Нитард находился в непосредственной близости от подмостков и, во избежании непредвиденных обстоятельств, внимательно следил за действиями ассистента.

Рядом с Нитардом, гордо подбоченясь, стоял один из самых знатных и богатых германских бастардов, незаконнорождённый сын самого курфюрста Бранденбургского, маркграфа[167] Адольф фон Бранденбург-Нордланд, который с отрядом своих ландскнехтов успешно воевал на стороне Католической Лиги и поэтому был радушно принят во дворах австрийских и испанских Габсбургов. Теребя русую бородку на крупном упрямом подбородке, он с присущим ему бесстыдством и наглостью подмигивал первым красавицам мадридского двора и довольно ухмылялся в густые золотистые усы, наблюдая понятное смущение чопорных придворных дам и бешенство их кавалеров, что уже неоднократно приводило к дуэлям. Однако, исключительное искусство, с которым этот проклятый бастард владел любым видом оружия, быстро охлаждало самые горячие головы гордых испанских аристократов.

— Пора бы уже начинать, — с раздражением процедил сквозь зубы маркграф и, резко развернувшись в сторону королевской ложи, при этом как бы невзначай наступив каблуком тяжёлого ботфорта на ногу Нитарда, неохотно отвесил глубокий поклон и спросил, обращаясь к самому королю: — Ваше величество, разрешите я потороплю этого голландского бездельника, ибо он слишком долго заставляет себя ждать.

Филипп IV важно кивнул вытянутой, словно огурец, уродливой головой, милостиво давая своё высочайшее согласие.

Больно ткнув локтем в бок Нитарду, чванливый аристократ, наконец, соизволил сойти с уже онемевшей ступни иезуита и отправился за кулисы.

— Боже, покарай этого проклятого бастарда! — прошептал бледный от злости Нитард. — Ещё чего доброго, этот наглый глупец испортит мне всю игру.

Едва за кулисами исчез нетерпеливый бастард, как на подмостки, потирая ушибленный зад, опрометью выбежал ассистент знаменитого фокусника с позеленевшей от времени медной бутылью в руках и, слегка заикаясь, вероятно, от волнения, торжественно объявил, что сейчас состоится представление под названием «Восточный джинн».

— Этому искусству великий маг и штукарь Олдервансуайн научился, долгие годы путешествуя по странам Востока, где он постиг самые сокровенные тайны восточных мудрецов и магов, и лишний раз убедился — насколько сарацинские[168] и прочие языческие суеверия беспомощны перед излучающими свет истины догматами Святой Католической Церкви! — торжественно изрёк ассистент и, склонив голову в красном тюрбане, заиграл заунывную восточную мелодию на небольшой дудке, какими обычно пользуются заклинатели змей в далёкой сказочной Индии.

Под звуки этой, нагоняющей тоску мелодии появился сам знаменитый Олдервансуайн в чёрном, расшитом золотом, восточном длиннополом одеянии. Взмахнув руками, он, тряся седой бородой, проговорил какую-то абракадабру, которая, вероятно, должна была служить заклинанием.

Из узкого горлышка медной бутыли тотчас потекла вверх струйка синего дыма, которая всё росла, постепенно заполняя всё пространство между кулисами.

— О, Иисусе, глядите, демон! — вдруг воскликнул кто-то в зале.

И действительно, в колеблющихся клубах дыма плавал исполинский образ какого-то человека с обнажённым мускулистым торсом и чисто выбритым зловещим лицом, на могучей его груди сверкала усыпанная бриллиантами восьмиконечная звезда.

Нитард мгновенно узнал незнакомца и, потрясённый, широко открыв глаза от ужаса, как заворожённый глядел на зловещий образ, боясь пошевелиться. Непослушной, будто налитой свинцом рукой, он перекрестился и на мгновенье закрыл глаза, а когда, наконец, осмелился поднять отяжелевшие вдруг веки, ужасного исполина уже не было.

Дым рассеялся, все присутствующие продолжали стоять, оцепенев от ужаса, но спустя некоторое время зрители начали приходить в себя и с удивлением обнаружили, что на подмостках никого нет, кроме медной бутыли и несчастного ассистента с кинжалом в груди.

Первым, как ни странно, опомнился король. На его землисто-бледном лице появились отвратительные красные пятна, говорящие о том, что Филипп IV в бешенстве. Монотонным замогильным голосом он произнёс:

— Ну, чего ждёте, канальи, что застыли, словно в штаны наложили? Немедленно найти этого проклятого чернокнижника и доставить живым или мёртвым в Трибунал святой инквизиции! Пусть отцы-инквизиторы разберутся с этим исчадием ада!

