– Знаю, – ответил шеф Петровки. – Мне как раз докладывают. Заходите.

Чудом спасся начальник раймилиции, не зря одевался уже в мчавшейся машине. Успел с обэхаэсником ноздря в ноздрю.

Вечером к Галушко, выходившему с работы, приблизились три фигуры.

– Вас немедленно просит прокурор города!

Струхнул секретарь: 60 тысяч топорщились в его карманах. Как сотрудники органов сумели ему внушить сомнение в надежности служебного сейфа, осталось тайной. Но действовали они дальновидно, санкции на обыск в кабинете им бы не получить ни в жизнь. А «прокурор просит» – допустимо. Понадеялся секретарь, что высокий пост обезопасит, поехал на Пятницкую. А там и говорят:

– Извольте показать, что в карманах.

Ход, рассчитанный на внезапность, – обыскивать Галушко не рискнули бы. Он растерялся и выложил кипы денег.

– Поясните их происхождение.

Галушко стал каяться. Полагал, что отделается отставкой. Вместо этого прямиком повезли в тюрягу. Туда же водворили Дринка и Финка.

В такой ситуации и возник Рябинкин в небесно-голубом костюме. Женам Дринка и Финка он заявил, что могущественные друзья за 60 тысяч (навязчивая сумма!) закроют дело, потому что руководство не желает скандала из-за ареста секретаря райкома. Жены поверили и раскошелились. Дальше Рябинкин разыграл историю, что 60 тысяч его вынудил отдать майор с Петровки, который каким-то образом обо всем проведал. Женам было предложено готовить новую порцию денег. Те посулились, но не поверили и донесли. Так Рябинкин и подзалетел.

Дома у него Знаменский нашел странный набор, достойный Остапа Бендера: папки с копиями различных юридических документов (постановления о прекращении дел, обвинительные заключения и т. д.). Человек явно занимался составлением досье на крупных дельцов – уже осужденных и гуляющих на свободе. Не забыты были в архиве и Дринк с Финком.

Содержимое этих папок Фрайер тщательно сверил с протоколом обыска. И утащил, оставив по себе некое облачко тухлятины. Чем-то оно приводило на память инцидент с «аферистом» Капустиным. Впрочем, задело Знаменского слабее, и он долго о Фрайере не думал.

Только года три спустя разразился гром. Похватали в полном составе следственный отдел Московской областной прокуратуры. Потом обнаружились и ответвления.

Главная банда, базировавшаяся в прелестном старинном особняке на Тверском бульваре, орудовала бесцеремонно. Наемные сыщики изыскивали компрометирующие материалы на денежных тузов. На основании их в облпрокуратуре создавали пухлые тома якобы ведущихся уголовных дел. Подшивались показания ложных свидетелей, многостраничные «заключения» бухгалтерских или строительных экспертов и прочая липа, которая местами соответствовала правде (сыщики не напрасно кушали хлеб с маслицем). Тут в «делах» были закладочки, дабы знать, что оглашать.

Намеченную жертву официально призывали на расправу. Жестко, напористо допрашивали, требуя признания. А затем неожиданно предлагали: нам – огромный куш, тебе – шагай на все четыре стороны. Не веришь? Айда со мной, поверишь.

И следователь (обязательно в форме) вел «обвиняемого» в покои с табличкой «Начальник следственного отдела». Покои были роскошные, с камином, где на этот случай невзирая на погоду пылал огонь. За необъятным резным столом восседал внушительный дядя (тоже в форме).

– Петр Петрович, – почтительно рапортовал следователь, – сопротивляется дуралей.

– Что ж ты, братец, – укоризненно басил дядя. – Сколько тебе сказано? Сто двадцать кусков? Вот и неси. Принесешь – можешь свое дело хоть у меня в камине сжечь.

– Да я… да вы… да больно дорого…

– Доложи дело, – командовал начальник.

Следователь, прыгая по правдивым местам, демонстрировал, что «нам все известно», после чего разыгрывался «добивающий номер». Начальник распоряжался по селектору: «Всех ко мне!» Кабинет заполняли упитанные молодые люди (в форме же). Именно контраст сугубой официальности обстановки и одежды с наглостью ночных налетчиков был наиболее впечатляющим средством.

