Квантунская армия в Маньчжурии перешла на военное положение. Японские дивизии, подтянутые к советским границам, стояли наготове, чтобы в любой час вторгнуться в Забайкалье, в Приморье, в Сибирь… Генерал Тодзио, премьер и военный министр, держал при себе заготовленный приказ.

Но и в Вашингтоне кое-кто интересовался в те дни Сибирью и русским Дальним Востоком. «Джи-2», разведывательное управление в Пентагоне, заваливало госдепартамент сводками: в ближайшее время Германия может оккупировать всю Россию вплоть до Байкала, Нельзя позволить Германии продвигаться дальше. Полковник Майл, специалист по русскому вопросу, доносил: в предстоящем развале России советская Восточная Сибирь будет интересоваться только собственной судьбой, но не остальной Россией…

В Анкаре турецкий штаб подтягивал войска к Арарату.

В августе Уинстон Черчилль побывал в Москве. Поездка эта была не из приятных. Британский премьер взял на себя миссию сообщить Сталину запоздалую весть о том, что в этом году открыть второй фронт не придется. По дороге в Москву, в самолете, он сделал запись в своем дневнике:

«Я размышлял о моей миссии в это большевистское государство, которое я когда-то настойчиво пытался задушил, при его рождении. Что должен я сказать им теперь?»

А сказать нужно было короткую фразу: «Второго фронта не будет в 1942 году».

В Москве британский премьер сокрушенно выслушивал претензии, поддакивал и соглашался: да, да, это очень печально, что военные грузы так медленно поступают в Мурманск… Да, второй фронт, к сожалению, пока открыть но удастся, но теперь это будет уже скоро…

Можно было предполагать, что новость, которую привез Черчилль в Москву, ошеломит русских, но этого не случилось. В беседах и на официальных приемах, присматриваясь к русским, он не обнаруживал у них растерянности.

Эта поездка оставила у премьера двойственное впечатление. Москва встретила его железными противотанковыми ежами на подступах к городу и мешками с песком у витрин на улице Горького. На Манежной площади, против американского посольства, весь асфальт был расписан красками. Здесь был нарисован целый квартал: дома, крыши — военная хитрость, чтобы ввести в заблуждение германских летчиков. Все это осталось от прошлой осени. Город был суров и непонятен, как и люди. На аэродроме перед отъездом Черчилли выстроился почетный караул. Застывшие, как монументы, стояли русские солдаты, молодые, с открытыми лицами. Ссутулившись, вобрав голову в плечи, Черчилль исподлобья сверлил их глазами, пытливо вглядывался в лица. Подавшись вперед, Черчилль переходил вдоль строя от одного солдата к другому, пытаясь раскрыть тайну их силы, их стойкости. Премьер ничего не понял, не разгадал: лица как лица, ничего особенного… Ни горящих глаз, ни волевых подбородков, ни сведенных нахмуренных бровей скифов. Ничего! Наоборот, на лицах написано какое-то добродушие.

Самому себе Черчилль мог признаться — на него тогда произвела впечатление уверенность Сталина в том, что Красная Армия одержит победу. Но это было в августе, когда Паулюс со своей армией находился в сотнях миль от Волги. Сейчас сентябрь, и его штаб — на окраине Сталинграда. А прошел только месяц…

В последнее время Черчилль принял некоторые меры. Он посвятил кое-кого в свои планы. Для генерального штаба не должна быть неожиданной предстоящая операция, на Ближнем Востоке. Черчилль писал:

«Начальник штаба должен подготовить проект посылки авиасоединений. Я сделаю предложение Сталину, которое, возможно, до ноября не удастся осуществить, но оно даст возможность начать работу по ознакомлению с посадочными площадками и подготовке таких площадок. Это обеспечит им доступ в русскую зону в Персии и на Кавказ».

Черчилль приоткрывал свои карты и дальше — отправка англо-американских воздушных сил на Кавказ должна выглядеть как дружеская военная помощь русским. Операция будет носить кодированное название «Вельвет».

«Надо направить военно-воздушные силы, — писал он, — на южный фланг русских. Мы должны совершить в отношении их дружеский жест, особенно ввиду затруднений, которые будут испытывать караваны после сентября».

