— Две статьи — в институтский сборник и в «Вестник», по пол-листа каждая.

— Нет проблем!

Писаревский задышал еще чаще, долго тискал пластилиновыми руками железную ладонь Колпакова и убеждал в могуществе и доброжелательности новых друзей, сулящих ему неисчислимые выгоды — и преимущества в самом ближайшем будущем.

А Колпаков думал, что, пожалуй, впервые столь явно воплотил в жизнь принцип, которым исподволь руководствовался уже много лет, хотя не всегда отдавал себе в этом отчет. Система требует убежденности на уровне подсознания, только тогда действия молниеносны и максимально эффективны. Очевидно, он достиг такого состояния.

На следующий день его отыскал Габаев.

— У меня все готово!

Он вытащил из портфеля десяток красиво оформленных, переплетенных инструкций мастера Масатоши Накаяма.

— Продаю по десять рублей — из рук вырывают. Все расходы окупились! Кстати, тебе за перевод кое-что причитается.

Он полез в карман. Колпаков растерялся.

Подрабатывать черчением не вышло — нудная, тяжелая работа, выкраивать из зарплаты не удавалось, а новая жизнь требовала расходов. Но взять деньги у Гришки...

Он озлился и вспомнил обиду.

— Что же ты, приятель, выполняешь чужие просьбы моими руками, а записываешь их на свой счет?

Гришка сразу понял, но всерьез упрека не принял.

— Ты же не спрашивал, чья просьба. Сегодня ты человеку помог через меня, завтра — я тебе через него. Чего нам делить?

Габаев помедлил, на лице отразилось раздумье, и вынул руку из кармана.

— Два сэнсэя на весь город! Разгоним всех самозванцев и вдвоем будем определять развитие каратэ! И сами не останемся внакладе! Делюсь опытом...

Гришка достал из портфеля картонную коробку, раскрыл.

— Смотри!

Библиотечные карточки, на таких Колпаков делал выписки при работе с литературой. Только у него наверху шло название главы и параграфа диссертации, а здесь...

— Что это?

— Очень полезная вещь!

Только сейчас Колпаков понял, зачем в придуманной Габаевым анкете указывалось место работы кандидата в секцию, а для юношей — их родителей.

— Торгашеские штучки, с душком!

— Зря ты так, — обиделся Габаев. — Нечего нос задирать. Нас только двое! Надо держаться друг друга, помогать... А это, — он похлопал по картотеке, — это еще не раз пригодится. И мне, и тебе, и твоим знакомым.

Колпаков улыбнулся.

— Ладно, убедил.

Гришка перевел дух и снова опустил руку в карман. Колпаков вспомнил, что должен ему пятьдесят рублей.

Гришка извлек пачку десяток.

— Гонорар за перевод. И ты мне ничего не должен.

Он сам сунул Колпакову деньги в карман.

— Откуда ты знаешь Звереву? — спросил Колпаков, чтобы что-то сказать.

— А кто это? — удивился Гришка. — А-а, мадам косметичка! Заочно, через приятельницу... Точнее, жену моего бывшего начальника, ему, бедняге, не повезло...

— Дружишь со старушками?

— Посмотрел бы ты на нее! Как-нибудь познакомлю. Хочешь, прямо сегодня?

— Сегодня собираюсь с подругой поужинать в «Интуристе».

Гришка широко разулыбался.

— Не исключено, что мы встретимся.

Так и получилось. Встреча произошла в Зеленом зале, хотя, похоже, это была не случайность, а результат целеустремленных Гришкиных поисков по всему ресторану. Лена, встав из-за стола, радостно приветствовала спутницу Габаева, они расцеловались. Гришка торжественно представил: Клавдия; посмотрел многозначительно, мол, что я тебе говорил?

Клавдия прекрасно выглядела, в десяти шагах ей ни за что не дашь больше тридцати, да и вблизи хоть куда: гладкое лицо, ослепительная улыбка, красивые холеные руки, и все же что-то вызывало желание обращаться к ней по имени-отчеству. То ли чуть увядшая кожа вокруг глаз или выдававшие большой жизненный опыт манеры, а может, взгляд, омолодить который невозможно никакими косметическими ухищрениями.

Вечер катился по наезженным рельсам ресторанного времяпрепровождения, в котором трезвый Колпаков не находил ничего веселого и интересного.

