Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Не врешь?

— Чего мне врать. Спросите сами.

Эсэсовец пропускает. Какое ему дело — раз начальник распорядился… Все равно не сегодня-завтра пошлют на огонь. Скорее по привычке, нежели со зла, бьет еврея нагайкой… Острая боль обжигает спину Натана. Он вскрикивает. Комка тянет его в сторону.

— Теперь всё. Не обращай внимания. Привыкай терпеть Это наше оружие…

Натан Ройзман ничего не понимает.

— Какое оружие? Что все это значит? Почему я не пошел в душ?

— Ты что, в самом деле ничего не знаешь? Я избавил тебя от смерти. Из этой бани людей несут на костер. В Треблинке уничтожают евреев.

Натан почувствовал, как у него подкашиваются ноги.

— Что ты говоришь, Юзеф! Нельзя так шутить!

— Эти шутки ты сам увидишь. Сейчас не отходи от меня. Идем работать.

Лагерные ворота поглотили последнюю партию. Вахтманы ушли к станции. На площади появилось несколько десятков евреев с синими повязками на рукавах. Они принялись собирать одежду. Сгребали охапками, как сено, и сваливали в кучу позади забора. Натан и Комка работали вместе с другими. Через полчаса площадь была очищена.

— Теперь иди сюда. Смотри! — Комка подвел Натана к забору и заставил его прильнуть к узкой щели.

Натан оцепенел от страха… Далеко за забором — метрах в ста от ворот — горел огромный костер. Он горел на помосте из кирпичных столбов и рельсов. От здания к костру двигалась какая-то чудовищная процессия. Ройзман не хотел верить глазам — так это было ужасно. Люди в полосатых халатах вереницей двигались к костру и несли на себе тяжелые белые трупы. Белые, как гипс, как известка. Носильщики подходили к костру, с размаху бросали в огонь свою страшную ношу и возвращались обратно. Ройзман не мог больше смотреть. Бледный, с искаженным от страха лицом, он повернулся к Юзефу Комке.

— Это называется, — сказал Комка, — баня. А дорогу, которая ведет от ворот к душу, здесь называют Химмельфартштрассе — улица Вознесенья. Ты понял теперь, на какой Восток нас угоняют!..

— Но это ужасно! Значит, Роза… с детьми…

Комка не хотел щадить Ройзмана. Глаза его сухо блестели.

— Я видел ее на прошлой неделе. Она тоже шла этой дорогой. — Комка указал на женщин, вышедших из барака.

Небрежно остриженные, нагие, они жались в кучу и, подгоняемые эсэсовцами, спешили в баню. Костра и трупов они не могли видеть — забор из ветвей хвои закрывал от них все, что видел Натан. Обреченные женщины стыдливо отворачивались от мужчин, а вахтманы глядели на них безразлично, как пастухи глядят на стадо животных. Женщины в сопровождении вахтманов прошли совсем близко от Юзефа и Натана. Оба стояли в укрытии между грудой одежды и высоким забором. Группа была на половине пути к бане, когда из барака выбежала еще одна молодая женщина — гибкая, стройная, такая же нагая и обезображенная стрижкой. На голом черепе торчали клочья волос. Она очутилась одна среди толокшихся у барака солдат. Одна среди черных вахтманов и ослепительного осеннего полдня. Вероятно, ей было смертельно страшно своего одиночества, своей наготы, раскрывшегося вдруг сознания обреченности. Девушка вскрикнула и бросилась в сторону. На нее заулюлюкали, закричали, затопали. Солдаты надрывались от утробного хохота. Девушка видела толпу удалявшихся женщин и метнулась за ними. Она догнала их у входа в баню. «Банщик» раздавал мочалки, как раввин отпущение грехов. Вот женщины исчезли в бане, и эсэсовец захлопнул дверь…

— Через пятнадцать минут их отнесут на огонь, — сказал Комка. — А мы будем носить их к костру, чтобы жить самим — жить, чтобы мстить. Мы — это рабочая команда. Но тебе носить мертвецов не придется. Здесь я старшина рабочей команды. Видишь эту надпись на моем рукаве? Эльтесте дер юден. Будешь собирать одежду и ценные вещи.

Голос у Комки был резкий и властный, сухой, словно у легочного больного. В полосатой, матрацеподобной куртке и таких же штанах, небритый, с запавшими, фанатично горящими глазами, он был страшен.

— Зачем все это! — вырвалось у Натана. — Зачем ты не дал мне умереть!

