Стольникова воспринимает вопрос с полной серьезностью и после паузы произносит торжественно и проникновенно:

— Я клянусь вам любовью самого дорогого для меня человека!

Закончив разговор со Стольниковой, Знаменский входит к Томилину.

— Кончаем, Пал Палыч, — докладывает тот, имея в виду схему склада, испещренную пометками Гуторской.

Знаменский наклоняется посмотреть.

— Так-так… Что тут за цифры?

— Кожаное пальто на меху, Югославия, — комментирует Томилин.

— Можно принять и за шестьдесят восемь, — указывает карандашом Знаменский.

— Под этим номером фен для сушки волос, — дает справку Томилин.

— Видите, какая разница? — обращается Знаменский к Гуторской.

— Нет, не вижу разницы. И шестьдесят три сгорело, и шестьдесят восемь сгорело.

— Все-таки напишите, пожалуйста, рядом поразборчивей, а внизу примечание: «Исправленному шестьдесят три верить» и подпись.

Гуторская раздраженно фыркает, внося исправление.

— Соображений о причине пожара у вас не появилось?

— Вряд ли следствие с ними посчитается. Будете валить на нас со Стольниковой — чего-нибудь там не соблюдали!

— Мы так кровожадно выглядим? — поражается Знаменский. Гуторская не отвечает. — Так я вас слушаю, — уже серьезно добавляет он.

— Да хотя бы молния ударила — вот вам и причина!

— Отпадает. Мы запрашивали метеосводку.

— Тогда самое вероятное — кинули окурок. Тлело, тлело, потом занялось. Сколько ни запрещай курить, за грузчиками не уследишь!

— Простой вариант… Не исключен, но в ряду прочих. Как вы, например, оцениваете тот факт, что склад сгорел накануне ревизии?

В отличие от Стольниковой, Гуторская готова к подобному повороту разговора.

— Оцениваю с большим сожалением! — чеканит она. — Случись пожар после ревизии, вы бы не задавали таких коварных вопросов! И таким невинным тоном!

Развалины после пожара мрачно чернеют при дневном свете. Кибрит и сотрудники пожарной службы осматривают их, фотографируют, берут пробы золы и пепла. Кропотливая, грязная, долгая работа…

У Пал Палыча дошли руки более обстоятельно побеседовать со сторожем Николашей. Николаша выглядит совсем стариком — понурый, угнетенный чувством своей вины.

— После работы в тот вечер никто на складе не задерживался?

— Не-ет.

— Может, дневной вахтер?

— Не-ет. Он меня еще за воротами встречает. Домой спешит, невтерпеж.

— И ничего примечательного не заметили?

— Все как обычно… Только вот когда я чаевничать наладился, Гуторская прибежала: чего-то на территории забыла.

— Минутку. Воду для чая вы где наливали?

— Я из дому приношу, в термосе. Сладкий, заваренный.

— Значит, прибежала назад? И сколько пробыла?

— Минут пять, наверно. Сумку какую-то вынесла.

— Пока она ходила туда и назад, вы оставались своей вахтерке?

— Там. Чтоб ей пройти, сигнализацию отключил, потом врубил обратно. Потом чуток радио послушал — и вдруг начало меня морить… Да ведь как уснул-то — замертво! Рядом огонь ревет, крыша рушится, от дыму не продохнуть, а я сплю! Вы только подумайте!

— Гуторская термосом не интересовалась? Не брала, например, в руки?

Сторож таращится в изумлении: экую нелепицу спрашивает следователь!

— Да что вы, на кой?! — И возвращается к прежней теме: — Прям наваждение! Вот вы отправляли на алкоголь проверять. Трезвый же я был?

— Трезвый.

— Видите как. Не иначе судьба! Мне юрист — рядом живет — сказал, статья есть. — Он тяжко вздыхает. — Статья сто.

— Да, статья есть… Вспомните, пожалуйста, куда вы отлучались до того, как сон сморил.

— Никудашеньки!

— Ошибаетесь.

— Нет, точно! Заступил на дежурство, пошел доложиться Евдокии Михайловне…

— Где она была?

— В конторке с Гуторской. И больше ни с места. Только, конечно, замок на склад навесил, когда бабы на автобус собрались.

— Уходили они поодиночке?

— Нет, гуртом проводил.

— А раньше, пока докладывались Стольниковой, вахтерку запирали?

