— Сделаю всё, что смогу, инспектор, но, боюсь, у меня мало информации. Она была закрытой книгой, если спросите меня. Большая часть того, что мне известно, — это слухи.

Лотти сделала пару заметок, хотя записывать было особо нечего. Ей придётся попотеть, чтобы установить, какой была Сьюзен Салливан и, что более важно, почему и кем она была убита.

Джеймс Браун почесал бровь, вытирая пот, собравшийся в мелких морщинках на лбу. Он не мог поверить, что Сьюзен была мертва. Исходя из завуалированных слов инспектора, он понял, что её убили.

— Боже мой, — сказал он.

Он полагал, что Сьюзен всегда будет рядом, готовая собирать осколки каждый раз, когда он разваливался на части под тяжестью их общего прошлого.

— Сьюзен, — прошептал он в пустоту.

Не в состоянии сфокусироваться, Джеймс закрыл глаза. Неужели преждевременная кончина Сьюзен связана с тем, что они пытались воскресить захороненные секреты?

Джеймс постарался очистить свой разум. Он должен был защитить себя, привести в действие план, который придумал на случай, если произойдёт нечто подобное. Он был готов к чему-то такому, в отличие от Сьюзен, как он полагал.

Будучи достаточно дальновидным, чтобы понять, что они со Сьюзен имели дело с коварными и опасными людьми, Джеймс документировал всё с самого начала. Отперев ящик, он достал оттуда тонкую папку, положил её в конверт и написал на нём записку. Затем он вложил всё это в конверт побольше, и, написав адрес и запечатав, опустил конверт в почтовую корзину. Получатель поймёт, нужно ли будет открыть конверт или отправить его обратно отправителю согласно инструкциям в записке. Если же придётся открыть конверт, что ж, многого он об этом не узнает, не так ли? Джеймс подавил панику и достал мобильный телефон.

У него не было другого выбора, кроме как сделать звонок.

Дрожащими руками Джеймс набрал номер. Он заговорил уверенным и волевым голосом, скрывая бешеное биение сердца в груди. Однако воспоминания не отступали.

Он сказал:

— Нам нужно встретиться.

1971

Служители мессы переодевались обратно в свои вещи, когда в комнату вошёл высокий человек с густыми черными волосам и красным от злости лицом. У самого маленького из мальчишек была бледная кожа и светлые волосы. Доходяга на двух ножках. Он посмотрел вверх широко раскрытыми глазами, как бы говоря: «Пожалуйста, не смотри на меня», и натянул изношенный свитер поверх измятой, некогда белой, но уже посеревшей рубашки, застёгнутой до самой шеи.

Костлявая рука с выступающими венами указала на него.

— Ты.

Тельце восьмилетнего мальчика будто парализовало. Его нижняя губа дрогнула.

— Ты. Идём в ризницу. У меня для тебя есть работа.

— Но… мне нужно вернуться, — пробормотал мальчик. — Сестра будет искать меня.

Глаза мальчика расширились, солёные слёзы собрались капельками под его прекрасными ресницами. Страх поглотил его сердце, а человек перед ним, казалось, стал ещё выше. Сквозь пелену слёз мальчик увидел длинный палец, призывающий идти следом. Он стоял неподвижно в одном ботинке, второй валялся где-то под скамейкой. Бежевые носки складками сидели на его худеньких стопах — их резинка, изношенная после многих стирок, выпирала, словно маленькие белые колышки, торчащие из песка. Человек шагнул, погрузив мальчика во тьму своей тени.

Человек схватил его за запястье и потянул через деревянную дверь. Мальчик умоляющим взглядом смотрел на ребятишек, но те собрали дрожащими руками свои вещи и убежали.

По углам потолок был украшен золотистыми ангелами, словно они взлетели и оказались там в ловушке, неспособные спуститься вниз; белые алебастровые горгульи перемешались с ангельскими херувимами, на лицах которых застыли усталость и истощение. Мальчик попытался спрятаться за высоким столом из красного дерева, стоявшим посреди комнаты. Ему казалось, будто тёмное дерево источало глубокую, пронизывающую атмосферу угнетения.

