– Не дай Бог! – Он аж подпрыгнул. – Не оскорбляйте меня. При одном упоминании обо всех этих Робеспьерах и Лениных у меня начинается аллергия. Я не о том. Просто раньше эмиграция не означала автоматически перехода в стан вражеской державы. Все революционеры стояли по одну сторону баррикад, а власти – по другую. Англичане помогали царской охранке разрабатывать Герцена. А сейчас… Нет места свободному человеку: или – или! И даже если вы сами настолько отважны, что можете отвергнуть прямые предложения, скажем, американской разведки, то все равно она вас может легко использовать “втемную”. Вы и знать об этом не будете. Подставит вам дружка – агента, которому вы поверите, а вы, допустим, независимы, и заклятый враг Мекленбурга, и вообще гений, строчите себе статьи или книги, а друг вам помогает устроить их публикацию. Вы радуетесь, а потом узнаете, что давно работаете на американскую разведку и ваши издания субсидируются ЦРУ. А если вы проявите характер, глядишь, и местные власти откажут вам в виде на жительство…

– К чему вы об этом? – Странные проблемы мучили его.

– К тому, что я ненавижу шпионаж! И ни с кем не хочу сотрудничать! Ни с вашими, ни с нашими! Слышите? Ни с кем! Лучше я вернусь в Мекленбург на верную смерть!

Мое предложение, видимо, задело его, и он его переваривал, словно гвоздь, попавший в желудок. Валяй, валяй, предатель Мазепа, думай о своей судьбе, очень хорошо, что ты понимаешь: никуда тебе не деться, в любом месте подкатимся к тебе, нарушим твой призрачный покой. Думал до конца жизни преспокойно жить в Каире и жрать свекольники своей эстонки?

Бригитта унесла тарелку и супницу, она переоделась в розовую блузку и сняла очки, мигом потеряв свой вопросительный вид. Мягкая улыбка бродила по полным губам, под блузкой неутомимо подрагивала грудь и просвечивали широковатые плечи, находившиеся в неразрешимом конфликте с узкой талией, – дальше кисть Леонардо Алекса не осмеливается сползать: мстительная природа подарила ей кривые ноги, обросшие, как у фавна, темными волосами. Юджин послал ей вдогонку многозначительный взгляд, который она правильно прочитала и оставила нас вдвоем.

– Не хотите ли вы сказать, что перешли на сторону американцев? – Видимо, не до конца дошли до него мои объяснения.

– Совершенно верно.

– Знает ли об этом Центр?

– Разумеется, нет.

– И вы не боитесь? А вдруг это станет известно?

– Конечно, боюсь. Но риск есть риск.

Он хмыкнул и прошелся изгрызенными ногтями по своим волосам.

Чеши, чеши голову, уважаемый Юджин, только не думай, что тебе удастся снова провести лису Алекса! Так я и поверю, что ты не связан ни с какими спецслужбами, а просто честный Дон Кихот, внезапно возненавидевший шпионаж! Ломай, дружок, комедию. Как там вмазал юный принц Розенкранцу и Гильденстерну, игравшим на нем, как на флейте? “Вы собираетесь играть на мне; вы приписываете себе знание моих клапанов; вы уверены, что выжмете из меня голос моей тайны; вы воображаете, будто все мои ноты снизу доверху вам открыты”.

– Интересно, как вы узнали, что я нахожусь в Каире? – спросил он.

За какого дурака он меня принимал! Ломать Ваньку таким наглым способом! Неужели он считал, что его ночной визит к Генри мог остаться незамеченным? Что Генри испугается и не скажет мне ни слова? Валяй, валяй, запутывай меня, пудри мне мозги! А вдруг он действительно не врет и никогда не был в Лондоне? Вдруг это чистейший Фауст, с которым ведет беседу коварный Алик – Мефистофель?

– Что мы толчем воду в ступе? Давайте решим главный вопрос. Поедете ли вы в Лондон или нет? – я нажимал на него как мог.

– Значит, вы не можете доказать, что выступаете от имени американцев? – снова спросил Фома неверующий.

– Я готов связать вас с ними, если вы выедете в Лондон. Как говорили великие, для доказательства существования пудинга его необходимо съесть.

Я покрутил бокалом, вглядываясь в очертания горы (в Химмельсберге я забыл поставить на тормоз машину, и она скатилась на основную магистраль – полиция тут же отбуксировала ее к себе на участок, и с меня потом содрали огромный штраф, хорошо, что не начали разыскивать и не накрыли на встрече с агентом), – лед уже растаял, и виски приобрел милый сердцу мочеподобный цвет.

