ни зубы, ни когти, ни человеческое оружие.

Тоби спросил:

— Я должен это делать? Я не хочу.

Она не поняла, что он имеет в виду, а времени спросить не было:

— Все будет в порядке, малыш, мы справимся.

С первого марша лестницы, вне зоны видимости, донесся звук поднимающихся тяжелых ног. И свист. Это было похоже на шипящий прорыв струи пара из отверстия в трубе.

Она отложила «узи» и стала откручивать крышку на носике канистры с бензином.

Огонь сработает. Она должна верить в это. «Тела есть всегда». Но тела, превращенные в пепел, не смогут снова проявить свою форму и функции, не важно, как чужды их плоть и метаболизм человеческому пониманию. Черт возьми, огонь должен сработать.

— Оно никогда не боится, — сказал Тоби голосом, который раскрывал всю глубину его страха.