— То есть как?

— Окончательное решение вопроса… — Эйхман многозначительно провел пальцем по шее. — Есть новости, с этим я и зашел к тебе. У фюрера… — Эйхман понизил голос.

Он рассказал, что в Берхтесгадене недавно проходило совещание, — правда, еще до событий 20 июля. На совещании Гитлера были Гиммлер, Кальтенбруннер, Кейтель, начальник штаба сухопутных войск Цейтцлер, командующий внутренними войсками Фромм, Гудериан и еще несколько генералов. Докладывал рейхсфюрер Гиммлер. Он утверждал, что успехи противника на фронтах вызвали повышенную активность среди иностранных рабочих. Если так пойдет дальше, и Германии могут возникнуть серьезные беспорядки. Рейхсфюрер высказался за самые решительные меры, и его поддержал Гитлер. Решено подготовиться к уничтожению всех иностранцев на тот случай, если войска противника будут продвигаться дальше.

— Откуда ты все это знаешь, Адольф? — с завистью воскликнул следователь.

— Я еще не то знаю! — самодовольно воскликнул Эйхман. — Мы с Кальтенбруннером земляки — оба из Линца… Так слушай. В ближайшее время будут уничтожены первые два миллиона наиболее опасных иностранцев. Да и не только иностранцев — с нашими коммунистами и социал-демократами тоже не станут церемониться. Для них прежний режим оказался недостаточен… Начнут с их главаря Тельмана… Акция задержалась из-за покушения на фюрера. Генералу Рейнеке было не до того. Он расправлялся с внутренней оппозицией. Гиммлер предложил либо спровоцировать восстание остарбейтеров, либо просто уничтожить их «при попытке к бегству». Для этого придется погонять их немного из лагеря в лагерь. Красные треугольники тоже[42].

— Как ты можешь так спокойно об этом говорить?.. Подумать только — два миллиона трупов.

— Ох, какой сентиментальный мальчик… Но ведь ты тоже колотишь своих заключенных.

— Это разные вещи! Я применяю особый режим по инструкции, чтобы добиться их показаний… Потом я не всегда бью сам…

— Я тоже не убиваю евреев сам, — засмеялся Эйхман. — Тоже действую по инструкции. Тем не менее из шести миллионов убитых евреев — миллионов пять лежит на моей совести. И еще…

— Ну, ты, как всегда, преувеличиваешь! — перебил Эйхмана Лаунец.

У него мурашки побежали по спине от астрономических цифр, которые называл Адольф. Вероятно, бахвалится! Эйхман с детства любил пугать всякими небылицами.

— Преувеличиваю?.. Нисколько!.. Я подсчитал, что за эти годы под моим руководством истреблено не меньше пяти миллионов евреев. Только в Треблинском лагере я послал на огонь не меньше трех миллионов… Бросил бы больше, но в прошлом году эти подонки восстали и разбежались. Конечно, они раззвонили повсюду, что такое Треблинка. Лагерь пришлось закрыть из дипломатических соображений.

В главном управлении имперской безопасности Адольф Эйхман заведовал отделом «А-4Б», который занимался так называемым «еврейским вопросом». В его подчинении находились все еврейские гетто и лагеря истребления. Эйхман совсем не бахвалился, когда называл все эти цифры. Он просто хорошо знал, что с Лаунцем можно говорить откровенно. Фон дер Лаунец тоже был причастен к тайному делу германской империи. Но Эйхман считал его хлюпиком и белоручкой, Они познакомились с ним в студенческие годы и состояли в одной корпорации. Эйхмана привлекал в Лаунце лишь его дворянский титул. Сейчас он зашел к Лаунцу, чтобы поговорить о работе, которую Кальтенбруннер намеревался поручить ему, Эйхману.

— У всех нас, — продолжал разглагольствовать Эйхман, — чувство жалости притуплено старой привычкой делать зло ради пользы… Но в своей работе я даже не вижу никакого зла. К евреям я не питаю ненависти, я просто их убиваю… Так же я стану уничтожать восточных рабочих.

— А в это время русские, — возразил Лаунец, — придут в Германию… Не сносить нам тогда головы.

