– Ну, может, ты и сейчас не готов, – отвечает Родди. – Но это нормально. Когда-нибудь будешь. Иначе кончишь как дедушка Айк.

– Дедушка Айк? Он-то здесь при чём?

– Ну, в смысле… Ты взгляни на него. Как бабушка умерла, он до того разозлился на весь мир, что от всех отгородился, даже от собственной семьи. Закуклился, что твоя гусеница. Уже больше тридцати лет прошло, а он так и бродит всё время один. Хочешь кончить тем же?

– Нет, – слышится от двери, – не хочет.

Когда мы с Родди оборачиваемся, дедушка Айк уже топает по коридору.

Мы переглядываемся.

– Пойду-ка я за ним, – говорю я. Родди кивает. – И… слушай…

– М-м-м?

– Мне жаль, что вы с Грейс расстались.

– Что-о? – У Родди аж брови лезут на лоб от удивления.

– Я слышал ваш вчерашний разговор. Насчёт того, что так будет лучше.

– Боже… – облегчённо вздыхает Родди. – Да мы не о нас говорили, Итан, а о Кейси. Что хватит ей лежать прикованной к больничной койке. Пора бы уже на волю.

Я понуро тащусь по коридору за дедушкой Айком.

И вдруг замираю. Потому что дверь в его комнату распахнута настежь, а сам он сидит в плетёном кресле-качалке. Как будто ждёт меня.

Неужели дедушка Айк и правда позволит мне войти?

– Ну, не стой на пороге, – ворчит он.

Я вхожу.

Не считая кресла-качалки, из мебели в комнате только кровать с одиноко торчащей из-под стёганого одеяла подушкой да комод – его, похоже, дедушка Айк сколотил сам.

И весь этот комод уставлен фотографиями.

И стены увешаны.

Дедушка Айк откашливается. Я оборачиваюсь.

– Я… гм… мне очень жаль. Родди не хотел…

– Родди прав, – коротко рявкает дедушка Айк.

С минуту мы молчим. За это время я успеваю рассмотреть фотографии. На них бабушка Бетти: вот их свадьба, вот она танцует, есть даже портрет – настоящий, написанный художником.

На нескольких снимках присутствует маленькая девочка – должно быть, мама: бабушка Бетти на крыльце больницы с ней, новорождённой, на руках; мама с бабушкой Бетти и дедушкой Айком строят на пляже замок из песка; мама, одетая каким-то зверьком, улыбается, выглядывая из-за спины бабушки Бетти… Но, кажется, после очередной мамы, задувающей свечки на торте в честь своего десятого дня рождения, нет ни одной. Ни тебе школьных балов, ни спортивных команд, ни вручения аттестатов.

И ни единой пылинки.

– Что ж, теперь ты знаешь, почему я не хочу, чтобы здесь кто-нибудь ошивался, – ворчит дедушка Айк.

– Это похоже на… на храм!

Он пожимает плечами.

– Зови как хочешь.

На комоде, между бабушкой Бетти на карусели и другой, обнимающей пятнистую чёрно-белую собаку, которая лижет её в лицо, зияет пустота.

– Ты одну фотографию унёс ко мне в комнату! Ещё до нашего приезда. Ту, где она на велосипеде.

– Моя любимая. – Дедушка Айк вдруг вскакивает с кресла. Энергично, как молодой. – Хочу тебе ещё кое-что показать. Давай-ка прокатимся.

– Но… твой пикап… Я же его угробил…

– Возьмём машину Родди. – По лицу дедушки Айка не скажешь, сердится он или нет.

– Мне правда очень жаль… в смысле, насчёт машины…

Он взмахивает рукой, как медведь, отгоняющий муху.

– Есть вещи, потерять которые – трагедия. А есть другие. От которых, наверное, давным-давно пора было избавиться.

Из кухни тянет подгоревшим беконом – вероятно, это должно означать, что электричество наконец включили. Гостиная залита ярким солнцем. Словно никакого урагана и не было.

Ну, почти.

Дедушка Айк терпеливо ждёт, пока я под пристальными взглядами родителей впихиваю в себя пару кусков бекона.

– Мы с малышом съездим кое-куда, – говорит он маме. – Если ты не возражаешь, конечно.

Мама долго смотрит на меня, потом снова на дедушку Айка.

– Не самый плохой вариант, как мне кажется, – наконец признаёт она.

Я едва не давлюсь беконом: наверное, с тех пор, как мы здесь, они впервые хоть в чём-то сошлись.

