— Изыди, сатана! Прочь, исчадие ада! Не смей вмешиваться в дела святой инквизиции, проклятый нечестивец! Стража, хватай его!

В ответ Рейнкрафт, засунув ещё дымящийся пистолет за пояс, а шпагу — в ножны, грубо схватил патера за шиворот и швырнул вниз.

— Убирайся, грязный монах! — процедил барон сквозь зубы.

Это были первые слова, услышанные Ханной в последнее время, несущие, несмотря на грубость, жизнеутверждающий смысл. Увидев небритое лицо своего грозного постояльца, холодные светло-голубые глаза, она была в состоянии лишь прошептать:

— Милый Рупрехт! Зло и ненависть правят миром! Напрасно ты сюда пришёл — теперь нас сожгут вместе!

Вместо ответа барон сбил с её головы колпак и согнул, а затем сломал одно из звеньев цепи, удерживающей смертницу у столба. Подхватив Ханну одной рукой, он вдруг краем глаза заметил, как горбун сунул горящий факел в хворост. В следующий миг короткий узкий клинок барона просвистел в воздухе и хищно впился в тощий затылок горбатого ублюдка, и тот, ощеря в жуткой гримасе широкий рот, свалился замертво. Не мешкая, барон, подхватив Ханну на руки, спрыгнул вниз, вскочив в седло, посадил девушку впереди себя на своего рыжего жеребца и гаркнул:

— Уходим с этого проклятого места! Солдаты, за мной!

Колошматя всех попадающихся на пути, солдаты вихрем понеслись вслед за своим оберстом к мосту через реку Зуде.

На площади тем временем царила дикая суматоха и паника. Напуганные случившимся, стражники частью разбежались, а частью с огромным трудом сдерживали толпу, чтобы она не затоптала насмерть епископа вместе со всей его свитой. В конечном итоге святейшим зевакам и прочим основным любителям и тонким ценителям казней на костре под охраной стражников во главе с Гауптманом Гордоном удалось добраться до здания ратуши и спрятаться в нём. Похоронный звон оборвался.

Граф Пикколомини, озадаченный странным шумом на площади, выскочил наружу, с трудом поняв, что происходит, он послал одного из перепуганных стражников за помощью к своим алебардирам и, собрав около сорока неразбежавшихся и сохранивших хладнокровие стражников, возглавил погоню за злоумышленниками. Хуго Хемниц, быстро сориентировавшись в обстановке, присоединился к погоне, даже успел дать несколько дельных советов графу Пикколомини и похвалить того за решительные действия. После, подобрав оброненный кем-то из стражников мушкет, Хемниц поспешил к мосту, за которым, как он успел заметить, дерзкий оберст спешился, а его рейтары со шпагами и палашами наголо, повернулись лицом к погоне.

— Рупрехт, милый, не оставляй меня! — взмолилась Ханна.

— Я всегда к вашим услугам! — усмехнулся тот, осторожно ставя её на землю. — Однако сейчас я не прочь разобраться с этими бездельниками, — добавил Рейнкрафт, указывая глазами на приближающихся стражников.

Ханна мельком взглянула в ту сторону и внезапно глаза её расширились от ужаса. Она спиной прижалась к Рейнкрафту, пытаясь заслонить его. Раздался выстрел. Ханна пошатнулась, ноги у неё подкосились, на грязно-жёлтом платье смертницы чуть ниже её левого плеча расплылось кровавое пятно.

Фон Рейнкрафт впился глазами в ту сторону, откуда раздался подлый выстрел. Придерживая одной рукой Ханну, он заметил на противоположном берегу Зуде — Хуго Хемница с ещё дымящимся длинным мушкетом в руках. Дикая ярость овладела бароном от сознания, что ему так и не удалось спасти девушку, которая в последний момент своим хрупким телом заслонила его от свинцового гостинца. Рванув из-за пояса заряженный пистолет, он, удерживая Ханну одной рукой, выстрелил почти не целясь, но иезуит лишь рассмеялся в ответ — для пистолетного выстрела расстояние между противниками было слишком велико. Склонившись над девушкой, Рейнкрафт разорвал грубую шерстяную ткань сабенито у ворота и на груди, присыпав рану порохом из пороховницы, прижал к ней кусок ткани от его кружевного воротника, обильно смоченного шнапсом из походной фляжки. За этим занятием и застал барона Отто Штернберг, примчавшийся в карете маркграфа фон Нордланда в сопровождении целого эскадрона вооружённых до зубов головорезов, прибытие которых вызвало сумятицу в рядах преследователей и заставило их несколько повременить с погоней.