— Э, чепуха! — отмахнулся Эйхман. — Во-первых, я ни за что не отвечаю… Я только солдат и выполняю то, что мне прикажут. По каждому поводу у меня есть распоряжение начальства — целая коллекция письменных приказов… И евреев я истребляю по указанию свыше. Это сторона юридическая. Недавно я слушал по радио: Рузвельт, Черчилль и Сталин грозят, что будут судить военных преступников. Нам-то с тобой бояться нечего. Мы люди маленькие… Ну, а уж если придется умирать, я предпочту самоубийство… Я прыгну в могилу, удовлетворенный тем, что раньше себя отправил туда пять миллионов!..

Эйхман громко захохотал…

В сорок четвертом году в Германии все чаще возникали такие разговоры — об ответственности за содеянные преступления, Разговоры усиливались с очередным наступлением советских войск на Восточном фронте. Но Эйхман продолжал бравировать своей жестокостью и утверждать, что он единственный человек в мировой истории, который спровадил на тот свет столько людей.

В тот день Эйхман предложил Лаунцу вместе пообедать. Можно поехать в тот же «Адлон», Там и поговорят о деле. Лаунец согласился. Но он должен сначала допросить одного русского. Если Эйхман хочет — может послушать.

Следователь позвонил, и через несколько минут в комнату привели Воронцова.

Избитый на прежних допросах, в кровоподтеках и ссадинах, в изодранной и заскорузлой от крови одежде, Андрей остановился в дверях. Он готовился к самому страшному. В прошлый раз Андрей потерял сознание и его отливали водой…

Фон дер Лаунец раскрыл дело и перевел глаза на русского. Он смотрел на него долго, словно гипнотизировал. Это был его метод. Лаунец считал, что его пристальный и холодный взгляд может сломить чужую волю. Но гипноз не действовал. Русский спокойно смотрел в глаза следователю, и Лаунец рассердился. Он грубо спросил:

— Михаила Орлова знаешь?

Иногда на допросах Лаунец обходился без переводчика. Русский язык он знал с детства, жил когда-то с отцом в Центральной России. Язык забылся, но, когда было нужно, Лаунец все же мог объясниться. Вот и сейчас… Русский, конечно, понял его вопрос, но молчал, словно не слышал. Лаунец повторил вопрос и вдруг в ярости стукнул кулаком по столу:

— Ты опять хочешь превратиться в сырой бифштекс?.. Я это сделаю!..

В комнате появился эсэсовец с тяжелыми кулаками, Андрей знал его по прежним допросам… «Значит, и Орлова, — мучительно думал Андрей.

Телефонный звонок прервал допрос. Звонил штандартенфюрер — начальник отдела:

— Надо освободить камеры в тюрьме. Они нужны для других преступников.

Лаунец понял — речь идет об участниках заговора 20 июля.

— Но как же быть с подследственными? — спросил. Лаунец.

— Отправить в концлагерь с пометкой «Кугель». И немедленно.

Штандартенфюрер повесил трубку.

— Ты счастливо отделался, — бросил Лаунец по-русски Андрею. — Уведите!..

Андрей Воронцов недоумевал, почему так неожиданно оборвался допрос. Эсэсовец с тяжелыми кулаками ни разу его не ударил…

Это тоже было частицей проклятого орднунга, на котором зиждились устои фашистской империи… В быту и преступлениях — всюду «новый порядок»…

В Бухенвальде перед каждой печью лагерного крематория висели инструкции, как экономить горючее. Висели они под стеклом в деревянных полированных рамках, похожих на те, которые покупают для семейных портретов. Техническую инструкцию прислала фирма, поставлявшая оборудование для крематория. Инструкцией обязаны были пользоваться истопники, сжигавшие трупы…

И только, быть может, единственный раз в Бухенвальде официально была нарушена эта инструкция: августовской ночью сорок четвертого года комендант лагеря приказал топить печи как обычно, хотя все трупы были уже сожжены. И еще одно нарушение допустил комендант: заключенным, работавшим в крематории, было приказано немедленно удалиться.

Новость распространилась быстро, и в тот же вечер Рудольф Кюблер знал о необычайном происшествии. Гитлеровцы явно готовили какое-то тайное преступление, но что именно?..

Наступила темная, непроглядная ночь, когда двое узников прокрались в соседнее с крематорием здание и приникли к отверстию вентиляционной трубы. Вентилятор вместе с мотором сняли для ремонта, и в отверстие можно было видеть двор крематория. Но сейчас его лишь тускло, как далеким пожарищем, озарял бушевавший в печах огонь.