– Вот, – начальник делал широкий жест, – все мои следователи. Честно при них обещаю: платишь – катись. Ребята, скажите ему, разве мы кого обманывали?

– Никогда!! Никого!! – дружно, как на плацу.

У дуралея волосы дыбом. Уже не мекает «да я… да вы». Лишь бы ноги унести, а шерсти клок пропади пропадом! Сделка заключалась, и откупившийся сжигал том I, том II, том III.

Компания в старинном особнячке сложилась не случайно, то была установка свыше – набирать из очень обеспеченных семей. Именовали их – «дети высоток». Подразумевалось, что они не будут хапать, поскольку не нуждаются. Но родительские дотации к их, в общем-то мизерным, зарплатам оказались слабым барьером против постоянных соблазнов. Ведь деньги сулят следователю беспрерывно, если не открытым текстом, то упорными намеками. А чиновничьи отпрыски выросли с представлением, что словчить не грех. Готовность на подкуп в умелых руках начальника превратилась в коллективную оголтелость. К их делу была приобщена красноречивая фотография: вся кодла на фоне «Волги», оклеенной сторублевками.

Каким образом обладателем кабинета с камином стал отъявленный мафиози? Жена его с давних пор заведовала крупнейшей овощной базой – возможно, это проливает свет.

Так или иначе, банда сложилась и увлекла на ту же стезю группу из городской прокуратуры, где фигурировали уже не «сынки», в том числе и некоторые гремевшие асы криминалистики. Например, вместе с «областниками» влип легендарный следователь, о ком рассказывали студентам, писали в книжках по соцзаконности.

Взявши себе занюханное дело о самоубийстве немолодой одинокой женщины, он проделал чудеса. Нашел всю ее мебель и привез в комнату, где давно поселились другие жильцы. С помощью знакомых погибшей разместил мебель так, как размещалась она в день смерти. Нашел у портнихи записи, позволившие точно определить рост покойной, длину ног ее и рук (тело было кремировано).

И тогда, сведя все воедино, доказал: кто первым вошел в дверь и якобы увидел самоубийцу, лжет! Повеситься, влезши на табуретку, поставленную на стол, женщина при ее росте не могла – не дотянулась бы до крюка. Самоубийство оказалось инсценировкой, а свидетель – корыстным лиходеем, повесившим свою соседку.

Следователь был фанатик, виртуоз. И он же брал взятки с хозяйственников. Такая вот случалась диалектика…

Немудрено, что у Знаменского отняли Рябинкина. Его любовно составленное досье обернулось золотым дном для «дел», жарко сгоравших в камине.

Прокурор города, по отзывам, порядочный человек, вероятно, заметил бы нечто подозрительное за ширмой следствия, да он на много месяцев был отвлечен другим. В уборной прокуратуры ежедневно появлялись на стенах нелестные для него, непечатные, но остроумные афоризмы. На Пятницкой в голос хохотали. Посадить в уборную вахтера или установить милицейский пост прокурор не посмел. Выручила бы телекамера, но подобной техники еще не водилось.

Говорят, пытался он посоветоваться с опытным другом – одним из светлейших умов тогдашнего следствия. Однако тот, обремененный возрастом и немыслимым числом прошедших через него запутанных дел, целиком отдался поискам истины столетней давности. Богатый московский барин – драматург Сухово-Кобылин – был некогда взят под стражу по обвинению в убийстве француженки Диманш. Справедливо ли обвинение?! Отстаньте, мне не до сортирных текстов!

На совещаниях прокурор города мучительно всматривался в приближенных. Кто? В конце концов он тайно провел графологическую экспертизу. Эксперт сличил почерки всех руководящих работников прокуратуры с надписями. Вслух ничего не объявили, но непосредственный подчиненный перевелся в другое ведомство. Вновь окрашенные стены туалета пребывали отныне незапятнанными.

Но примерно тогда же очередной шантажируемый у камина взял да и отправился в ЦК. И грянул процесс в Верховном суде.

Знаменский получил правительственную телеграмму: вызывали свидетелем. Он повествовал об обстоятельствах умыкания Рябинкина и глядел на скамью за барьером, где было столько знакомых лиц. Перед иными он – в профессиональном смысле – чувствовал себя щенком.