— Бегу–бегу, — заорала Марь Филипповна через коридор, пропуская Роя с табуретками, очевидно, опасаясь, что Вера Дмитриевна, не получив срочного ответа, так же деликатно, как делает все остальное, вздохнет, развернется и уйдет. — Верочка, проходи, — рассыпалась она в прихожей, — вот сюда, на кухню, редисочку положи, я потом ее сама почищу–нарежу, а ты, Адочка, моя хорошая, ножки вытерла? Так беги в ванную, скорее, руки мой. За стол, все за стол! — скомандовала она, ощутимо повысив градус нервозности до критического.

Ну точно, психованные. Будто не в тесном домашнем кругу посидеть собрались и за жизнь поговорить, а военный парад проводить, и после фуршет для захватчиков устраивать. Откуда столько шума? Все же свои, за исключением Роя, который уже не знал, что сделать, чтобы дать понять, что в роли инспектора он совершенно адекватен.

Ещё, что ли, салата с газировкой, то есть, окрошки, похлебать? Только теперь уже на глазах у всех собравшихся, чтобы в племя приняли.

— Самогон, — подсказал из своей импровизированной переноски Ерик, передав изображение пузатой емкости, мирно дожидающейся своей участи на столе у завхоза.

— Да у меня при внедрении в банду упырей таких сложностей не возникало, — пожаловался ему Рой, громоздя попутно табуретки на указанные Марь Филипповной места.

Сочувствия не дождался, потому как Ерик, похоже, приехал на конечную станцию.

— А мне доктор в нашей больнице говорила, что у каждого должно быть свое полотенце, — с непосредственностью самой юной молодости выдала Ада, ворвавшись в комнату и с разгона едва не налетев на стол.

Энергия из нее била ключом, девочка разве что не подпрыгивала на ходу, хотя очень старательно себя сдерживала — Рой ее усилия отчетливо ощущал.

— Доктор погорячилась, — возразил он, пока Марь Филипповна с Верой Дмитриевной застыли в дверях, остро переживая момент неловкости из–за отсутствия в ванной ведомственной тридцать третьей достаточного количества полотенец для всех гостей дорогого инспектора. — По новейшим исследованиям абсолютная стерильность хороша лишь в операционной, — продолжил свою мысль Рой. — А в обычной жизни излишняя забота о чистоте приводит к нарушениям в работе иммунной системы подрастающего поколения.

— Это вы с кем сейчас говорили? — восхищенно спросила Ада, крутнувшись на месте так, что недлинная юбочка на миг встала колоколом. Ради неожиданной вечеринки Вера Дмитриевна принарядила дочку в цветастое платье, явно очень им обеим нравящееся.

— Точно, Адочка, — спохватилась Вера Дмитриевна, — нам с тобой врачи в городской больнице тоже что–то такое рассказывали, помнишь? Когда советовали пол хлоркой с марганцовкой три раза в день не мыть. Извините, — мельком кивнула она Рою, пока тот наблюдал представление под названием «ромашки спрятались, поникли лютики» в исполнении жизнерадостной Ады, — мы не любим вспоминать о прошлом.

Рой впервые сталкивался с ребенком, сознательно отказывающимся поговорить о выпавших на его долю испытаниях. Обычные дети, дай только возможность, с удовольствием живописуют всякие страшные ужасы вроде всмятку разбитых коленок и вылитых на них литрах зеленки. Похоже, девочке действительно серьезно досталось. Не преувеличила Марь Филипповна, когда расписывала целительность местного свежего воздуха и в качестве примера привела выздоровевшую дочку Веры Дмитриевны.

— Ох, да что же мы стоим, — всплеснула руками Марь Филипповна, — к столу, все к столу! Вы, дорогой Рой Петрович, сюда садитесь, на стульчик, во главе, так сказать, стола, я рядом с вами сяду, ухаживать буду, Верочку, то есть, Веру Дмитриевну, вместе с девочкой с другой стороны посадим, на тубареточки…

Вокруг стола самоорганизовалась небольшая модель стихийного столпотворения. Один физрук не спешил опробовать выделенное ему место — так и сидел в жестком кресле. Очевидно, набирался храбрости перед повторением подвига сказочной принцессы.

— А молотка тут не найдется? — поинтересовался Рой, придирчиво осмотрев табурет, лично придвинутый для Веры Дмитриевны.