Фискалы святой инквизиции, опомнившись, бросились на подмостки и за кулисы.

Нитард шпагой разрубил таинственный сосуд, рассудив, что если демон вышел из этой проклятой бутыли, то он туда и сбежал. Потерпев неудачу с дьявольской бутылью, рассвирепевший иезуит ворвался за кулисы и, недолго думая, вместе со своими подручными и братьями-доминиканцами разбил огромное, в человеческий рост, круглое зеркало и какие-то странные, стоящие перед ним, уже погасшие керамические светильники.

— Уничтожим эти адские предметы! — кричал Нитард, захлёбываясь от злости и страха. Взбешённый иезуит, как и фискалы святой инквизиции, будучи профанами, не подозревали, что зеркало служило всего-навсего описанным в своё время великим Торричелли обыкновенным рефлектором, который при помощи специальных светильников проецировал изображение любого предмета, в том числе и человека, на своеобразный дымовой экран, создавая довольно правдоподобную иллюзию парящего в пространстве гигантского образа демона или джинна. Впрочем, их усердие увенчалось находкой длиннополого восточного халата, чёрного тюрбана с белым султаном и фальшивой длинной седой бороды.

Во время суматохи никто не обратил внимания на то, как сквозь толпу придворных к выходу пробрался маркграф Нордланд, на лице которого не было страха, ни даже удивления. Взглянув в последний раз поверх голов на подмостки, где всё ещё бесновался Нитард с братией, маркграф процедил сквозь зубы:

— До встречи, каналья! Посмотрим на твою прыть в Германии!

Он был уверен, что рано или поздно встретит коадъютора духовного посвящения общества Иисуса в Германии, земля которой, как и земли сопредельных с нею стран, стала ареной бесконечных кровопролитных, «больших» и «малых» войн. Ведь к тому времени в Европе уже почти двенадцать лет шла война, ожесточённые сражения разгорались между армиями государств Католической Лиги и армиями стран так называемого Протестантского союза.

После весьма неприятного разговора с Великим инквизитором, который в это время находился в Испании, Нитарда вызвал к себе сам Муцио Вителески. В отличие от Великого инквизитора, архиепископа Мараффи, он не вопил, не брызгал слюной, как помешанный или одержимый бесами, а задумчиво стоял у высокого узкого стрельчатого окна своего кабинета, повернувшись к Нитарду спиной.

— В течение всего двух суток ты, сын мой, умудрился допустить две серьёзные ошибки, которые могут иметь далеко идущие, очень неприятные и, пожалуй, роковые последствия для нашего дела, — промолвил генерал, не отрываясь от окна. — Ты упустил злейшего врага нашей Матери-Церкви!..

— Ваша экселенция, я готов понести любое наказание. Клянусь, я его найду, и он ответит за всё перед трибуналом святой инквизиции, — смиренно потупив глаза, ответил Нитард.

Муцио Вителески резко обернулся и уставился своими горящими глазами на Нитарда, так что последнему стало не по себе:

— Никогда напрасно не клянись, сын мой, ибо никакие клятвы сделанного промаха не исправят, тем более никогда не оправдывайся — кто оправдывается, тот уже наполовину виноват! Тебе, сын мой, придётся другим способом искупить вину перед Матерью-Церковью!

— Я готов, ваша экселенция!

— Не сомневаюсь, — несколько успокоившись и снова отвернувшись к окну, продолжал генерал ровным тихим голосом: — Завтра же отправишься в Германию, а именно в герцогство Мекленбургское, в распоряжение шверинского провинциала, патера Лемормена[169], которого ты узнаешь под именам брата Бенедикта, простого минорита[170]. Патер уже несколько раз предупреждал нас, что герцог фон Валленштейн склонен вести переговоры с протестантами, ищет контакты со шведами и даже мечтает о собственном королевском троне. Тебе, сын мой, предстоит тщательно разобраться во всём этом и ни в коем случае не допустить, чтобы герцог вступил в преступный сговор с Густавом Адольфом. Герцог Фридландский — главнокомандующий имперской армией, а значит, может стать инструментом в руках врагов католической церкви, а с ними мы поступаем, как нам велит долг воина Иисуса. Надеюсь, ты меня правильно понял, сын мой? Кстати, ты, кажется, уроженец тех мест?