— Я знаю, какая она должна быть, — говорит Пал Палыч после паузы. — И еще знаю: жизнь такая, какой ее делают сами люди!..

Кибрит и Знаменский встречаются на лестнице Петровки, здороваются.

— Ну, отмылась от сажи?

— Не говори! До сих пор в горле першит. Как у тебя?

— Помаленьку.

Рядом возникает Томин:

— Привет! Паша, я тебе обзвонился!

— А что?

— Начала раскручиваться вот такая, — поднимает большой палец, — криминальная история! Просто создана для нас с тобой! И Зинаиду примем, если попросит.

— Еще куча работы с пожаром, — говорит Знаменский.

— Паша, не будет тебе прощения, если откажешься!

— Ладно, созвонимся.

Знаменский направляется к себе для последней беседы с Гуторской, утерявшей ныне всю свою заносчивость.

— Стольникова созналась — очередь за мной. Этого вы ждете. И видите во мне главную преступницу! — обреченно говорит она.

— Ангелом я вас не считаю.

— Не могу найти слов… и, очевидно, бесполезно… но я невиновна! Ни в пожаре, ни в недостаче! Клянусь вам!

— Чем? — вдруг заинтересовывается Пал Палыч.

— Что?

— Чем клянетесь?

— Чем угодно!

— «Чем угодно»… Не впечатляет, — непонятно для Гуторской хмыкает Пал Палыч.

— Я знала, что не поверите!

— Как раз верю. Подозрение в поджоге с вас снято. Известно также, что в хищениях вы участия не принимали. Стольникова решительно все берет на себя.

— Дуся… спасибо ей!.. — вырывается у Гуторской теплая нота.

— Но переброски между базами не были для вас тайной. Как же назвать вашу позицию?

— Я не вмешивалась… не хотела связываться… К Дусе поступал дефицит, на мою половину — что попроще…

— И жили со спокойной душой! Не люблю читать мораль, Евгения Антоновна, но вам скажу. Наверно, каждое второе преступление было бы невозможно — просто невозможно! — без таких вот людей, которые «не желают связываться»!.. А еще на вашей совести Стольникова. Удивляетесь? Ведь вы умная, волевая женщина. Вы имели на нее влияние. Но презирали — за легкомыслие, небогатый интеллект, за этого Костю. На ваших глазах Уварова втягивала ее в махинации! Пытались вы бороться, спасти?.. — Секунду-другую ждет ответа и подытоживает: — Нет, умыли руки!

— Да, перед Дусей я виновата, — пристыженно говорит Гуторская после паузы.

— Мы не берем вас под стражу. Вопрос об уголовной ответственности решит суд. Давайте подпишу пропуск.

Он вручает пропуск растерянной и вместе посветлевшей Гуторской. Та берет его, поднимается.

— Спасибо, Пал Палыч… Спасибо!..

— Не за что, — отзывается Знаменский и звонит по внутреннему телефону: — Саша, уговорил, иду к тебе смотреть новое дело!

В приемной Главного управления внутренних дел города генерал-майор беседует с Охтиным. Раздается телефонный звонок, генерал снимает трубку:

— Слушаю… Да, часа через два, веду прием населения… Есть, сразу с утра зайду.

Закончив разговор, генерал оборачивается к посетителю:

— Продолжайте, товарищ Охтин.

— В общем, всякое терпение потеряли, товарищ генерал. — Охтина, видно, несколько сбил телефонный звонок, но постепенно к нему возвращается горячность. — Ведь пятый год… По стенам — честное слово! — натуральная плесень, как в подвале у плохого хозяина. Отопление что есть, что нет его! Квартиру дали, называется! Мы въезжали — себя от радости не помнили. А теперь хоть назад, честное слово! По крайней мере, в тепле жили. Идешь, знаете, домой, порог переступил — и все. Советская власть кончается, такое впечатление, честно слово!

— Невеселое впечатление, — говорит генерал.

— И вот еще пример приведу. Рядом в переулке два дома покрыли оцинкованным железом. И сразу на слом. А железо поснимали и, вижу, грузят на машины. С иногородними номерами. Явная комбинация!

— Пожалуйста, изложите письменно то, что вы рассказывали вначале. И насчет железа.

— Да у меня изложено, товарищ генерал. Куда я только не посылал эти заявления! — Охтин достает несколько печатных страниц.

Генерал берет заявление, просматривает, ставит в двух-трех местах размашистые галки.

— Экземпляр я оставлю. Но поймите меня правильно, — говорит он, не отрываясь от чтения, — мы не санэпиднадзор… не жилищное управление… Фактами, которые относятся к нашей службе, мы займемся…

— Ясно, — безнадежно вздыхает Охтин и встает.