– Можно он потом забросит меня к Корали? – нерешительно спрашиваю я. Интересно, справится ли та неведомая сила, что заставила маму согласиться с дедушкой Айком, и с моей просьбой? – Хочу убедиться, что с ней все в порядке, – добавляю я для верности.

Папа вскидывает бровь, но мама кивает.

– Ладно, но пусть Айк дождётся тебя снаружи. И чтобы не вздумал сажать Итана за руль, не то…

Но тут звонит телефон.

Мама хватает трубку. С минуту она слушает, прикусив губу, потом как-то неуверенно говорит:

– Конечно. Минуточку. – И прикрывает рукой микрофон. – Итан? Это мистер Рид. Он хочет с тобой поговорить.

Спустя час мы с дедушкой Айком сидим в пикапе Родди. На сиденье между нами примостилась коробка с волчатами. Придётся отдать их Корали – как только я, повидавшись с ней, вернусь домой, мы уедем из Палм-Нота.

Дедушка Айк молча гонит по незнакомым мне дорогам, пока наконец не снижает скорость и не сворачивает к огромным кованым воротам.

Ворота приоткрыты. Дальше по обе стороны аллеи выстроились дубы, за ними тянется кирпичная стена.

Дедушка Айк глушит мотор.

– Придётся пройтись, – ворчит он, указывая на упавшее дерево, которое перегородило дорогу. – Здесь недалеко.

Вытащив коробку, чтобы волчата не зажарились в машине, я пристраиваю её в тенистом уголке – дедушка Айк считает, что там с ней ничего не сделается.

Мы шагаем вдоль чёткой линии деревьев, и с каждым шагом мне всё больше не по себе.

– Где мы? – спрашиваю я наконец.

– Там, где я провожу большую часть времени, – коротко отвечает он.

Мы перебираемся через очередное дерево, и я замечаю в стене ещё одни ворота. А рядом с ними – табличку, увидев которую, я не могу удержаться от громкого возгласа. «Старое кладбище» – вот что на ней написано.

За воротами дедушка Айк долго петляет между надгробными камнями и плачущими ангелами, пока мы не останавливаемся под магнолией.

«Бетти Померой, 1943–1983. Возлюбленная мать и жена. Без тебя свет померк», – читаю я на камне. И прежде чем успеваю понять, что чувствую, из уголка глаза по щеке уже катится слеза.

– Это всё ты сделал? – спрашиваю я, украдкой смахнув её.

– Точно.

Клочок земли вокруг бабушкиного надгробия буквально усеян цветами. Ураган, конечно, немного их потрепал, но видно, что до этого за ними хорошо ухаживают.

Я вспоминаю иссохшие цветы и жухлую траву перед домом дедушки Айка, когда мы только приехали. Трудно поверить, чтобы человек, предоставивший зелени в своём дворе медленно умирать от жажды, мог одновременно возделывать такую красоту.

– Так, значит, сюда ты ездишь каждый день, когда по утрам уходишь из дома?

– Точно.

– Круто…

– Ты как-то меня спросил, почему мы с твоей матерью не ладим. А ответ непростой, так что лучше присядем. – Дедушка Айк указывает на каменную скамью за нашими спинами. – Твоя бабушка была самым чудесным человеком, какого я только когда-либо встречал. Она была прекрасна – что душой, что внешне. Бог свидетель, я до сих пор не до конца понимаю, почему она согласилась за меня выйти. А когда… когда она умерла, я сломался.

– Мне очень жаль, – бормочу я, не зная, что ещё сказать.

– Тридцать четыре года на следующей неделе, – задумчиво говорит он, словно потерявшись в собственном мире. – И каждый год Мак плетёт огромный венок из белых лилий, чтобы на годовщину я мог принести их Бетти. Это были её любимые цветы.

– Так вот что ты заказывал у Мак!

– Каждый год, как часы, – криво усмехается он.

– Бабушка Бетти умерла от рака, да? – переспрашиваю я, не в силах оторвать взгляд от вырезанных на надгробии букв.

– Так и есть. Рак груди. Ад кромешный – вот чем были те месяцы, что она провела в постели, прежде чем уйти.

– Ужасно…

– С ней умерла и лучшая часть меня. Твоя мама была тогда ещё совсем ребёнком. А я всё пытался убежать от своей боли, заглушить её выпивкой или забить в драках. Уезжал на несколько дней, сам не зная куда, просто чтобы уехать. Меня постоянно арестовывали за драки в барах, я то и дело проводил ночь в тюрьме какого-нибудь городка, о котором раньше даже не слыхал. В удачный день хотя бы не забывал позвонить твоей маме и сообщить, где я.