– Значит, ты бросил маму одну?

– Когда Бетти исчезла из жизни твоей мамы, я сделал то же самое. Никаких больше чувств, ни к кому, никогда, потому что если…

– То ты снова потеряешь близкого человека…

– Ну да. – Дедушка Айк приглаживает свою серебристую бороду. – И когда я сказал, что вы мне здесь не нужны… Я испугался, как бы в моей жизни снова не появились люди, которые мне дороги, которых я могу потерять. И я вовсе не рад всё время выслушивать от твоей мамы, насколько был неправ. Я сам себе об этом напоминаю. Каждый день. И знаю, что Бетти будет за меня стыдно.

Голос звучит всё глуше, и когда я поднимаю глаза, то вижу, как по его щекам текут слёзы, которые он утирает бейсболкой.

Мне хочется надавать себе пинков за толстокожесть. За то, что считал дедушку Айка просто сварливым стариком, хотя на самом деле он себе места не находил от тоски. Совсем как я. Только я его тоски не замечал.

Он снова натягивает свою потрёпанную красную бейсболку, и я, впервые приглядевшись, вдруг понимаю, что на ней выгоревшая эмблема «Ред Сокс».

Хотя дедушка Айк ни разу в жизни не бывал в Бостоне.

Наверное, каждый любит близких так, как умеет.

– В общем, – продолжает он, – я считаю, что Родди прав. Ты не хочешь кончить как я, до последнего цепляясь за свою боль и вину.

– Это же совсем другое дело, – возражаю я, нервно притопывая ногой. – Разве ты виноват, что бабушка Бетти умерла от рака? Но Кейси не полезла бы на то дерево, если бы мы с ней не поспорили.

– А если бы не я, ты не сел бы за руль.

– Ты о чём?

– Когда мы обнаружили, что ты взял пикап, я сразу подумал: если с тобой что случится, виноват буду я.

– Всё совсем не…

– Это из-за меня ты выскочил на улицу в самый разгар урагана. Не умел бы водить машину – один бы ни за что не поехал. Не представляешь, какой камень у меня с души свалился, когда я увидел, что ты цел и невредим. Случись что с тобой, твоя мама никогда бы меня не простила. Да я бы и сам себя не простил.

– Но это было моё решение! Не твоё!

– Так ведь и твоя подруга Кейси тоже сама полезла на дерево. Никто её не заставлял.

Пару минут мы молчим, разглядывая цветы на могиле бабушки Бетти. Потом дедушка Айк опускается на колени и аккуратно разгребает землю, пытаясь расправить примятые ураганом стебли. Я приседаю рядом, повторяя за ним. Поднявшиеся цветы, к которым тотчас же слетаются пчёлы, качают разноцветными головками, словно благодаря нас за помощь.

– Никогда не знаешь, куда заведёт тебя жизнь, Итан. Мы постоянно принимаем множество мелких решений, но во что они сложатся?..

– Вот и мистер Рид мне то же самое сказал, – тихонько бормочу я. – Ну, сейчас, по телефону. Сказал, что больше меня не винит. Откуда мне было знать, что случится?

– Видишь? Никто тебя не винит, – кивает дедушка Айк.

Я судорожно вздыхаю.

– Тогда почему я сам себя виню?

– Мы цепляемся за вину или за скорбь, когда это последнее, что у нас осталось, последнее, что связывает нас с человеком, которого нам не хватает. Мы не хотим отпускать эти чувства, считая, что иначе у нас не останется ничего. Но это слишком опасно, Итан, – никогда ничего не отпускать. Пока не отпустишь, не придут воспоминания. А если ты не будешь вспоминать Кейси, она и в самом деле исчезнет.

Мы ещё долго сидим, слушая гудение пчёл.

– Не хочу прощаться, – шепчу я, сам не зная кому.

– Тебе и не придётся, – уверенно заявляет дедушка Айк, хлопнув меня по спине. – По крайней мере, пока ты помнишь.

Через несколько минут мы уже шагаем к пикапу.

И, как ни странно, уходя, я впервые за долгое время чувствую себя немного легче. Так бывает, когда тащишь кучу пакетов с продуктами и кто-нибудь вдруг забирает один.

Несмотря на огромные лужи и валяющийся на дороге мусор, нам хватает пяти минут, чтобы доехать до Корали. Похоже, дом не пострадал, но мне кажется, что он осел ещё больше, чем раньше. Подозреваю, на своём веку этот дом повидал уже немало ураганов.

– Я подожду здесь. Приказ твоей матери, – шутливо козыряет дедушка Айк.

Я улыбаюсь, представив, что отныне он всегда будет подчиняться её приказам.

– Дедушка?

– М-м-м?