Он возвращается домой, обходя по краю тротуара пруды из грязного месива, в которое поздней осенью и весной превращается нечищеный снег.

Чтобы миновать очередную лужу, Охтин сходит на проезжую часть, и тут его обдают жижей из-под колес элегантные «Жигули», за рулем которых — Изабелла, дочь Сони Нарзоевой. Сама Соня царственно восседает рядом.

— Куда на мостовую прешься? — кричит Изабелла, не поленившись затормозить.

Охтин, отставив ногу, с сожалением оглядывает брюки.

— Не связывайся ты с этими людьми, — брезгливо говорит Соня. — Еще камнем запустит.

— В меня?! — усмехается Изабелла и резко трогает с места.

Охтин даже не смотрит вслед.

…Войдя в квартиру, он переодевается из одного пальто в другое, старенькое. Температура в квартире такая, что без верхней одежды тут нельзя. На хозяйке, несущей из кухни сковороду, тоже фартук поверх пальто. И ребята и бабушка сидят за столом укутанные. Охтин, помыв руки, греет их над рефлектором. Их в комнате включено два.

Сердито фыркнув на призыв с телеэкрана экономить электроэнергию, хозяйка придвигает рефлектор поближе к ногам и говорит, обращаясь ко всем:

— Ешьте скорей, пока не остыло. На Петровке был? — спрашивает она у мужа.

— Был.

— Совсем ничего не обещали?

— Дохлый номер!

— Когда ж этому будет конец?! — ужасается она. — До весны я не выдержу!

— Полно, Надежда, — стыдит бабушка. — Вода идет, газ есть, электричество есть. Как же люди в эвакуации жили?

— Да ведь сейчас-то мы не в эвакуации!!

Томин стоит на площадке лестницы, посматривает вверх, посматривает вниз, посматривает на часы.

Сверху спускается Кибрит, снизу почти одновременно появляется Знаменский. Здороваются.

— Пал Палыч, не знаете, зачем нас зовут? — спрашивает Кибрит.

— Понятия не имею, Зиночка.

— Раз всех троих — что-нибудь стоящее! — уверенно говорит Томин. — Чую, братцы, преступление века!

Они направляются в глубь коридора.

…Генерал подписывает какие-то бумаги в своем служебном кабинете. Увидя наших героев, отпускает секретаршу и энергично поднимается навстречу.

— Милости прошу. Усаживайтесь. А я, с вашего разрешения, похожу… Вы от меня ждете сенсации, сознайтесь.

— Томин нацелился на преступление века, — подтверждает Пал Палыч.

— Увы, то есть, по счастью, нет… У вас, Зинаида Яновна, протекали когда-нибудь потолки? — внезапно спрашивает он.

— Не вылезаю из ремонтов.

— А у вас, Пал Палыч?

— Я на втором этаже, до нас не дотекало.

— Умеет устроиться человек, — шутит генерал. — Так вот, пригласил я вас побеседовать о жилищных условиях.

— Наших сотрудников? — не понимает Пал Палыч.

— Нет, вообще. Хочу, чтобы вы уяснили принципиальный характер задачи. Жилья строится у нас много, но как потом его содержат? Из рук вон! Домашние неурядицы отравляют быт десяткам миллионов людей! Ставлю вопрос: только бесхозяйственность или хуже?

— Не задумывался, — признается Томин. — Некогда, товарищ генерал.

Тот переводит взгляд на Знаменского.

— Где бесхозяйственность, там обычно кто-то руки греет, — говорит Пал Палыч.

— Вот именно! — подхватывает генерал. — А между тем жилищных дел мы не вели. Даже в наших архивах почти ничего нет!

— Я не слыхала, чтобы ЖЭКами вообще кто-то занимался, — замечает Кибрит.

— Кроме юмористов, — поддерживает Томин.

— А инстанции завалены жалобами. Словом, решено, что пришло время заняться! — Генерал достает папку. — Проверено поступившее к нам заявление товарища Охтина. Тут есть для нас зацепки по определенному ЖЭКу, то бишь ДЭЗу. Они теперь переименованы. ДЭЗ — дирекция эксплуатации зданий. — Генерал протягивает папку Знаменскому. — Но совет такой, Пал Палыч: не кидайтесь сразу в драку. Если в этом ЖЭКе-ДЭЗе узнают, что вы интересуетесь конкретно им, боюсь, что все бумаги сгорят, улетят и утонут. Судя по заявлению, начальник — человек решительный. Кого к вам подключить из БХСС?