— На пять-то минут?!

— Так. Пять минут она была безнадзорной!

— Ну к чему вы это, товарищ следователь?.. Знаю, виноват, сам себя казню. Да еще суд добавит! Старухе каково? Дочерям? Чего уж теперь задавать зряшные-то вопросы!..

— А того, что остатки вашего чая отданы на анализ. И в них обнаружено крепкое снотворное.

У ошеломленного сторожа глаза лезут на лоб.

— Пока об этом никому ни слова, поняли? И давайте думайте, кто мог подсыпать.

— На кого ж я такое подумаю?!.. Что вы!..

Томин прохаживается у ворот небольшого завода. Оттуда появляется группа людей, среди них зевака.

— Привет огнепоклоннику! Не узнаете?

— Почему? Узнаю.

— У меня два-три вопроса.

— Хоть двадцать три!

— Как вы очутились на пожаре?

— От приятеля домой чапал. Гляжу — полыхает! Понятно, завернул.

— С какой стороны вы приближались?

— Да там сзади тропка на дорогу выводит. Я по ней.

— Никого рядом не видали? Не встретили?

— Откуда? Позднотища же?.. Только подлюга одна подъезжала из интереса. Поглазела, развернулась и уехала. Даже из машины не вылезла! А я вижу — окошко светится, давай в дверь барабанить. Еле сторожа добудился! Начали пожарным звонить, потом барахлишко таскали, боялись — на хибарку его перекинется…

— Ну-ка поподробней, что за машина, — прерывает его Томин.

У Знаменского собрались Кибрит, Томин и Томилин. Кибрит вооружена актом экспертизы и схемой склада, размеченной сотрудниками пожарной службы.

— Зинаида, не углубляйся в дебри! — просит Томин.

— Тебе неинтересно, а я увлеклась. Пожарно-техническая станция меня прямо заворожила!.. Ну ладно, изложу попросту. — Она откладывает акт. — Сначала думали, что пожар в месте наибольшей степени обгорания. Но когда учли все условия, влиявшие на распространение пламени, мнение изменилось. Первоначальный очаг оказался здесь. — Она обводит небольшой участок на плане. — Судя по черепкам, тут стояли ящики с посудой и, следовательно, было много упаковочной стружки.

— Совершенно точно, — поддакивает Томилин, сверяясь со своей схемой. — Номер семь — чайные сервизы «Весна».

— А хоть какие-то данные, отчего загорелось, — не терпится Пал Палычу.

— Кое-какие есть, — небрежно произносит Кибрит, чтобы поэффектней подать новость. — В том месте на бетонном полу найдены следы бензина, — она загибает пальцы, — осколки бутылки и свечной парафин.

— Так это ж умышленный поджог! — восклицает Знаменский.

— Молния… окурок… — вспоминает Томилин в сердцах.

— Нет, погодите. Получается, плеснули бензину, чиркнули спичкой и пошли? Заперли горящий склад — и по домам? А сторожа усыпили? Такой вот дружный общий сговор… Как-то странно, братцы!

— Не обязательно сговор, Пал Палыч, — возражает Кибрит. — В заключении об этом не сказано, но мы много обсуждали… И по расчетам — конечно, предположительным — до ящиков пламя добралось не сразу. Не стану утомлять Шурика подробностями, но могло и двадцать минут пройти, и даже тридцать, а тогда уже начало разгораться всерьез.

— То есть можно было чиркнуть спичкой и удрать? Причем еще до конца работы? И при опломбировании ничего не заметили?

— Да, Пал Палыч.

— Если расчеты достоверны, снимаю шляпу! — говорит Знаменский.

— Я б в пожарники пошел, пусть меня научат!.. Как будем дело делить? — произносит Томин, обращаясь к коллеге. — Тематика вроде бы хозяйственная — карты в руки БХСС. На чужое мы не посягаем!

— Мы тоже, — в тон отзывается Томилин. — Если хищение — область моя. Но если воры посторонние — раскланиваюсь и исчезаю со сцены.

— Пока всем работы хватит. — Пал Палыч хочет, чтобы Томин остался вести расследование. — Давайте малость порассуждаем. Сторож прибыл без четверти семь, как всегда. Тотчас отправился к начальству. Это единственные пять-семь минут, когда термос был без присмотра. Но все это время Гуторская и Стольникова находились в конторе. Кто подсыпал снотворное?