Рой усиленно скрипел мозгами: особого пиетета в приглашении не наблюдалось, повышенного интереса — тоже. Значит, животина должна нередко встречаться в выделенном ареале, и проживать как в доме, так и на улице. По поводу обещанного выноса можно было не беспокоиться: Ерик свое дело хорошо знал. Пока сам не решит, что достаточно, или Рой не попросит, никуда хозяин от них не денется. Другое дело — дубликат. Его заряжать надо, а если там мозгов как у хомячка, то заряда надолго не хватит. А значит, придется другие методы искать.

— Грузовик! — услужливо подкинул идею Ерик.

В воображении напарника прошлое подручное средство, выбившее из аттестационной комиссии двадцать пять баллов из двадцати пяти, рисовалось как неукротимо несущаяся волна возмездия, пахнущая бензином и дорогой. Привычный Рой давно наловчился переводить с Ериковского на всеобщий, и все равно иногда ошибался. Особенно, когда мысли касались вещественных предметов, а не чувств и ощущений.

— Лучше бы себя изобразить попробовал, — передал раздосадованный Рой.

Средства, подходящие для работы с будущими одержимыми, не слишком годились для носителей серости. Принцип, может, и совпадал, но побочные эффекты, вроде продолжительности жизни и скачков осознания, разнились чуть ли не до полной противоположности. Одно дело — устроить стихийную катастрофу типу, которому жить осталось плохо и очень недолго. И совсем другое — вмешаться в размеренное существование носителя серости, потенциально способного еще не меньше полувека мариновать себя и окружающих. Любая проверка покажет полную профнепригодность в связи с превышением допустимых рисков.

Ерик недоверчиво принюхался к лоханке с белой жидкостью, поставленной прямо на пол, и ментально пожал плечами:

— Мелкое, немагическое, живое, — обрисовал он выбранный облик.

Такой профиль Рой и без пояснений мог составить. Достаточно соотнести размеры и вспомнить, кто из магической мелюзги способен пить магазинную, прошедшую сто обработок, пастеризованную отраву. Да никто, кроме живого, немагического.

— По сторонам осмотрись, — приказал Рой. — Побольше заинтересованности в диалоге изобрази.

Ерик послушно насторожил уши — у Роя аж на стыке челюстей затрещало — и принялся вертеть любопытной мордочкой.

— И этот рожу воротит, — мрачно высказался объект общего интереса. Отошел к окну и встал там в полный рост со сложенными на груди руками. — Да пошли вы все, мне тоже никто не нужен, — шлепнул он жирную точку в несостоявшейся беседе.

Рой до боли в общих глазах всматривался в статного хмурого мужчину, выискивая будущие зацепки.

Шириной, как и ростом, наследственность завхоза не обделила. Здоровый — по точному выражению Марь Филипповны — кабан. Даже в каком–то смысле симпатичный, только одеваться не умеет. Плотная рубаха цвета застарелой грязи надежно укрывала всю гору честно наработанных мышц, судя по некоторым признакам, точно не в качалке накрученных. И не с помощью каких–либо препаратов.

Сюда бы тренера толкового, способного грамотно нагрузить некоторые участки — так можно статуи ваять. Или картины писать, на худой конец. По общим очертаниям и выбору одежды много чего угадывалось, но Рой зацикливаться не стал; пока терпение позволяло, морду Ерику еще немного задрал — в лицо посмотреть.

Против солнца хорошо обрисовывался только темный силуэт, черты терялись, как на плохой фотографии. Но даже так Рой отчетливо видел, что портрет из памяти Марь Филипповны на оригинал похож, как фоторобот на живого человека. То есть, волосы те же, форма глаз, лицо, скулы, а все равно не он. Не чувствовала Марь Филипповна всего того, что Рой сразу ощутил — просто не могла.

А вот Ерик тоже, наконец, рассмотрел: весь взъерошился, вздыбился, только что не зафыркал, чтобы с волны не сбивать. Полностью согласный, что с таким, как этот завхоз, как с самим собой — и в Лимб, в разведку, и по бабам, и на пиры Лукулловы. Только лукавить нельзя, потому что один серьезный прокол — и вся дружба всмятку.

— Настоящий, — подвел итог Ерик.

— Носитель, — четко определился Рой.

