— Я ценю, — отозвался тот, мысленно облизываясь.

— ОХ!!! — вырвалось у всех троих.

Грузовичок бодро пересек невидимую линию периметра естественной природной защиты, еще немного проехал вперед и встал. По нервным окончаниям Роя словно прошлись невидимой наждачкой. Ерик с трудом сохранил принятую прямоугольную форму, а Николай озадаченно заоглядывался:

— Ты тоже видел? — спросил он Роя.

— Что? — делая вид, что всего–навсего откашливается после того как поперхнулся печенюшкой, якобы не понял Рой.

— Зарница полыхнула. Прямо посреди ясного неба, — озадаченно протянул Николай. — Аккурат в кабину метила!

Рою вдруг представилось, что остановиться они могли чуть раньше — прямо на линии — и запоздало облился потом. Из–под сиденья негромко бранился Ерик, маскируя болезненное повизгивание.

— Держись, — Рой зажмурился, пользуясь тем что Николай высунулся из кабины на предмет проверки последствий предполагаемого прямого попадания молнии, и принялся тянуть на себя Ериковскую боль. У напарника такие вещи проходили совершенно естественно, а вот Рою манипуляция давалась с трудом.

— Сам справлюсь! Перестань, — сообразив, видимо, чем он занимается, возмутился тот.

Похоже, отпустило. Рой очень постарался не кривиться, когда Николай сел обратно и озадаченно развел руками:

— Ну, дела, — крякнув от избытка чувств, протянул он. — Полыхнуло, как перед дождем. Да так близко, главное! Первый раз такое вижу.

— Статическое электричество, — предположил Рой, стряхивая с костюма крошки.

Плохо пережеванное печенье растопырилось на полпути к желудку, и оставалось только надеяться, что не преувеличила тетя Нора, и хоть что–то полезное из ее угощения все–таки получится.

Обещанного прилива бодрости пока как–то не чувствовалось. Только навалившаяся после пережитого приступа резкой боли безвольная усталость.

— Ну и зачем? — не пожелал успокаиваться Ерик. — Это ты у нас неженка, а я бы и потерпеть мог.

— Это вместо благодарности, — мысленно усмехнулся Рой. — Пожалуйста.

Ерик недовольно промолчал.

— Скорее всего, — согласился с предложенной версией Николай, вновь заводя свою колымагу. — А знатно полыхнуло, а? Жаль, ты не заметил, занятное, все–таки явление.

С быстрой и цензурной реакцией — такой, чтобы сомнений не вызывала — Рой сразу не нашелся, поэтому промолчал. Рычать в ответ было бы странно; Николай же не знал, что их с Ериком чуть наизнанку не вывернуло.

Колеса грузовичка снова превратились из шестиугольных в треугольные, а там и местная гордость подплыла — пятиэтажка, с которой Рой уже почти сроднился.

— Приехали, — объявил Николай. И пока Рой прикидывал, есть ли шансы незамеченным проскользнуть в свою ведомственную тридцать третью, дверь парадной оглушительно хлопнула.

Неуемный вихрь в лице счастливой Марь Филипповны немедленно пронесся к кабине, толкая перед собой тонны безграничной радости по поводу удачного возвращения дорогого инспектора.

— Приехали! Свекольничек! — задыхаясь, выдала она. За спиной удивительной боевой женщины басовито гавкнуло. Похоже, у вечно дрыхнущего шарикобобика все–таки сдали нервы от мощного выброса спрессованных ощущений. — Я! Крошила! В окошко! Глядела! — выкрикивала Марь Филипповна, то подпрыгивая, чтобы заглянуть к Рою в кабину, то дергая ручку несдающейся дверцы. — Дождалась! Радость–то какая! Успели! Жара еще не спала!

Да уж, просто полное счастье — вернуться хорошо прожаренными, чтобы охладиться любовно приготовленным неведомым блюдом под названием «свекольничек». То есть, встреча по вечернему холодку такого ликования, очевидно, не вызвала бы.

Чувствуя, что еще немного, и его начнут выковыривать прямо через открытое окно, Рой открыл дверцу кабины и полез наружу. Николай предусмотрительно остался сидеть на месте, сделав вид, что очень занят перекладыванием пакетов.

— Все готово, на столе уже стоит, только из холодильничка достать, — противореча сама себе, радовалась Марь Филипповна. — Выходите, выходите, тут недалеко уже, — причитала она, поддерживая его под локоть как калеку какого–нибудь, или пострадавшего после жуткой аварии. — Только до подъезда, а там уже по лесенке, и домой!