– Допустим, я вам верю. Но что конкретно предлагают мне американцы?

О, святая простота! Что же тебе предлагают американцы? Контрольный пакет акций в “Дженерал моторс”, роль вождя индейцев в ковбойском фильме. Что еще могут предложить тебе, мой невинный друг?

– Естественно, вас допросят, снимут всю информацию… Дадут какую-нибудь работу по линии разведки. Не сомневаюсь, что получите хорошую зарплату…

Некоторое время он раздумывал, потом вдруг вышел из комнаты и вернулся с Бригиттой, снова водрузившей на нос свои вопросительные очки.

– Я хочу, чтобы ты слышала, Рита. Он говорит, что он не мекленбургский боевик, а американский агент. Как тебе это понравится? Он предлагает мне сотрудничество! Как они все одинаково устроены, как у них у всех все просто! Ведь он не поверил, что я все это ненавижу, решил, что ломаюсь, набиваю цену! Говорит, что платить будут неплохо! Поедем в Лондон, Рита?

Я злился, что он втянул в это дело свою бабу, – зачем нам лишние люди? Терпеть не могу этих слизняков, быстро попадающих под новый каблук и ни шагу не делающих без совета со своими благоверными. Бригитта молчала, как та самая Валаамова ослица (никогда на картинках не видел это библейское существо, но представлял, как оно упирается копытами в дорогу, стискивая зубы и выкатывая красные от натуги глаза).

– Вот так, дорогой мой. Как говорят англичане. There is nothing more to be said [40] . Извините, Алекс, я ничего не имею против вас, понимаю, что это не ваша инициатива, но никуда я не поеду!.. Как вы меня разволновали! Даже выпить захотелось! Как жаль, что я завязал!

Я молча ему посочувствовал: не хочешь – и не надо, расстанемся, как в море корабли (снова вспомнилась почему-то парикмахерша Каланча и расставание навеки под песню “Не уходи, побудь со мной еще немного”, в глазах у нее стояли слезы, но жизнь моряков всегда в море – я выдавал себя за судового врача), насильно мил не будешь. А вдруг это действительно одинокий Фауст, ищущий истину?

– Не спешите, подумайте. Неужели вам хочется жить в Каире? Сегодня преподаете, а завтра будете подметать улицы!

– Лучше уж дерьмо жрать, чем на вас работать! – сказал он с подкупающей прямотой. – Это острое словечко любил Сам и употреблял его иногда на совещаниях для характеристик самых неистовых врагов Мекленбурга. – Извини, Рита.

И тут я вдруг понял, что он не играет, а говорит без всякой задней мысли, и, самое главное, я с ужасом осознал, что миссия моя закончена, возвращайся в Лондон, товарищ Том, докладывай о срыве вербовки. Как будет реагировать Хил смен? А если это не проверка? Думай, думай, мудрец Алекс, не зря дядька в семинарии считал тебя сообразительным парнем (“Этот Алекс, как уж: всегда найдет способ соскочить со сковородки!”), не зря хватал ты самые большие очки на тестах! И не ошиблись, коллеги! Упало ньютоново яблоко на гениальную голову, озарило мятущиеся мысли.

– Напрасно вы отказываетесь, ведь штатники дадут вам не только деньги. Они обещают помочь вызволить семью из-за занавеса.

Сказал и подумал: а на черта ему семья? Если он попросил убежища, то уж наверняка семь раз примерил, прежде чем отрезать. Кем ему доводится Бригитта? Может, он и рад, что отделался от своих чад и домочадцев?

Но он оживился.

– Вот как? А как они смогут помочь? Кто же пойдет на воссоединение семьи предателя?

Конечно, никто, уважаемый сэр. Собаке собачья смерть. Если враг не сдается, его уничтожают. Вырвем с корнями гадючью поросль.

– Американцы – деловые люди. У них есть что предложить Мекленбургу взамен. В конце концов, обменяли же Пауэрса на Абеля, а Лонсдейла на Винна…

– Ну, это из другой оперы. Что-то я не очень в это верю.

– Знаете что, – продолжал кот Алекс, распушив хвост, – я могу и уйти. – Тут я встал и залпом допил виски. – В конце концов, я не могу вам ничего навязывать. Не хотите – и не надо! – И решительным шагом двинулся к двери.