— Да, другого выхода нет, — согласился Лемормен. — Однако, после завершения этого богоугодного дела, рано или поздно, лучше, естественно, рано, нечто подобное должно произойти с епископом Мегусом и с этим... как его? Благочестивым голландским ростовщиком Розенвельтом. Насколько я помню, другой известный благочестивый банкир из Антверпена, некий господин Ханс де Витте[256], перед шведской кампанией имел неосторожность ссудить герцогу фон Валленштейну под исключительно высокие проценты огромную сумму на содержание армии. Он надеялся, что Железная Метла подметёт все богатства Мекленбурга, Померании, Силезии, Бранденбурга, Саксонии и других германских княжеств, и всё это в виде процентов осядет в бездонных сундуках антверпенского ростовщика, но совершил роковую ошибку. Короче говоря, не в меру предприимчивый голландец пытался прикарманить ни много, ни мало, как всю Северную и Восточную Германию, а также Силезию и Чехию, но увы! Кто-то путал все карты этого несчастного, и внезапная отставка герцога показала, что бедному банкиру не видать больше не только процентов, но и всех своих денег, ибо этот алчный ростовщик вложил в армию нашего знакомого почти весь свой капитал, мечтая эту колоссальную сумму вернуть сторицей. Не потому ли беднягу вскоре после внезапной отставки герцога обнаружили на дне глубокого колодца во дворе собственного дома в Праге? Есть достоверные сведения, что когда де Витте пытался таким образом свести счёты с жизнью, бросившись в колодец, его долго, но тщетно удерживал от этого опрометчивого шага какой-то неизвестный благочестивый монах, хотя злые языки утверждают обратное, обвиняя благочестивого монаха в преднамеренном злодейском убийстве несчастного банкира. Брат мой случайно не знает, кто этот благочестивый монах и что на самом деле произошло 11 сентября 1630 года в Праге, в доме антверпенского банкира? И не мог бы этот монах таким образом решить проблему с епископом Мегусом и господином Розенвельтом? — С этими словами Лемормен с каким-то странным любопытством уставился на Нитарда.
Однако тот сохранял каменное выражение лица и, стоя у окна, напряжённо всматривался в скудные зимние краски грязно-серого угрюмого ландшафта.
— Я это тоже беру на себя, — зловеще ухмыльнулся Нитард. — Думаю, мои послушники, имея огромный опыт в такого рода богоугодных делах, не подведут меня и на этот раз.
— А как ты, брат мой, собираешься поступить с верными соратниками проклятого Люцифера? — продолжал задавать каверзные вопросы Лемормен, явно злоупотребляя тем, что он является духовником самого императора и легатом генерала ордена иезуитов.
— Уничтожить, как злейших врагов императора и Церкви, ваша экселенция! — ответил Нитард без всяких колебаний.
— Но роты алебардиров лейтенанта Пикколомини и роты шотландских стрелков гауптмана Лесли, даже если их поддержат городские стражники, будет явно недостаточно против трёх полков отъявленных головорезов, которыми командуют весьма опытные в военном деле офицеры, — заявил ехидно Лемормен. — Кроме того, не следует забывать, что из Фридланда в Эгер уже двигаются полки генерал-вахмистра фон Рейнкрафта и оберста Кински и, насколько мне известно, авангард этих войск буквально несколько часов назад вошёл в Эгер.
— Ваша экселенция, эти все войска завтра утром двинутся к границе с Баварией, а в Эгере останется только один из полков генерал-вахмистра фон Рейнкрафта, Я сделаю так, что шотландские стрелки будут нести наружную охрану ставки герцога, в то время, как внутреннюю охрану обеспечат алебардиры лейтенанта Пикколомини. Они вместе с моими послушниками совершат акт Божьего возмездия слуге дьявола. Верный сын Святой Католической Церкви, гауптман Гордон со своими стражниками обеспечит в Эгере нам полную свободу действий, — заверил до смерти надоевшего патера Лемормена еле сдерживающий злость Нитард и подумал: «Лучше бы ты, наконец, заткнулся или предложил что-либо дельное!» — Однако вслух произнёс: — На всё воля Господа нашего, поэтому я буду довольствоваться тем, что есть, ибо уверен в успехе.
Лемормен с сомнением покачал головой:
— Необходим хотя бы ещё один полк регулярной армии преданных императору и Католической церкви солдат, чтобы они в решительный момент взяли ситуацию под контроль не только в ставке герцога, но и во всём городе, поддержали акцию и таким образом обеспечили успех — на одних городских стражников надежды мало.
Нитард в ответ промолчал, давая понять, что придётся довольствоваться тем, что есть в наличии.
