Лена посмотрела ему прямо в глаза.

— Она же вольна устраивать судьбу по своему усмотрению? Первый муж — отставной генерал, второй — коммерсант, деловик, его быстро посадили, но любимой женушке он много всякого оставил. Потом холостяковала при влиятельных друзьях... Ни детей, ни плетей...

— Завидуешь?

Человек, достаточно знающий Геннадия, уловил бы в его голосе недобрый оттенок.

— Пусть она завидует! Ей, считай, пятьдесят, мне вдвое меньше! Наверстаю свое...

Терпение лопнуло. Колпаков прервал танец и под руку повел партнершу к выходу. Короткий разговор, чтобы не привлекать досужего внимания, и все! К черту. Кукла, она кукла и есть.

В холле стояли уютные кожаные диваны, мягкие кресла, между ними — блестящие пепельницы на длинных ножках. Лена думала, что они идут в курительную, и продолжала непринужденно болтать, не подозревая, что должно произойти через несколько минут.

— И вообще Клавкина звезда закатывается. Загарпунила солидного бобра, важная шишка, чуть ли не ректор какого-то института, профессор — точно; все уже на мази, и сам неплохой дяденька, познакомила, Иван Фомич...

Воздух, набранный для резких безжалостных слов, вышел жалким сипением. Колпаков повалился в кресло. Так оседает потерявший форму ватный манекен, когда его отстегивают от шведской стенки после тренировки.

Память часто преподносила подходящие случаю отрывки из давно прочитанных книг, иногда Колпаков цитировал их к месту, вызывая всеобщее одобрение.

Неужели это рок и тягостные воспоминания будут преследовать всю жизнь?

— ...Представляешь? — выплыл из тумана голос Лены. — Не иначе знак судьбы: все, милая, хватит! Точь-в-точь как у Зверевой... Ну дай же сигарету!

Он механически извлек пачку, раскрыл, щелкнул зажигалкой. Ее школа. Женщине неудобно самой доставать сигареты, закуривать — приличней, когда угощает кавалер.

Какое право он имеет ее осуждать! И за что?

— Тебе опять нехорошо? Да что с тобой происходит?

— Перетренировался.

— Бедный, — не обращая внимания на окружающих, Лена погладила его по щеке. — Не стоит этим злоупотреблять. Ты ведь и так на вершине.

Она что-то вспомнила, и озабоченность мгновенно уступила место радостной улыбке.

— Зверева через Клаву пыталась что-то решить с Габаевым — бесполезно. Оказалось — ты против. Вот и стало ясно, кто на первом месте, кто на втором. Она у себя в блокноте исправила... И ко мне с просьбочкой...

— Пора с этим кончать, — вяло сказал Колпаков. Ему еще было не по себе, но понемногу он приходил в норму. Что ни говори, а Лена действовала успокаивающе.

— Правильно, — неожиданно согласилась Лена. — Я ответила примерно так же. Дескать, он перестал выполнять просьбы. А мадам: да, и на тренировках зверствует, ребят гоняет. Но уважительно так... Мол, настоящий сэнсэй!

— Господи, Ленка, какие это все глупости! — Колпаков взял ее за руку. — Давай уйдем отсюда!

Ему не хотелось возвращаться в зал. Спертый воздух, пьяные лица, самодовольный Гришка, призрак Ивана Фомича рядом с упакованной в оболочку молодой красавицы Клавдией... Сейчас съевшая зубы на мужчинах светская львица с сомнительной биографией вызывала у него острую неприязнь. Из-за несоответствия упаковки и содержимого. «Кадавр», — подсказала память подходящее слово. Точно, кадавр.

— Интересно, зубы у нее вставные?

— Что, Генчик?

— Извинись, объясни, что мне плохо, пусть Григорий выйдет, я отдам деньги...

У Лены были полноватые ноги с широкими щиколотками, но это ее не портило.

На очередном заседании федерация приняла официальное решение из пяти пунктов:

Еще через неделю состоялись первые соревнования. Билеты раскупили мгновенно, возле Дома физкультуры колыхалась громадная толпа неудачников, рассчитывающих как-нибудь прорваться в зал. Но маячившие возле контролеров крепкие, коротко стриженные парни с неподвижными взглядами сводили эти надежды к нулю.

Впрочем, поединки оказались незрелищными, сказывалась низкая техника — ни сложных связок, ни прыжков, работали в основном руками, бесконтактность почти не соблюдалась — то и дело раздавались хлесткие шлепки или глухие удары. За это полагалось дисквалифицировать, но тогда пришлось бы снять с соревнований всех участников, и судьи закрывали глаза на нарушение правил, считая, что касание в четверть силы контактом не является. Правда, определить эту самую «четверть силы» было непросто, поэтому дисквалифицировали тех, кто причинил партнеру наглядный ущерб: разбил в кровь лицо, послал в нокдаун, сбил с ног или каким-либо другим способом вывел из строя.

Больше всего дисквалифицированных оказалось у Габаева, его же ученики заняли призовые места. Гришкины «звери» работали грубо и жестоко, не боялись наносить и получать удары, они буквально выбивали противников. Особенно свирепствовал Вова Кулаков, который и занял первое место.

Царящий на соревнованиях силовой стиль определил критерии судейских оценок и не дал Зимину и Окладову использовать преимущества отработанной техники. Николай занял восьмое место, Саша — пятое, хотя их возможности не шли ни в какое сравнение с уровнем победителей.

Колпакова это удивило. Он и Габаев в соревнованиях не участвовали, считая неудобным мериться силами со своими учениками.

— Ну, что? — торжествовал Гришка. — Как мои ребята? Звери! Габаевская школа.

И мощно садил кулачищами по деревянным спинам улыбающихся «зверей».

— Надо обмыть победу, сэнсэй! — предложил блистательный победитель Кулаков.

«Звери» одобрительно зарычали. Габаев благосклонно кивнул и пригласил Колпакова присоединиться, но Геннадий отказался.

Прощаясь, Гришка обнял Колпакова за плечи и отвел в сторону.

— Правда, что Колодин уходит с председательства?

Взгляд у него жадный и цепкий.

— Вроде так, — нехотя ответил Колпаков и высвободился.

— Вас с Гришкой теперь водой не разольешь! — Зимин заметно прихрамывал. Окладов баюкал ушибленную руку. Настроение у них было скверное.

— Как все меняется! Нас было четверо, теперь вас двое. Гришка особенно любит это подчеркивать. Двое! Но как ты оказался с ним в одной связке?

— Не злись, Саша. От проигрыша никто не застрахован.

— Да разве дело в проигрыше? Кому и как проигрывать — вот вопрос! Эти же костоломы ничего не умеют!

Зимин показал вперед, где, гогоча, толкаясь, обозначая прыжки и удары, катилась компания Габаева.

— Если бы я дрался с любым из них по-настоящему — в лепешку бы раскатал. А когда один работает по правилам, а второй рубит в полную силу и вместо дисквалификации ему присуждают победу... Не понимаю!

— Не туда все пошло, — с горечью проговорил Окладов, и Колпаков подумал, что уже много раз слышал эту фразу. — В Японии ученик с детства укрепляет свои руки, пальцы, запястья на протяжении многих лет. Только потом пытается разбивать предметы. И к поединку его не допустят, пока не научится полностью контролировать удар. А тут... Поспешность, все хотят стать мастерами уже сегодня. У нас человека три повредили руки на досках да кирпичах: трещины костей, воспаление надкостницы... А сколько по другим секциям? И травмы в спаррингах... У Хомутова нога не правильно срослась, две операции делали... Иногда я чувствую себя виноватым, что стоял у истоков всей этой волны.