– А знаешь, ты был прав. Ну, когда говорил, что дети крепче, чем о них думают. Только мне кажется, что стариков это тоже касается.

– Я знал, что мы с тобой столкуемся, малыш, – хохочет дедушка Айк.

Прихватив коробку с волчатами, я иду к дому, потом очень осторожно взбираюсь по ступенькам крыльца, чувствуя, какие они сырые и скользкие. И только почти у двери замечаю бабулю.

– Ты не с фермы Митчелла, деточка? – спрашивает она. – Яиц мне принёс?

– Гм… что?

Бабуля сидит в ближайшем к двери кресле-качалке. Подойдя ближе, я слышу её прерывистое дыхание, вижу лежащую на коленях кислородную маску. Белёсые глаза щурятся, словно пытаясь получше меня разглядеть.

– Я Итан, – мягко напоминаю я. – Друг Корали.

– Корали? – Она склоняет голову, тяжело вздыхает, потом откидывается на спинку кресла. – Конечно-конечно, Корали. Симпатичная девочка. Да ещё и умная. Она спит. Все спят. Только так мне и удаётся сюда выбраться. Им, видишь ли, не нравится, когда я вылезаю из постели.

Она подносит кислородную маску ко рту и глубоко вдыхает. Руки у неё такие худые, что я вижу каждую косточку.

– Всё в порядке, бабуль? Может, отвести вас внутрь?

Она отмахивается:

– Надо радоваться жизни, пока могу. Не так уж много мне осталось.

Может, бабуля и путает, где она и с кем говорит, но почему-то я верю, что ей осталось недолго. Лицо у неё пепельного цвета, а цветастый халат вполне сгодился бы в качестве палатки. Вероятно, мне стоило бы зайти в дом и позвать Адину или Корали, но я чувствую, что бабуля права. Пускай наслаждается видом из своего кресла-качалки, пока ещё может.

– А Нима тоже здесь? – спрашиваю я.

– Нима? – эхом откликается бабуля. По её лицу вдруг словно пробегает облачко, но потом в затуманенных глазах, как первая звезда после вечерней грозы, вдруг возникает искорка света, и бабуля расплывается в довольной улыбке. – Моя дорогая Нима. Я знала, что она ко мне вернётся. Что успеет, пока всё не кончилось.

Бабуля начинает раскачиваться в кресле, и в этот момент что-то падает у неё из рук. Я ставлю коробку с волчатами на пол и бросаюсь подбирать. Это книга – вернее, толстая тетрадь в простой чёрной обложке.

– Вы уронили… – говорю я, протягивая её бабуле.

Но та лишь качает головой.

– Это просто рассказы. Корали их записывает, а потом читает, чтобы я вспомнила. А как я уйду, и сама будет вспоминать.

Я так и стою, протягивая ей тетрадь, но бабуля не хочет её забирать.

– Прочти мне что-нибудь, – говорит она. – Ну же, читай!

Листая одну страницу за другой, я вдруг краем глаза улавливаю что-то знакомое. Почерк Корали здесь необычно размашист, словно она очень торопилась поскорее всё записать. И я начинаю читать:

Крошка-аллигатор

Лето в том году просто-напросто отказывалось уходить – ни дать ни взять досужий сосед, злоупотребляющий гостеприимством хозяев. Я любила свою Ниму, но, Господь свидетель, порой она бывала сущим наказанием. Иногда казалось, что изматывающая жара только придаёт ей сил: знай себе скачет да крушит всё вокруг. Так что в один прекрасный сентябрьский день я отправила их с сестрой на окружную ярмарку, лишь бы под ногами не мешались. А то у меня стирки полно, сама понимаешь.

Ну, а у Нимы-то рука набита, что у твоего квотербека[13], вот она и выиграла первый приз в одной из тех игр, где надо мячом в бутылку попасть, да ещё так, чтобы вдребезги разбить. И что бы вы думали она получила в награду? Не что иное, как детёныша аллигатора, самого настоящего, с зубами, хвостом, чешуйчатой шкурой и всем прочим! Да ещё в аквариуме для золотых рыбок, чуть больше миски, такой он был крохотный. Как же она бежала домой, как прижимала к себе этот аквариум – небось, призовую несушку бы так не тащила. Заявила, что назовёт малыша Крошкой. Крошка-аллигатор, можешь себе представить? Папаша её в крик, чуть не в истерике бьётся, я тоже сказала, что и близко к этой твари не подойду. Но Нима так ужасно рыдала, выла и топала ногами, что в конце концов Крошка поселился в ванне. Каждый раз, как кто-нибудь из нас собирался вымыться, она вылавливала эту чешуйчатую зверюгу, выносила во двор и ждала, когда мы закончим.