— Ёжик?! — хором с Роем и Ериком выдохнула Марь Филипповна.

— Ёжик!

Ухмыльнувшись, Рой представил колючий серый клубок с умной ушасто–глазастой мордочкой и короткими лапками.

— Ёжик, — покатал мысль Ерик, оценив собственный облик в сознании Роя, как в зеркале.

— Ёжик? — недоверчиво повторила за ними Марь Филипповна. — А как же он к вам, на пятый этаж забежал, ёжик–то? По лестнице поднялся или в форточку залетел? А чертики зеленые следом не запорхнули? Вы ведь не закодированный, Николай, я теперь точно знаю. А незакодированные мужики обязательно пьющие, а ежели непьющие, то выпивающие, то есть, запойные. У вас запой, да?

В интонациях Марь Филипповны отчетливо слышалось истошное желание срочного и безоговорочного признания. В том, что — да, запой, причем, именно сейчас, в данный конкретный момент.

Она даже примерилась шагнуть из коридора в комнату, к роющемуся в комоде Николаю–завхозу. Но тот оказался начеку — молниеносно прошаркал наперерез гостье, встал грудью, расправил плечи и уточнил:

— Вы за бутылкой пришли, Мария Филипповна?

— Ну-у, да-а, — протянула незадачливая гостья. — К нам, понимаете ли, инспектор из центра прибыл, районный, по общим вопросам, с проверкой, — поколебавшись едва заметную на слух секунду, она принялась сдавать Роя с потрохами: — Инспектор коньячка пятизвездочного захотел. А у нас, сами знаете, лучший коньячок — ваш самогончик. Мы часикам к шести собраться хотим, с Верочкой, с дочкой ее и физруком школьным. Посидеть, поговорить о нашем поселке. О нуждах его.

— С Веркой и с ее малой? — недовольно уточнил Николай.

— Ну да, а что? — не поняла Марь Филипповна. — Физрук обещал лекцию о правилах поведения на воде рассказать, инспектор — о пожарной безопасности. Просветим девочку, раз уж все равно каникулы, и дождь прошел, и купаться поэтому никак.

— То есть, при ребенке распивать собираетесь? — еще больше нахмурился Николай.

— Ой, да какое там распивать, — отмахнулась Марь Филипповна. — Ты бы лучше на себя посмотрел — ёжики и черти мерещатся. Я знала, я точно чувствовала, что сорвешься ты, Коля, и тогда придется участкового Мормышкина вызывать, чтобы он тебя на пятнадцать суток закрыл, для протрезвления. Бутылку давай, — Марь Филипповна явно собралась развернуться и уйти с гордо поднятой головой и отвоеванной емкостью.

Вообще–то, Рой назвал бы это бутылкой, только при условии сильной близорукости, потому что влезало туда, даже навскидку, не меньше четырех пинт — то есть, двух литров — мутноватой, словно слегка разведенной кальцием, жидкости

— Не дам, — хмуро объявил Николай.

— Что значит, не дам? — возмутилась Марь Филипповна.

— То и значит, — Николай протянул длинную руку через плечо удивительной боевой женщины, щелкнул замком и принялся надвигаться на Марь Филипповну, выдавливая ее за дверь.

— Ерик! — чуть ли не вслух заорал Рой. Сейчас эти двое окончательно рассорятся — расплюются, как здесь говорят — и ходи потом по всему поселку в надежде отвязаться от Марь Филипповны, чтобы поближе подобраться к Николаю.

— Ой, правда, ёжик! — взвизгнула Марь Филипповна, каким–то чудом разглядев из–за мощной фигуры завхоза шустро пробежавшего по коридору Ерика. — Ёжик, Коля, у тебя там ёжик! Лови, а то с лестницы скувырнется! Да чего ты мне пихаешь, у меня тут сумка в руках и деньги.

Завхоз молчал, только громко сопел, пытаясь одновременно всучить бутылку Марь Филипповне и загнать юркого Ерика обратно в квартиру. Видимо, остатки не затронутого серостью воспитания не давали ему возможности в красках высказать при даме все, что он думает по данному поводу.

Ерик всегда знал, когда можно и себя показать, и повеселиться от души — по краю верхней лестничной ступени опасно пробалансировал, ловко увернувшись от импровизированного сачка в виде кепки; во все углы потыкался, а потом еще по диагонали площадку пересек–проскакал. Явно стать демонстрировал.

— Ладно, хватит, — позволив напарнику немного порезвиться, Рой дал отмашку на возвращение к исходной позиции.