— Ты уже умер. В Треблинке люди живут не больше часа — ровно столько, чтобы пройти от вагонов до бани через конвейер смерти. Тебе осталось только мстить за то, что ты видел и что еще увидишь. — Комка стиснул руку Натана повыше запястья, — Запомни, ты должен беспрекословно выполнять наши приказания. Ночью я расскажу тебе все подробно, а сейчас идем в барак, я покажу тебе твое место на нарах. Мы успеем еще пообедать до того, как придет следующий эшелон.

Комка увел Ройзмана в барак, где жила рабочая команда треблинского лагеря.

Глава шестнадцатая

1

Житомирское отделение гестапо помещалось в центре города, в каменном особняке, неподалеку от сквера. До войны здесь было какое-то учреждение. Вилли Гнивке, получившим назначение в Житомир, поселился напротив. Это очень удобно — только перейти улицу. Остальные сотрудники тоже жили рядом. Все под руками.

Был мглистый, холодный день, и на деревьях, на серых разбитых заборах, на колючей проволоке, протянутой в три ряда у входа в гестапо, выступил рыхлый иней. Такой иней, вероятно, бывает только в России — проволоки превратились в белые, шероховатые канаты, даже не видно шипов. Кругом все бело, только часовой в черной шинели расхаживает по тропинке. Ему, видно, скучно топтаться у входа, и он начинает сбивать прикладом иней с колючей проволоки. Теперь белизна улицы словно разграфлена линейками… Как бланк протокола.

Гнивке отошел от окна. Он собирался пораньше уйти со службы. Хотя бы сегодня — в сочельник. За последнее время на него свалилось столько работы. Но всего не переделаешь. Пусть этот тугодум тоже немного пошевелит мозгами: оберштурмфюрер неприязненно подумал об уполномоченном по вербовке рабочей силы, который недавно приехал из ведомства Заукеля. Нечего сваливать все на гестапо. Он только и умеет кричать: «Гаулейтер Заукель приказал…», «Генеральный уполномоченный требует…» А что требует? В конце концов, господин Франц Заукель не распоряжается гестапо. Отправить четыреста тысяч русских женщин в Германию не так-то легко. Никто добровольно не хочет ехать. Кроме того, у гестапо в России есть и другие дела, кроме вербовки рабочей силы. Нельзя же разрываться на десять частей… Нельзя. И ничего не случится, если сегодня он уйдет со службы пораньше… Правда, надо бы подождать Фольпрехта. Будь он неладен! Опять небось завернул в комендатуру к своей Лизхен или пьянствует где-нибудь с Кнопфом. Вообще последнее время Фольпрехт начинает манкировать своими обязанностями. Придется серьезно поговорить с ним.

Унтершарфюрер Фольпрехт уехал с утра в лагерь военнопленных и до сих пор не возвратился. Уехал на особо режимную операцию. Дело там пустяковое, касается инвалидов. Что там может с ним произойти? Ничего, ровным счетом. Но куда же тогда запропастился этот бездельник! Чтобы пристрелить полсотни русских калек, ему нужны целые сутки. Вот уж я ему…

Руководитель житомирского гестапо снова посмотрел в окно: на улице пусто. Гнизке подавил нарастающее раздражение. Стоит ли портить себе настроение из-за пустяка. Найдется. Ожидать дольше не имеет смысла.

Перед уходом заглянул в соседнюю комнату. Фрейлейн Люция сидела за машинкой — худая, высокая блондинка. Вилли предупредил — если появится Фольпрехт, пусть тотчас зайдет к нему на квартиру. Немедленно.

Люции Киршмайер тоже хотелось пораньше уйти сегодня домой, но секретарша ничем не выдала своего недовольства. Только еще больше подтянула нижнюю губу, словно досасывая леденец. Фрейлейн Люция отвела глаза от работы и посмотрела на шефа. Глаза у нее голубые, светлые-светлые — пожалуй, это единственное, что есть красивого у фрейлейн Киршмайер. А вообще-то — жердь с большими ногами, к тому же сентиментальна, пишет стихи… Но глаза ничего.

Она сказала:

— Хорошо, господин оберштурмфюрер, я подожду Фольпрехта. — Ее пальцы снова замелькали на клавишах портативной машинки.

Вилли подумал: не пригласить ли хоть Киршмайер в гости? Но вспомнил о тесте — при нем неудобно.

571
{"b":"717787","o":1}