— Я передаю тебе целый полк верных императору солдат и ещё одну роту гвардейцев, причём самых отборных солдат герцога Валленштейна,— неожиданно заявил Лемормен, снимая с безымянного пальца перстень.
Нитард разинул рот от удивления, хотя его трудно было чем-то смутить.
— Какой полк и какую роту, ваша экселенция? — переспросил он внезапно охрипшим голосом.
— Полк оберста Батлера и роту гауптмана Деверокса, — ответил Лемормен, украдкой наслаждаясь произведённым эффектом. — Покажешь им этот перстень, который прислал сам генерал ордена иезуитов, и они немедленно выполнят любой твой приказ. — С этими словами Лемормен протянул перстень словно громом поражённому Нитарду.
Тот рухнул на колени и, принимая перстень, благоговейно его поцеловал. Простой с виду серебряный перстень давал ему, хотя и временно, неограниченную власть, и Нитард был несказанно горд оказанным высочайшим доверием.
— А теперь действуй, брат мой, и да поможет тебе Бог! Ad malorem Dei gloriam![257] — С этими словами Лемормен благословил Нитарда.
Более трёх суток почти без отдыха Нитарду пришлось провести в седле, пока он не покрыл расстояние от Вены до этого захудалого придорожного трактира. Немного передохнув за разговором с патером Леморменом, он уже должен был спешить в Эгер. Нитард вывел своего утомлённого коня из уютной тёплой конюшни, удовлетворившись тем, что бедное животное до отвала накормили овсом. Приторочив к седлу тяжёлый сундучок с золотом, он шагом двинулся в Эгер.
В этот небольшой чешский городишко он добрался уже довольно поздно, но и тут Нитард не позволил себе и минуты отдыха — на постоялом дворе при въезде в Эгер его уже поджидали послушники из ордена и сам граф Пикколомини. Отсыпав последнему из заветного сундучка добрую часть золота, Нитард велел немедленно отнести его в казармы и тайком раздать в виде аванса алебардирам и шотландским стрелкам гауптмана Лесли, и обязательно сделать так, чтобы они завтра обеспечили внутреннюю и внешнюю охрану ставки герцога Валленштейна. Отпустив встревоженного и призадумавшегося графа, Нитард надёжно припрятал сундучок, потом не спеша вытащил из-за пояса два пистолета и положил их рядом на табурет у кровати. Здесь же он положил и свою любимую шпагу с витым клинком — оружие в любой момент должно было быть под рукой. Один кинжал он засунул за голенище ботфорта, другой — спрятал под подушку и, не раздеваясь, только скинув насквозь промокший плащ, бросился на постель. Нитард благополучно проспал до утра здоровым крепким сном без сновидений. Проснулся он в семь часов утра бодрым и полным сил, готовым к новым подвигам во славу Католической церкви. Наскоро позавтракав яичницей со шпинатом и холодной варёной рыбой, запив всё это кружкой подогретого пива, он, прихватив свой сундучок, подался восвояси.
Утром ударил лёгкий морозец, и идти было легко и приятно, к тому же совершенно пропал сырой пронизывающий ветер, по-видимому затерявшись где-то на просторах Северной Германии.
Оберста Батлера и гаптмана Деверокса Нитард обнаружил при помощи своих шпионов — послушников, посланных с это целью вслед за графом Пикколомини. Бравые воины остановились на постоялом дворе у северной заставы города, у дороги, ведущей на Пльзень. Накануне вечером они вчистую продулись в карты оберсту Кински и ротмистру Нойману и поэтому были явно не в духе. Однако, это никак не повлияло на аппетит Батлера и Деверокса, как их завтрак, состоявший из жирного, исполинских размеров, гуся, нескольких колец кровяной колбасы, изрядных кусков жаркого, кнедликов, посыпанных свиными шкварками, и капусты и весьма значительного количества сливянки и пива, по распоряжению оберста Батлера доставил им на стол лично хозяин заведения. Стоило ему лишь робко заикнуться о плате, как Батлер, не отрываясь от гусиной ножки, кивнул рыжей головой гауптману Девероксу — расплатись, мол, — и тот с важным видом, вытерев руки о голенище ботфорт, внезапно выхватил из-за пояса пистолет, приставил его между глаз хозяину заведения и заявил, что, пожалуй, обязательно заплатит, но не презренным золотом и серебром, а довольно увесистым куском свинца. Тщательно со свистом обгладывая и обсасывая кости гуся-исполина, Деверокс под хохот оберста назойливо продолжал читать несчастному хозяину нравоучения об отношении, какое должно быть, по мнению бравого валлонца, в любом постоялом дворе или трактире к таким важным посетителям, как офицеры герцога.