— Что у нас тут, испуганный котёнок? Скулишь, как девчонка, ты, ни на что не годный шалопай! — прокричал мужчина.

Мальчик знал, что никто ничего не услышит и не придёт на помощь. Он уже бывал тут раньше.

Чёрная ряса колыхнулась в воздухе, когда человек прошёл мимо и сел на стул в углу. Мальчика одолела сильная дрожь, когда мужчина стал оценивать его, словно фермер на рынке, оценивающий свою прибыль.

— Иди сюда.

Мальчик не двинулся.

— Я сказал, иди сюда.

У него не было выбора. Мальчик шагнул вперёд, ступая с пятки на носок, словно канатоходец, слегка прихрамывая в одном ботинке.

Мальчик вскрикнул, когда мужчина схватил и зажал его меж своих обнажённых коленей, сдирая с него одежду.

— Заткнись! Ты будешь паинькой и сделаешь то, что я скажу.

— П-п-пожалуйста, на делайте мне больно, — хныкал мальчик; слёзы струились по его щекам. Он не мог ничего видеть, поскольку его окружала почти полная темнота.

Голову мальчика втянули в зияющую пустоту, его затошнило.

Где-то в глубине желудка ужас перемешался с завтраком, состоявшим из жидких яиц. Тошнота волной подступила и вырвалась наружу бледно-жёлтой рвотой.

Мужчина вскочил, по-прежнему держа запутавшегося в его рясе мальчика за волосы, и тяжело ударил его в грудь. Мальчик стукнулся о противоположную стену, обмякшим тельцем сползая на пол, сбитый с толку и испуганный.

Он не слышал имён людей, которых звал на помощь, потому что на его голову один за другим посыпались быстрые и тяжёлые удары.

Мальчик громко плакал, его рыдания эхом разносились по комнате.

В конце концов, он обгадился.

Казалось, ангелы в нишах алебастрового потолка спрятались глубже по своим углам, будто им тоже было страшно. 

Паб «Кафферти» на Гэол-стрит располагался в двухстах метрах от офиса Окружного совета. Лотти поедала жидкий суп с кусочками курицы и картофелем, согревающий её до кончиков пальцев. Бойд уже изничтожил половину фирменного сэндвича, которого хватило бы на двух нормальных людей. Но он же не был нормальным. Он мог есть что угодно, не прибавляя в весе ни грамма. «Тощая сволочь», — подумала Лотти.

Был поздний вечер, лишь парочка завсегдатаев, не страшась погоды, сидели за барной стойкой, потягивая «Гинесс» и отмечая лошадей в смятых газетах. По громадному телевизору, висевшему на стене, показывали скачки из Англии. Там снега не было.

— Беа Уолш говорит, что Сьюзен могла быть лесбиянкой, — сказала Лотти.

— А ты сама когда-нибудь была с женщиной? — спросил Бойд, не подозревая о прилипшем к его верхней губе куске салата, образующем импровизированные усы.

— Хотелось бы. Тогда, возможно, я бы избавилась от воспоминаний о том, что была в твоей постели полгода назад.

— Ха, очень смешно, — сказал Бойд, но он не смеялся.

Лотти старалась подавить воспоминания о том пьяном свидании. Она не хотела признавать, но той ночью тепло его тела согревало её — по крайней мере, это она помнила. С тех пор они ни разу не говорили об этом.

— А если серьёзно, Адам не хотел бы, чтобы ты была одна, — сказал он.

— Ты понятия не имеешь, чего хотел бы Адам, так что заткнись. — Лотти знала, что повысила голос, и корила себя за то, что позволила Бойду вывести её из себя.

Он замолчал и продолжил поедать свой сэндвич, в шутку прошептав «сучка» себе под нос.

— Я всё слышала, — сказала Лотти.

— Я на это и рассчитывал.

— В любом случае, Беа сказала, что это, скорее, сплетни, потому что Сьюзен была одиночкой. Люди любят выдумывать истории о тихонях.

— Это что значит? Типа как не практикующий католик? Видали, проходили, больше не интересует?

— Ты знаешь, что я не лесбиянка, и даже не практиковавшая подобное когда-либо.