— Мне не удалось спасти её, — воскликнул фон Рейнкрафт, едва увидев отца Ханны. — Она приняла пулю, уготованную мне, этого я себе никогда не прощу! Может, тебе удастся что-либо сделать, увези её подальше от этого проклятого места, туда, куда не дотянутся длинные руки отцов-инквизиторов! Впрочем, я намерен их сейчас немного укоротить! Эй, вы, — обратился он к своим рейтарам, — уходите с папашей Штернбергом! Наш уговор остаётся в силе. Мне ещё надо свести счёты с теми негодяями! За зло следует платить немедленно — так всегда поступали тевтоны!

Взяв шпагу в зубы, он сбросил с себя чёрный походный плащ с белым мальтийским крестом и камзол. Оставшись в одной рубашке, барон выхватил из-за широкого пояса кинжал с широкой защитной чашкой, усеянной отверстиями-ловушками, и гигантскими прыжками помчался к узкому горбатому мосту и остановился на нём, преграждая путь погоне. Теперь он напоминал древнеримского героя Коклеса, преградившего путь через мост и сражавшегося против целой армии врагов Рима.

Рейтары и особенно граф Кински собрались прийти на помощь своему оберсту, но он крикнул, отдавая свой последний приказ:

— Уходите немедленно! Я вам приказываю! Дальше — это моё личное дело, и за всё только я буду держать ответ перед его высочеством! Здесь дело пахнет военным трибуналом и топором полкового палача!

Рейтары затоптались на месте в нерешительности.

— Оставьте его, — грустно сказал Отто Штернберг, обращаясь к графу Кински. — Барон будет сражаться до конца, пока не отомстит за Ханну. Вам же, — обратился он к рейтарам, — надо спешно уходить, пока сюда не пожаловали гвардейцы герцога. К тому же сюда может пожаловать и сам генерал-вахмистр Илов, и тогда уж нам точно конец. Уходим, пока нет настоящей кавалерийской погони. Его величество курфюрст Бранденбургский с удовольствием примет вас на службу!

Разворачивая коней, граф Кински и остальные рейтары, оглянувшись в последний раз, увидели своего оберста. Он преграждал путь стражникам, которые устанавливали на упоры из алебард мушкеты, готовясь к прицельной стрельбе. К Пикколомини вдруг подбежали Хуго Хемниц и, невесть откуда взявшийся барон д’Арони.

— Погоди, сын мой, — прошипел иезуит, заметив, что рейтары уходят. — Мы возьмём этого негодяя живьём, и он сполна ответит за своё преступление перед святой инквизицией.

— Верно, брат Хуго! — услышал Пикколомини голос патера Гийома.

У графа отлегло от сердца. Теперь он точно знал, что проклятому оберсту несдобровать.

— Против нас этот нечестивец не устоит, — добавил патер, обнажая шпагу.

Рейнкрафт трезво оценил ситуацию, как всегда в минуты смертельной опасности его рассудок работал чётко и ясно, и на смену бушующей в душе барона ярости пришло ледяное хладнокровие. Он сумел достаточно легко отразить первую атаку противников, благо ширина моста позволяла орудовать против него только двоим нападающим. «Сейчас попытается нанести удар этот ублюдок Пикколомини», — молнией пронеслась мысль в мозгу Рейнкрафта. И, действительно, пользуясь тем, что оберст отражал удар шпаги барона д’Арони, граф сделал стремительный выпад, нанося мастерский колющий удар прямо в левую сторону широченной груди Рейнкрафта, однако он мгновенно прикрылся широкой чашкой кинжала, усеянной специальными отверстиями-ловушками, и остриё шпаги Пикколомини, как и следовало ожидать, застряло в одной из этих ловушек, а оберст резким движением руки вверх и в сторону отломил конец клинка противника и одновременно, отработанным ударом, выбил шпагу из рук барона д’Арони. Как Рейнкрафт и рассчитывал, Пикколомини, оказавшись вооружённым шпагой с обломанным остриём, испугался и отскочил назад, бросив безоружного лотарингца на произвол судьбы. Д’Арони, как зачарованный, глядел в яростные глаза барона.

Хуго Хемниц и аббат Гийом, внимательно наблюдавшие за поединком, попытались придти на помощь барону д’Арони, их примеру последовал и граф, но было слишком поздно: Рейнкрафт безжалостно проткнул насквозь несчастного лотарингца и молниеносно занял наиболее выгодную для боя позицию и окинул насмешливым взглядом спешащих к нему иезуитов. Пока отцы-иезуиты перестраивались, он отразил кинжалом клинок Пикколомини, графа от удара страшной силы развернуло на месте и Рейнкрафт, отскакивая назад, успел полоснуть его остриём шпаги пониже спины, наискось разрубив ему ягодичные мышцы.