— К столу, — кисло закончил Рой, опасаясь, что с Марь Филипповны станется на руках его отнести.

— Шоколад, — громким шепотом подсказал Николай, не отвлекаясь от своего занятия.

— Да, точно, — Рой выдернул из–под сидения враз растерявшего все недовольство Ерика и прихватил две из подаренных тетей Норой плитки. — Это вам, — сообщил он уже на ходу.

Марь Филипповна, похоже, даже не расслышала — вцепилась обеими пухленькими ручками в рукав пиджака и поволокла за собой.

Говорят, что муравьи — одни из самых сильных животных на планете. Мол, каждый способен поднять тяжесть, в несколько раз превышающую собственный вес.

До Марь Филипповны им явно было очень далеко — Рой взлетел по лестнице, почти не касаясь ногами ступеней. Воткнулся носом в дверь ведомственной тридцать третьей, и только приготовился упасть хоть куда–нибудь, да хоть на кухонный табурет, чтобы перевести дыхание, как печенье тети Норы мощно заявило о себе.

Обещанный прилив бодрости прокатился по венам взрывной волной.

Ерик, в полной мере насладившийся отголосками, с энтузиазмом пошевелился:

— Свекольничек? — сварливо переспросил он, отчетливо дав понять, что все еще не простил бестактного вмешательства в личную боевую жизнь. — Будет тебе сейчас свекольничек. По полной программе.

— А я тут, ой, — окончательно задохнулась после пробега по лестнице Марь Филипповна, — ох! Квартирку–то заново убрала, занавесочки тоже перевесила, — мощный толчок отправил вежливо остановившегося, чтобы прислушаться, Роя прямиком в коридор. — Вон, сами посмотрите, плотненькие, ни одного лучика солнечного не пропустят, когда почивать ляжете. И ванную помыла, чтобы перед людями не стыдно было, хотите, плескайтесь себе, сколько угодно. Зеркало тоже в порядок привела, а то оно все в брызгах зубной пасты, как оспой переболевшее. Газеткой оттерла, а сначала мыльцем с нашатырем, самое милое дело.

Подбодренный волшебным печеньем Рой послушно сиганул в комнату, полюбоваться на плотные новые занавески, а затем в ванную — оценить блеск и чистоту. Найти остатки газетки он даже не рассчитывал.

— Красота какая! — искренне восхитился он.

И по старой военной привычке собрался провести пальцем, чтобы показать, что нигде ни пылинки, ни соринки не наблюдается.

— Руки! — в лучших традициях штабного приспешника рявкнула Марь Филипповна. — Руки мойте, говорю, — тут же ласково пропела она, — и за стол, у меня готово уже все, разогрето даже, то есть, остужено до нужной температуры, в смысле.

Рой от окрика едва не выронивший Ерика–дипломат, с трудом удержался от инстинктивного «Есть!»:

— Что, даже не попробуешь? — спросил он все еще дующегося напарника, поставив его рядом на пол и пихнув руки под струю заботливо пущенную лично Марь Филипповной.

Мелькнуло подозрение, что дело не в заботе, а в нежелании подпускать грязные с дороги инспекторские пальцы к недавно отмытым вентилям.

— Нет уж, сам давай, мне и печенья хватило, — с горьким достоинством отказался Ерик.

— Ну прости! — от души извинился Рой. — Ты у меня самый–самый выносливый, — подхалимски сообщил он. — У меня просто нервы сдали, вот и полез.

— Я тебе не подмога какая–нибудь, а равноценная боевая единица, — отрезал тот и схлопнул канал связи до предельно допустимого.

— Знаю, — не сдался Рой.

Впустую, естественно. Когда на напарника находило, он мог очень долго дуться — иногда аж целых полчаса.

— Ну хватит уже, вытирайте, — не подозревая о развернувшейся под ее носом трагедии, поторопила Марь Филипповна, — я вам и полотенчико новое повесила, мало ли кто вчера об него руки тер. Понимаю, что поездка долгая выдалась, испачкались, наверное, сильно, но сколько же уже мылить можно, так вообще весь смылитесь. Проходите, проходите, — не переставая по обыкновению комментировать каждое — свое и Роя телодвижение — она шустро прокатилась вперед, на кухню: — Тубареточку берите, садитесь, вот сюда, сюда!