Гришка вел стол, подливал дамам коньяк, лихо опрокидывал рюмку за рюмкой, толковал про двух сэнсэев, женщины, глядя на него, допытывались, почему не пьет второй сэнсэй. Колпаков не мог вразумительно ответить и скованно молчал.

С Гришкой все время кто-то здоровался. Клавдия и Лена тоже встречали знакомых, неожиданно откуда-то появился Кулаков с обязательными бутылками шампанского. Геннадий чувствовал себя сиротой.

Люди, с которыми он привык общаться, не ходили в рестораны, не знали затейливых тостов, не умели посылать коньяк на соседние столики. Что сейчас делают Дронов, Гончаров, чем заняты Колодин, Зимин, Окладов? Сидят, уставясь в книги, таблицы, что-то пишут, может, отдыхают с книжкой, телевизор никто из них не смотрит и спиртным не балуется.

Такие занятия наверняка покажутся скучными Габаеву, Клавдии, да и Лене, пожалуй... А Колпакову скучно здесь, и тем не менее он сидит, деланно улыбается, танцует с Леной, а когда ее приглашает Гришка — с Клавдией, чувствуя под скользкой тканью дорогого платья упругое тело и чужой аромат духов, поддерживает пустые разговоры, согласно кивает, отдавая дань ненужному застольному этикету.

— Не хмурься, шеф, все будет тип-топ! Нас всего двое!

— Высокие черные на шпильке...

— Дороговато, впрочем, на чеки во столько же обойдется...

— Скоро соревнования, мы договоримся, кого выпустить, кого придержать...

— Авторитетный человек, руководитель, квартира, дача, а его один наглец подсидел, он и помер от инфаркта...

— Точно моя история!

— Что с тобой, Генчик? На тебе лица нет!

В глазах Лены полыхнула тревога.

— Жарко... О чем беседуете?

— Да у Зверевой двадцать лет назад с выгодным замужеством не выгорело.

— А-а. Нашли что вспоминать!

Подружки по салону мадам Зверевой продолжали щебетать — весело, непосредственно, как девчонки-десятиклассницы.

Колпакову на миг показалось, что его подозрения насчет возраста Клавдии неосновательны. Ну, постарше их на пять-шесть лет...

— Помню, перед войной у меня было платьице из голубого маркизета...

Видно, Габаев наступил ей на ногу. Клавдия осеклась и покраснела.

— Сколько же ей? — наклонился к Гришке.

— Не поверишь, — недовольно буркнул тот.

— Почему?

— Столько не живут!

Чтобы разрядить обстановку. Колпаков повел Лену танцевать. Следом потащила Гришку оплошавшая Клавдия. Она старалась: кружилась вокруг партнера, подняв вверх руки и гибко извиваясь всем телом, приближалась вплотную, будто собиралась ужалить, и отскакивала, словно испугавшись чего-то.

— Не скажешь, что ей сорок девять?

— Сколько?!

— Гимнастика, бег, моржевание. А главное — спокойная, обеспеченная жизнь, отсутствие неприятных эмоций. Ну и, конечно, дружба со Зверевой.

— С ума сойти!

Мать была на год моложе. Геннадий попытался представить ее в ресторане отплясывающей с парнем, годящимся в сыновья. Абсурд!

— Да нет, не может быть!

— Женщину старит быт, домашнее хозяйство, заботы...

Как-то раз Колпаков привел Лену домой. Матери она не понравилась: нарядная кукла, финтифлюшка. Очевидно, впечатление было взаимным, хотя у Лены хватило здравого смысла об этом не говорить. Но условия, в которых жили Колпаковы, произвели угнетающее впечатление, скрывать которое она не посчитала нужным. Сейчас в ее словах Колпаков различал подтекст, относящийся к тому визиту, но нацеленный явно в будущее.

— Как бы выглядела Клавка, если бы всю жизнь тянула лямку — работа, семья, рынок, магазины? То-то! Но у нее хватает ума устраиваться...

— За счет кого? — сдерживаясь, спросил Колпаков. Накатывала одна из тех волн раздражения, которые иногда вызывала у него Лена.

Она сама никогда ничего не замечала или делала вид, что не замечает, а может, ей было безразлично.

— За счет себя. Красивая, развитая, со вкусом. Такие женщины нарасхват.