На душе сразу потяжелело — очень ему завхоз этот глянулся. А ведь именно из таких — сильных и настоящих — наихудшая серость прет, если вовремя не пресечь. Самое поганое, что пока теоретизировал, никак не подозревал, что носитель таким вот окажется. Стоящим.

— Ладно, раз еда моя тебе не по душе, пошли, на волю выпущу, — вздохнул завхоз, вдоволь наигравшись с Роем–Ериком в гляделки.

Чуть повернул голову, позволив свету проехаться по резко очерченной скуле, опустил руки и шагнул к лазутчикам.

— Ерик, — против воли предупредил Рой.

Просьба не волноваться прилетела уже из комнаты, куда резво сиганул напарник. Судя по запаху и интенсивности освещения — глубоко из–под кровати, из самого дальнего угла за недавно обнаруженным чемоданом.

— Шустрый какой, — удивился завхоз, неожиданно развеселившись.

Нелепое имя Колька, названное Марь Филипповной, ему и раньше не слишком шло, даже по описаниям, а теперь и вовсе ни в какую не подходило. Рой решительно отказывался его использовать.

В дверь заполошно затрезвонили.

Не сразу определившись, на каком свете находится, Рой дернулся было открыть, но Ерик вовремя тормознул.

Ломились не к ним, в тридцать третью, ведомственную, а к завхозу. Проживавшему, очевидно, в той же парадной, что и все, встреченные Роем за сегодня. Совпадения больше не настораживали, наоборот, с выявлением носителя, все выстроилось в одну стройную логическую цепочку. Теперь оставалось только найти концы, потянуть как следует, и посмотреть, в какие узлы завяжутся спряденные Норнами нити.

— Здрасьте, здрасьте, Николай, как жизнь, как здоровьичко? — послышался из Ериковской подконтрольной местности до боли знакомый голос.

— Не жалуюсь, — последовал напрочь лишенный радушия ответ.

Рою с Ериком воочию представился взгляд исподлобья и полное нежелание продолжать беседу, подтвержденное попыткой закрыть дверь. Изначально, кстати, обреченной на провал.

— А я к вам по делу, — расплылась Марь Филипповна, чья улыбка обоим подслушивающим представлялась еще более подробно. — Мне — как обычно.

— Входите, — сухо пригласил завхоз-Николай.

Рой мельком порадовался, что Марь Филипповна с настоящим именем поспешила раньше, чем тот успел бы прочно стать в их с Ериком сознании каким–нибудь «поселковым носителем» или, еще хуже «объектом номер…».

— Да я на секундочку, как всегда. Могу в дверях постоять, — начала было Марь Филипповна.

— Не можете, — отрезал Николай. Судя по звукам, втащив женщину внутрь и захлопнув дверь. — Здесь стойте. И под ноги внимательно смотрите. Я сейчас.

Марь Филипповна озадаченно притихла. Ерик высунул из–под кровати любопытную морду и передал Рою, как Николай, шаркая ногами, словно впервые вставший на лыжи нанайский мальчик, перемещается по квартире. Смотреть его глазами Рой пока больше не рисковал, но и купированное зрелище здорово позабавило. Особенно порадовала проявленная забота о бесхозном найденыше — не так уж глубоко, выходит, Николай в серость впал, остались еще и сострадание, и более–менее продолжительное желание хоть кому–нибудь помочь.

— А чего это тут у вас? — не вынесла неизвестности Марь Филипповна. — Если ноги болят, то правильно делаете, что сквозняков боитесь, двери завсегда закрывать надо, чтобы сквозняком не дуло. Он ведь, сквозняк–то, понизу идет, потому как холодный; студит и приводит к ревматизму. А от ревматизма хорошо шерсть собачья помогает, пчелиные укусы и киселёк из чернички с брусничкой. Еще лимончиком хорошо, развести его горячей водичкой, и за полчаса до еды и пить. Через месяц, как рукой снимет. Арбузики хорошо еще кушать, чесночка побольше. Чесночок, он вообще для всего хорош, и для зрения, и для суставов, и для…

— Нет у меня никакого ревматизма, — нехотя буркнул Николай. Рой едва удержался, чтобы не зааплодировать Марь Филипповне — с такой интуицией и профессиональные курсы не нужны, без них всю подноготную выведает, если только захочет. — Ёжик в гости забежал, шарашится где–то по квартире. Не хочу ненароком раздавить.