— Ну ты шутник, — задыхаясь, оценила обстановку Марь Филипповна, без сил привалившись спиной к снова надежно запертой двери. В руках ее чудесным образом крепко утвердилось яблоко раздора, то есть, искомая бутылка. — Ты его на улице, что ли, подобрал?

— Угу, — подтвердил Николай, разрываясь между Ериком, опять свалившим под кровать за чемодан, и Марь Филипповной, отчетливо не выказывавшей желания вернуть самогон.

— Вот дурень, — оценила его доброту Марь Филипповна. — Это же дикое животное, на улице должно жить.

— Да знаю я, — развел широкими ладонями Николай. — Просто с работы шел, а тут сидит такой, мокрый весь, несчастный. Чихает еще. Того и гляди под колеса какому–нибудь обормоту на мопеде попадет. Вот я и решил, что возьму к себе, пусть обсохнет и молока выпьет, а потом уж на пустырь его отнесу, чтобы домой в свою нору шел.

— Золотое у тебя сердце, — покачала головой Марь Филипповна. — И руки золотые. Вот не пил бы ты еще, от людей не шарахался, так цены бы тебе не было.

— Тьфу ты, опять двадцать пять, — взъерошился Николай. — Да не пью я, не пью. Хотя вам–то какая разница? Пью — плохо, не пью — тоже плохо. Идите вы все. Только бутылку верни, нехорошо при девчонке.

— Ну, верну я бутылку, ну, к Кузьмичу пойду, — не сдалась Марь Филипповна. — Что от этого изменится? Ну что, кроме вкусовых ощущений?

— Ерик, — снова позвал Рой, предчувствуя новый оборот со старым результатом.

Но напарник, видимо, и сам уже решил, что повеселился достаточно — вылез из–под кровати и пошустрил–поцокал поближе к переговорщикам.

— Ты, похоже, плохо меня знаешь, Коля, если думаешь, что я при девочке позволю пьяные разговоры вести или еще чего такого, — продолжила Марь Филипповна, намертво вцепившись в объемистую бутылку обеими цепкими толстенькими ручками. — Вот пойдет спать, тогда и продегустируем. Я Митьке, физкультурнику, грамоту обещала, значит, инспектора задобрить надобно.

— А не многовато вам двух литров, на двоих? — не совсем в тему осведомился Николай. — Физкультурник, насколько я знаю, непьющий.

Рой моментально учуял вмешательство Ерика.

— Надо будет — выпьет, — отрезала Марь Филипповна. — Нам грамота позарез нужна, для школы. Все учителя, понимаешь ли, с грамотами, один Митька без грамоты. А ну как проверка наведается? Сразу ведь к спортивному залу присматриваться начнет. А от спортивного зала до спортивного поля — рукой подать. А там ворота без сетки — и что мы им говорить будем? Третий год на реставрации? К тому же, почему это на двоих, — вернулась она к мысли, нить которой Рой потерял еще на середине логической цепочки от позарез необходимой грамоты до порванной и украденной сетки. — Верочка, может, доченьку уложит, и обратно вернуться к нам захочет. Инспектор у нас мужчина видный, прям как ты, только вежливый и обходительный. Мечта, а не мужчина.

— Прямо таки и мечта, — посмурнел и без того не слишком жизнерадостный Николай. — Ладно, уговорила, — ловко высвободил он из цепких ручек Марь Филипповны угрожающе всплеснувшую содержимым бутылку, — приду и сам там у вас на все посмотрю. Деньги убери, я самогон с собой принесу, в качестве подарка к столу. Заодно прослежу, чтобы все было как надо.

Рой уныло похвалил Ерика за своевременное вмешательство и призадумался.

Судя по проявленному беспокойству, до критической точки Николай докатится еще нескоро. Это означало, что реального времени на нейтрализацию у них с Ериком гораздо больше, чем выданного шефом. То есть, можно, конечно, просидеть здесь до тех пор, пока Вера Дмитриевна не соизволит обратить внимание на интерес завхоза.

Да–да, надо быть полным дауном, чтобы не понять, с чего так насупился Николай, узнав, что нагрянувший инспектор — мечта, а не мужчина, по меткому выражению Марь Филипповны.

А можно не дожидаться свадьбы, тем более что сводник из Роя очень даже так себе. Отписаться деревянно–яблочным отчетом, и вернуться вовремя в штаб за наградой от шефа и новым — нормальным — заданием. Желательно еще в нормальной местности. В Лимбе, например. Да хоть в Черные области под прикрытие — там, по крайней мере, все ясно и понятно; не то, что здесь. В смысле, люди тут, конечно, душевные, но полностью двинутые на всю голову.