— Вам зачем? — удивилась Марь Филипповна.

— Статую с вас ваять. Из подручных средств, — услужливо вмешался Ерик, оставленный со своим заданием на произвол судьбы, в смысле, на полное его усмотрение. — Как думаешь, может, в ботинок ему вцепиться, чтобы понял, что мне тоже очень понравилось, и уходить я не хочу? — перед мысленным взором мелькнула картинка: сидящий на корточках завхоз-Николай, не особо спешащий вытряхнуть Ерика из кепки.

И все это на фоне лопухов, репейника и клонящегося к закату солнца.

— Только не зубами, — поспешно скомандовал ему Рой. В самом деле, с прокушенным ботинком сложно поверить, что это от нежелания расставаться. — Да тут шероховатость какая–то, я бы ее убрал, — пояснил он вслух Марь Филипповне.

— Да не зубами, конечно, лапками, — досадливо передал Ерик.

— Молотка нет, — одновременно с ним покаялась Марь Филипповна. — Только у завхоза спрашивать, он у нас мужик мастеровитый, наверняка и молоток найдется, и пила, и даже дрель. Хотите, я быстренько сбегаю?

— Не переиграй, — предостерег Рой напарника. — Не надо бегать, — остановил он Марь Филипповну, точно зная, что беготня ничего не даст: завхоз Ериком занят, прощание славянки устраивает. — Лучше здесь найдите что–нибудь тяжелое, — Рой подмигнул встрепенувшемуся физруку. — Есть тяжелое?

— Тяжелое есть, — оживилась Марь Филипповна. — Вазочка хрустальная, вон, в шкафу на полочке стоит. Давеча на ногу управдому нашему свалилась, думали, перелом будет, ан нет, ушиб средней тяжести, как в больнице сказали. Неделю потом забинтованный ковылял, и еще полгода на процедуры бесплатные ходил, а вазочке хоть бы хны. Ей попробуйте, — предложила она.

— Легко, — снова переглянувшись с ошалевшим Димитрием, ухмыльнулся Рой.

Судя по реакции большей части собравшихся, некоторые двинутые оказались немного меньшими психами, чем предполагалось изначально. Вера Дмитриевна тоже не слишком разделяла оптимизм Марь Филипповны в отношении вазочки, на поверку оказавшейся чем–то средним между пепельницей и миниатюрной копией стандартного надгробья. Кстати, действительно хрустального.

Сама Марь Филипповна, этот убийственный вариант и предложившая, между прочим, под шумок куда–то смылась.

А, нет, вернулась:

— Полотенчиками! Полотенчиками на всякий случай оберните, — вкатившись обратно с ворохом разноцветных махровых тряпок, задыхаясь, предложила она. — Ежели все–таки хрустнет, вазочка–то, чтобы вы ручки свои не порезали! Ох!

Вытряхнутый, наконец, из кепки Ерик, катался вокруг облюбованного армейского ботинка — правого, кажется — от хохота промахиваясь, но честно норовя вцепиться в него всеми четырьмя лапками.

— Изо… изоленту попроси, обмотать для крепости, — подергивая изображением, веселился он.

— А я камень на кухне видела, — звонко сказала Ада, ловко ввинтившись между Роем и Марь Филипповной, накручивающей полотенца на обреченную пепельницу–надгробье. — Он большой и тяжелый, может, тоже подойдет?

— Точно! — ахнула Марь Филипповна, едва не выронив весь полотенцевый кокон вместе с опасным содержимым. Помня о печальной судьбе раненого управдома, Рой, на всякий случай, подставил сразу обе ладони для страховки. — Это же гнёт! Гнётик там лежит, для засолки! А я все думала, куда же я его засунула! Держите, — упустив полуобмотанную пепельницу в раскрытые ладони ничего не понимающего Роя, она опрометью рванула из комнаты.

В полете, даже в таком коротком, несостоявшийся молоток набрал еще немного веса, едва не потянув с собой Роя по приземлении.

— Вот! — тут же телепортировавшаяся обратно удивительная боевая женщина гордо предъявила… булыжник.

Насколько Рой успел приобщиться в штабе к местной культуре, здесь такое называли как раз оружием пролетариата, а никак не гнётом. Похоже, в исторических справках, посвященных среднему востоку, скрывалась масса мелких неточностей, если не откровенных ошибок. Ну, или психоз слишком стремительно прогрессировал за последние полстолетия.