Караваны… Черчиллю уже приносили расшифрованную телеграмму Рузвельта.

«Я согласен с вами, — писал президент, — что обстановка требует от нас отказаться от посылки очередного каравана, хотя я считаю, что это будет тяжелым ударом для русских».

Черчилль немедленно ответил на письмо Рузвельта: «Если вы считаете целесообразным, мы можем сделать вид, что отправим этот караван до 7 октября или немного позже».

Крайний срок выхода каравана был обещан русским не позже 2 октября, теперь он оттягивался до 7-го.

Через несколько дней — в начале октября, в разгар битвы под Сталинградом, — Черчилль получил еще одно послание из Вашингтона. Президент писал более категорично:

«Нам не следует уведомлять русских до истечения срока отправки каравана. Мы ничего не выиграем, если уведомим Сталина раньше чем нужно, а потеряем многое. Я твердо считаю, что мы не должны сообщать ему, что этот караван не отправится. Наши телеграммы должны быть так сформулированы, чтобы оставили у Сталина хорошее впечатление».

Черчилль знал, какому постоянному давлению подвергался Рузвельт со стороны своего окружения, того же Маршалла, Даллеса, Трумэна. За спиной этих советчиков стояли силы более могучие, чем сам президент Рузвельт.

Но как бы то ни было, все это дало премьеру возможность перебросить флот на Средиземное море. Складывается выгодная ситуация. Сталинград, как магнит, притягивает силы Гитлера. Он не может посылать резервы в Северную Африку. Если контрнаступление в Египте будет удачным, произойдет поворот судьбы. Должен же он произойти! Черчилль верил в судьбу.

Правда, с Вашингтоном нет полного содружества. Есть разногласия. Разве Черчилль не видит, как американцы используют начавшуюся в Индии кампанию гражданского неповиновения. Миссия Крипса кончилась ничем. Пора проявить власть. Вице-король написал, что пришлось бросить в тюрьму тысяч двадцать сторонников Национального конгресса. Среди них Ганди и Неру. Ганди арестовали в июле, он объявил голодовку и находится при смерти. Отказывается от пищи, пьет только воду. Ганди пользуется колоссальным влиянием. Если он умрет, это вызовет новые волнения и беспорядки. Черчилль подсказал средство — пусть в воду добавляют глюкозу. Это поддержит силы, сохранит жизнь заключенного.

И все же при всех неприятностях в Индии удалось создать миллионную армию из сенегальцев, тамилов, магометан. Колониальная армия почти сформирована. Американцы тоже ввели свои войска в Индию. Приходится терпеть. Филиппс, главный резидент Пентагона, умело раскидывает свои сети. Он норовит проникнуть и в Афганистан. Недавно Соединенные Штаты открыли дипломатическую миссию в Кабуле, наводнили афганскую столицу коммерсантами, преподавателями английского языка. Черчилль-то знает, кто это такие: все они сотрудники Бюро стратегической информации. Они действуют теми же методами, что и парни Роберта Мерфи в Северной Африке.

Кстати о Северной Африке, — раздумывал Черчилль. Американцы впились как клещи, ни за что не выпускают добычу. Рузвельт здесь непреклонен. Черчилль предлагал вместе осуществить высадку, — не тут-то было! Рузвельт утверждает, что французы в Марокко и Алжире окажут меньше сопротивления американским солдатам. Англичан они ненавидят, считают их виновниками поражения Франции. Рузвельт еще сказал о настроениях адмирала Дарлана — тоже антианглийские. С этим нельзя не считаться. Но если вторжение проведут американские войска, с Дарланом можно договориться. Мерфи ведет уже с адмиралом переговоры.

Опять Дарлан! Не пора ли убрать эту фигуру с шахматной доски? Он может испортить дальнейшую игру. Пусть Интеллидженс сервис подумает…

Черчилль потянулся к блокноту, чтобы сделать пометку для памяти, но остановился. Не всякую пометку надо делать в блокноте… Премьер старался найти компромисс, предложил переодеть английских солдат в американскую форму. Премьеру очень не хотелось оставаться в стороне от «Торча»[26] — от вторжения во Французскую Африку. Но предложение Черчилля — переодеть английских солдат в американскую форму — тоже встретило решительное возражение Рузвельта.